Федор Кандыба - Бетонщик Марусин
…Холодный дождь лил, как из ведра. Вода журчала на лесах, и капли ее горели, как бриллианты, в ярком свете электричества. Закончив свою дневную работу, пришли на помощь бетонщикам каменщики, землекопы, плотники, шоферы, служащие из контор и управления. Они горячо взялись за работу, и когда останавливались, от их мокрой одежды поднимался пар.
Там же, на лесах, сидел промокший до костей оркестр и безустали играл самые веселые, какие знал, польки, мазурки, гопаки и вальсы. Замерзшие музыканты останавливались, только чтобы вылить из труб скопившуюся там воду, и снова начинали играть.
Несмотря на холод, дождь и ночное время, работа шла с небывалой быстротой. Комсомольцы уложили в первую ночь сто девять замесов, но их далеко обогнала бригада Марусина, уложившая сто шестьдесят. Система бывшего чапаевца давала свои результаты.
Однако Марусину хотелось все большего и большего, аппетит к работе у него был огромный. Однажды ночью на леса, где работала его бригада, пришли инженеры и корреспонденты газеты. Они были заинтересованы словами Марусина о двухстах пятидесяти замесах.
Эти слова, сказанные в разговоре с комсомольцами, не были фразой, оброненной на ветер. Марусин давно думал о том, как обогнать иностранцев, работая на советской бетономешалке. В паспорте машины было сказано, что она может приготовлять полную порцию бетона в течение двух минут, значит делать двести сорок замесов за смену. Никому из бетонщиков еще никогда не удавалось достигнуть такой быстроты, но Марусина это не останавливало, и он доказывал, что не только можно, но и нужно делать на этой бетономешалке двести пятьдесят замесов в смену.
Об этом и говорил в ту ночь Марусин инженерам и корреспондентам, долго следившим с часами в руках за работой его бригады.
Дул злой северный ветер. Срывался первый снег. Ветер трепал листки с расчетами в руках молодого инженера и мешал ему говорить.
— Двести сорок замесов в смену — это только теоретическая возможность, — говорил инженер, — практически же у нас больше ста восьмидесяти замесов дать нельзя. Выше этого не прыгнешь. Даже лучшие иностранные бетонщики, работающие десятками лет, не могут выжать из бетономешалки того, что указано в ее паспорте.
— Я так думаю, что иностранные мастера нам не указ, — возражал Марусин. — Они люди подневольные: отработали, получили от хозяев деньги, и ладно. А строить для себя самих заводы и возводить своими руками новую жизнь им не приходится. Так работать, как нам, за границей никому смысла нет. Пусть теория говорит что угодно, а мы свою работу знаем и своего добьемся. Можно или нельзя, а мы всё рассчитали и двести пятьдесят замесов сделаем. Правду я говорю, товарищи бетонщики? — закончил он, обращаясь к своей бригаде.
— Сделаем! — подтвердили бетонщики.
— Ну что ж, желаю успеха, — недоверчиво пожал плечами инженер, но спорить не стал: пусть добиваются своего; если и не добьются, беды от этого не будет.
— Значит, можно написать: бригада Марусина будет работать вдвое быстрее, чем все другие. Она обещает сделать и уложить двести пятьдесят замесов в смену? — спросили корреспонденты.
— Можно. Пишите — не ошибетесь, — сказал Марусин.
4. Общество «Даешь 250 замесов!»
Зима того года была суровая. Были вьюги, трещали злые морозы, бураны заносили стройку снегом. Сугробы часто закрывали окна бараков рабочего поселка, и строители ходили на работу по снежным траншеям.
Белая степь вокруг стройки казалась бескрайной, точно замерзшее и засыпанное снегом море, а высокие корпуса строившихся цехов были похожи на океанские корабли, дрейфующие во льду. Сходство это еще усиливалось ночью, когда на лесах зажигались прожекторы и снежные хлопья бешено неслись в полосах света. Тогда можно было подумать, что все это происходит не на Украине, рядом с большим богатым городом, а где-нибудь в далекой Арктике в полярную ночь.
Несмотря на морозы, вьюгу и ветер, работы на Тракторострое не останавливались ни на один день. Строители боролись со стихией и отступать перед ней не собирались. Так же гудели паровозы, подвозившие бесчисленные составы со строительными материалами, так же шумели грузовики и перекликались на лесах люди, так же упорно все выше и выше тянулись леса, стены и корпуса цехов.
Больше всего морозы мешали бетонным работам. Молодой, не отвердевший бетон боится мороза. Замерзая, он делается непрочным и потом рассыпается на куски. Поэтому над местами укладки бетона были надстроены большие теплые сараи — тепляки, а материалы, из которых делали бетон, прогревали паром. Успехи штурмовых ночей были забыты, и работы шли еще медленней, чем летом.
Однако Марусин и комсомольцы-бетонщики были попрежнему увлечены смелой мечтой вдвое и втрое ускорить работу бетономешалки, перегнать лучших заграничных мастеров-бетонщиков и добиться, чтобы она давала двести пятьдесят замесов в смену.
В наше время такая мысль никого не удивила бы, так как все привыкли к тому, что стахановцы то и дело устанавливают небывалые рекорды. Но это было десять лет назад, когда стахановцев еще не было и в помине, а сам Стаханов еще жил у себя в деревне и не помышлял о шахте и отбойном молотке. Тогда эта мысль была очень смелой и даже дерзкой.
В Советском Союзе работало много иностранных специалистов. Были они и на Харьковском Тракторострое, жили в отдельном, «американском поселке», получали за свою работу золотом и считались высшим авторитетом во всем, что касалось техники.
Когда американцам-строителям рассказали о почине Марусина и комсомольцев-бетонщиков и спросили, можно ли сделать двести пятьдесят замесов на советской бетономешалке, те ответили совершенно категорически:
— Импосибл! Невозможно! Даже в Америке этого не делают на американских машинах.
После этого уже мало кто из инженеров сомневался в том, что двести пятьдесят замесов — это пустая и нелепая затея.
И очень многие на стройке считали Марусина фантазером, а комсомольцев — дерзкими и невежественными мальчишками, которые только потому берутся за такое дело, что ничего не смыслят в бетоне.
Однажды Марусин со своими молодыми друзьями из комсомольского батальона бетонщиков — строгим, подтянутым пареньком Сидоренко и его веселым и румяным товарищем Тимошей Литвиненко — пошли к главному инженеру строительства.
— Мы решили добиться двухсот пятидесяти замесов. Товарищ Марусин нас поддерживает, — сказал солидно Сидоренко и запнулся, увидев нахмурившееся лицо инженера.
— А я не поддержу, — недовольно сказал инженер. — Я уже слышал об этой вашей затее и считаю, что добра из этого не будет. Напрасно вы хотите быть умнее всех. Делайте по двести замесов, и это будет великолепно. А то вы будете добиваться двухсот пятидесяти, а делать пятьдесят, знаю я вас!
— Нет, не знаете! — выскочил вперед порывистый и горячий Литвиненко. — Совсем не знаете! Мы будем учиться бетонному делу и делать опыты. А потом поставим рекорд!
— А пока сломаете бетономешалку или покалечитесь сами? Нет, никаких опытов я не разрешу. Опыты — дело науки, а наука против вас. Она говорит, что двести пятьдесят замесов дать нельзя.
— Я беру на себя ответственность за то, что ничто не будет сломано и никто не покалечится. Опыты буду делать вместе с ними я в свободное время, — вмешался в разговор Марусин, увидевший, что дело принимает плохой оборот.
— Ну, ладно. Если вам не жаль своего времени, делайте, — смягчился наконец инженер.
— Вот тогда и будет видно, с кем наука! — задорно сказал на прощанье Литвиненко.
Действительно, в то время комсомольцы еще не слишком хорошо знали бетонное дело. Но они и не переоценивали своих знаний. Они были настойчивы и учились, как, пожалуй, никому не приходилось учиться бетонному делу. И, кроме того, они надеялись на помощь Марусина.
Марусин часто приходил к ним в барак и, увлекаясь, целыми вечерами разговаривал с ними, рассказывал интересные вещи.
— В прошлую империалистическую войну, — говорил он, — немцы осаждали французскую крепость Верден. Бывало с утра немцы наметят себе один из фортов этой крепости и бьют целый день по нему тяжелой артиллерией. Форт железобетонный, крепкий, но все же снаряды потреплют его и разобьют так, что уже можно итти на приступ. Немцы, конечно, рады; идут утром в атаку, подходят к форту и видят — что за чудо! — он снова целехонек и снова палит из всех пушек. Тогда они снова бомбардируют его, разбивают, а наутро он снова цел.
Только после войны выяснилось, в чем было дело.
Оказалось, что чудотворцами были такие же бетонщики, как мы с вами. Был изобретен новый, глиноземистый цемент, который твердел за одну ночь так, как обычный за неделю. Французские бетонщики делали из него железобетон и каждую ночь исправляли то, что было за день разбито снарядами. И к утру все успевало затвердеть так, что форт получался как новый.
