Владимир Киселев - Девочка и птицелет
Евгения Лаврентьевна сказала:
- Когда мы изучали закон сохранения массы, мы с вами сожгли в колбе немного фосфора, и при этом образовалось новое вещество - фосфорный ангидрид в виде белого дыма. Вы также видели, как светится фосфор при окислении на воздухе. Но это свечение фосфора создает иногда у людей неправильное представление. Вот что пишет ваш любимый писатель Конаи Дойль в "Собаке Баскервилей".
Евгения Лаврентьевна раскрыла книгу там, где она была заложена полоской бумаги.
- "Да! Это была собака, огромная, черная как смоль. Но такой собаки еще никто из нас, смертных, не видывал. Из ее отверстой пасти вырывалось пламя, глаза метали искры, по морде и загривку переливался мерцающий огонь. Ни в чьем воспаленном мозгу не могло бы возникнуть видение, более страшное, более омерзительное, чем это адское существо, выскочившее на нас из тумана". А дальше вот что говорится уже об убитой собаке: "Ее огромная пасть все еще светилась голубоватым пламенем, глубоко сидящие дикие глаза были обведены огненными кругами. Я дотронулся до этой светящейся головы и, отняв руку, увидел, что мои пальцы тоже засветились в темноте. "Фосфор", - сказал я".
Этого не могло быть. Фосфор на воздухе не только светится, но и загорается - собака просто изжарилась бы, если б ее шерсть смазать раствором фосфора в летучей жидкости шш опылить фосфором. Кроме того, фосфор еще и ядовит. И достаточно было в пасть этой собаке Баскервилей попасть одной десятой доле грамма, чтобы она отравилась и немедленно погибла.
Все это я говорю к тому, - улыбнулась Евгения Лаврентьевна, и я снова подумала, какая она красивая, - что в седьмом "Б" появился юный химик, который вздумал свою таксу превратить в собаку Баскервилей. Так вот запомните, что фосфор для людей еще более ядовит, чем для собак.
После урока Евгения Лаврентьевна села на стуле сбоку у своего стола, ближе к окну, и объявила:
- А сейчас поглядим, чем нас удивит сегодня Сережа.
Сережа вышел к столу и попросил две колбы с узкими горлышками. С важным и серьезным видом он налил в одну колбу воду, потом перелил эту воду в другую колбу, снова перелил в первую, а затем опять вылил воду во вторую. Пустую колбу он несколько раз встряхнул в руках.
И вдруг на наших глазах в колбе появилось куриное яйцо. Это было так здорово, что все просто ахнули, а я толкала Колю и Витю в бока - они сидели по сторонам от меня, - потому что мне казалось, что они недостаточно восхищаются.
- Интересно, - сказала Евгения Лаврентьевна. - Очень интересно. Ну, кто же скажет, в чем тут секрет?
Все молчали.
- Он выпустил яйцо из рукава, - сказала Нечаева.
- Разве ты не видишь, что яйцо в два раза шире горлышка колбы, возразила Евгения Лаврентьевна.
- Пусть даст колбу в руки, - потребовал кто-то из ребят.
- Нет, - сказал Сережа, - ты так отгадай. В этом как раз и фокус.
- Значит, никто не знает, - встала Евгения Лаврентьевна. - Я тоже не могу догадаться. Это в самом деле похоже на чудо. Придется, Сережа, тебе самому рассказать, как ты это сделал и какие химические законы ты для этого использовал.
Мне, конечно, было очень любопытно узнать, в чем состоял секрет этого фокуса. И все-таки мне было немножко жалко, что это сейчас станет известно мне хотелось хоть некоторое время считать, что на свете бывают чудеса.
Сережа рассказал, что он сделал иглой две тоненькие дырочки в обыкновенном яйце - одну на заостренном конце, а другую на тупом. Затем он стал втягивать в себя ртом это яйцо, и, хоть он не любит сырых яиц и ему было противно, он все равно его выпил. Пустую скорлупу он положил в стакан и залил ее обыкновенным уксусом...
Химическим этот фокус являлся потому, что яичная скорлупа полностью растворяется в уксусе, правда, ее для этого нужно продержать в стакане два дня. Когда яйцо растворилось, осталась только оболочка - тонкая пленка, находящаяся под скорлупой. Эту оболочку Сережа незаметно зажал между пальцами и бросил ее в колбу. Когда он вылил воду, оболочка осталась в колбе. Затем он встряхнул колбу, и оболочка через сделанные иголкой дырочки наполнилась воздухом и приняла форму яйца. Надо сказать, что эта оболочка была настолько похожа на настоящее яйцо, что мне и после Сережинои) объяснения не верилось, что это только оболочка.
Евгения Лаврентьевна рассказала нам, почему уксус растворяет известь, и привела еще пример с легендой о египетской царице Клеопатре, которая будто бы растворила в уксусе драгоценную жемчужину и выпила этот раствор.
После этого мы еще посмотрели фокус, который подготовил Витя. Он подвесил к железной подставке для пробирок четыре листика белой бумаги и поджег их. Один из этих листиков го-рол желтым огнем, второй - голубым, третий - красным, а четвертый - зеленым. Ну, в этом фокусе ничего таинственного но было, все сразу поняли, что бумага чем-то пропитана.
Витя рассказал, чем именно он пропитывал бумагу, но я всего не запомнила... Синее пламя дала азотнокислая медь, а красное - азотнокислый стронций. Мы испытывали эти реактивы как катализаторы, но я тогда не знала, что они окрашивают пламя.
Когда мы уже расходились, Евгения Лаврентьевна сказала:
- А ты, Оля, останься еще на несколько минут. Я хочу с тобой поговорить.
- Я тебя подожду внизу, - шепнул мне Коля, почти не разжимая губ.
- Как у тебя дела, Оля? - спросила Евгения Лаврентьевна. - Что дома?
- Нормально, - ответила я. Евгения Лаврентьевна поморщилась.
- А с товарищами?
- Нормально.
- Ты, Оля, - сказала Евгения Лаврентьевна, - пишешь стихи. Значит, ищешь самые лучшие слова для того, чтобы выразить мысль. И уж ты могла бы не употреблять этого пустого, бессмысленного слова "нормально". Что значит "нормально"?
Меня теперь часто попрекали стихами. На днях Елизавета Карловна говорила, что девочка, которая пишет стихи, могла бы не писать в своих домашних сочинениях в каждой фразе по два раза слово "который".
Но что другое, кроме "нормально", могла я сказать даже Евгении Лаврентьевне? Я молчала.
- Вот что, Оля, - продолжала Евгения Лаврентьевна, - мне кажется, что ты себя ведешь неправильно. Я понимаю, как тяжело ты переживаешь смерть Колиного отца. Я знаю, что у тебя доброе сердце. Но ты, по-моему, начала сердито смотреть на всех людей, которые не переживают вместе с тобой и Колей, которые заняты своим делом и, делая его, смеются, шутят, радуются. А это уже нехорошо. Кроме того, люди, несмотря на переживания, должны добросовестно делать свою работу. А ты запустила учебу... Я у тебя больше ничего не хочу спрашивать, раз ты мне отвечаешь словом "нормально". Но подумай об этом. А теперь пойдем... - Евгения Лаврентьевна посмотрела на меня и чуть улыбнулась: - Нет, ты пойди сама, а я еще задержусь на несколько минут.
У выхода из школы меня ждал Коля.
- Что она говорила? - спросил он подозрительно.
- Ничего. Все нормально, - ответила я.
Некоторое время мы шли молча, а потом Коля спросил:
- Твой батя все еще собирает консервные ножи?
- Собирает.
- А зачем это ему?
Я обиделась за папу и сказала, что человек может собирать какую угодно коллекцию, собирают же марки, и есть специальные филателистические магазины, и бывают марки (я читала), которые стоят тысячу рублей. А что такое эта марка, даже за тысячу рублей? Кусочек бумаги. А любым консервным ножом из коллекции можно при случае хоть консервы открыть. И вообще, по-моему, люди искусственно создают себе ценности вроде этих марок, или жемчуга, или даже золота. Чем настоящий жемчуг лучше искусственного? Тем, что его можно растворить в уксусе? Или золото? Просто желтый металл. А за него воевали.
- И уж коллекция консервных ножей лучше коллекции марок, каждый нож имеет свою настоящую ценность, а не выдуманную.
- Да нет, я ничего, - удивился Коля моей горячности. - Я просто нашел такой старый консервный нож. С двумя колесиками. - Коля вынул нож из кармана. - Если у вас в коллекции нет такого...
- Спасибо, - сказала я и взяла нож. Коля проводил меня до самого моего дома.
- Так ты сегодня не придешь? - спросил он нерешительно.
- Нет, - ответила я. - Не смогу. Сегодня мама придумала генеральную уборку. Она говорит, что я не слежу за порядком, и я должна ей помочь. Завтра увидимся.
Утром Коли и Вити не было на первом уроке, и я очень волновалась. Что с ними могло случиться? Они пришли к самому началу второго урока, и тут открылась одна странная и страшная штука.
Мы все считали их шпионами. Я не помню, кто это первым сказал. Кажется, Женька Иванов. Но про себя я не думала, что они шпионы. Про себя мне все это казалось такой игрой, в которой все договорились между собой относиться к ней всерьез, а если кто-нибудь отнесется не всерьез, то этим он обидит остальных.
Но теперь, когда я посмотрела на Колю и Витю, я подумала обо всем этом по-другому. Они были какие-то очень измученные, и очень встревоженные, и очень растерянные.
Витя на переменке собрал нашу компанию и сказал, что они с Колей выяснили, для чего эта женщина ходила в мастерские "Титан". Она ходила туда к дяденьке, которого я сразу вспомнила. Такой лысый, похожий на доктора. Он еще на поминках говорил, что был с Богданом Осиповичем в разведке, и Богдан Осипович стрелял, а они отходили.
