Валерий Гусев - Привидения на цыпочках
– Вот! - возмутился Алешка. - Вместо всяких фитнесов и фирм построили бы лучше дом для бездомных.
– Фирма деньги платит, - сказал я. - А бездомным людям платить нечем.
Побродили мы вокруг полянки, посмотрели. И поняли: никакого спортивного комплекса здесь не будет, все это вранье. А будет обычная свалка. Сюда уже заезжали самосвалы и сбрасывали всякий мусор.
Наш родительский комитет, к слову сказать, не сидел сложа руки - возмущался и писал грозные письма во все адреса. К нам даже из газеты приезжали. И еще какие-то комиссии. И даже телевидение. Они засняли вырубленные деревья, пеньки от них, записали гневную речь директора и уехали. И на следующий день дали репортаж. Молодой корреспондент, чем-то похожий на Кошкинда, восторженно сообщал, как преображается наша замечательная столица. Как на месте пустырей и «диких» детских площадок возникают прекрасные постройки современной архитектуры. Как на месте сорных древесных пород возникают «рукотворные насаждения» в виде благородных кленов и голубых елей.
– Конечно, - завершил свой сюжет корреспондент, - некоторые несознательные жители выступают против прогрессивного строительства и пытаются стихийными методами ему помешать, но… - И тут он включил нашего полковника, который на экране взъерошил усы, решительно взмахнул рукой и рявкнул: «Этому не бывать!»
А ведь на самом деле рявкнул Семен Михалыч совсем в другом смысле.
И строительство шло себе и шло. Как сказал один из узкоглазых рабочих: «Собака лает, а караван верблюдов идет».
– Сам ты верблюд! - сказал ему Никишов.
– А ты собака! - не остался тот в долгу. И пошел в свой вагончик. Наверное, плов готовить.
– И чего ты, Серега, на него набросился? - спросил вдруг Алешка. - Он ведь не виноват.
– А мне все равно, кто виноват, - холодно отрезал Никишов. - Я их сюда не звал.
Сельянов дожевал яблоко (он все время что-нибудь жевал) и сказал:
– Я - тоже. Я без нашего стадиона толстеть начал.
Приврал немного: Андрюха толстеть с самого рожденья начал. А на стадионе он обычно сидел на скамеечке, что-нибудь жевал и наблюдал за достижениями наших спортсменов.
Лешка не стал спорить. Он только усмехнулся. Но с таким превосходством, что мушкетеры растерялись. Только Юраша Козлов спросил:
– А тебе что, стадион не нужен? Ты за кого? Ты за них или за нас?
– Я за справедливость, - скромно ответил Алешка и потупил глазки.
Сегодня первым уроком у нас была литература. Бонифаций про Анну Каренину нам рассказывал. Так трепетно, будто она его родной тетей была. Но я плохо его слушал. Я прислушивался к шуму за окном, на стройке. Там была какая-то суета и ругань. Галдеж стоял сплошной. Непонятный. Во всех классах учителя стали захлопывать окна. А с улицы неслось:
– Искру проверил?
– Да есть искра!
– Топливо подается?
– Еще как!
– Так что ж он молчит?
И все эти фразы сопровождались, как говорит Бонифаций, крутой ненормативной лексикой. Ругательствами, если по-простому.
Тут чей-то другой голос вмешался, совсем рядом, прямо у меня над головой:
– Оболенский, а вот вы как оцениваете Стиву Облонского? - Бонифаций, когда на нас сердится, на «вы» нас называет. - Можете не вставать.
– Облонский? - переспросил я, выигрывая время. - Стива? Аркадич? Это который ее брательник?
Выиграл! Звонок прозвенел. И мы помчались во двор. Алешка уже был там. Прилип к забору. А за забором строители столпились вокруг автокрана. Капот у него был поднят, и из-под него торчали задние части водителя. Передними он вовсю ковырялся в моторе. А все вокруг давали ему советы. Особенно - прораб. Он опять был весь красный и злой. Оказывается, пришел панелевоз, а автокран никак не заводится, разгружать панели нечем. Водитель панелевоза тоже ругался:
– Мне тут у вас стоять нечего! Мне за простой не платят! Мне за рейс платят! - И он тоже полез под капот крана.
Алешка с таким интересом наблюдал и слушал, что я даже его заподозрил.
– Ты что! - возмутился он. - Наши родители своих детей на стройплощадку не допускают. Это, Дим, какие-то непримиримые мстители.
Зазвенел звонок, мы вернулись в школу.
К концу занятий машина так и не завелась. Водитель панелевоза, ругаясь, отцепил прицеп и уехал. А водитель автокрана так и остался торчать под капотом, время от времени забираясь в кабину и пытаясь запустить двигатель.
– Мне прямо жалко его, - сказал Алешка.
– А мне нет, - сказал подошедший Никишов. - Плохой водитель. Машину не знает. - И усмехнулся.
Ближе к вечеру я пошел в школу - на занятия нашего драмкружка. Вернее, нашего школьного театра. Вел эти занятия все тот же фанат Бонифаций. Ему уроков мало. И он ставит на сцене пьесы по школьной программе. Чтобы мы лучше усваивали материал. И глубже проникались великими идеями и тонкими чувствами.
У дверей школы я встретился с чумазым водителем автокрана и злым прорабом. В руках прораба почему-то была грязная губка.
Они поднялись на второй этаж и прямиком прошествовали в кабинет директора. Я, конечно, такой случай упустить не мог. И стал подслушивать за дверью. Благо разговор был громкий.
– Вот! Полюбуйтесь! - слышался голос прораба. - Ваша работа! Ваших партизан!
Что отвечал директор, я не слышал - он говорил негромко и спокойно. Бывший офицер, выдержанный такой. Водитель тоже помалкивал. Зато прораб разорялся за троих:
– Автокран простоял весь день! Кто-то засунул в выхлопную трубу эту гадость! Разберитесь и накажите! И чтобы впредь такого не было!
Голос прораба слышался все ближе - я догадался, что он идет к двери, отбежал и спокойно пошел по коридору.
Дверь кабинета распахнулась.
– Или мне в милицию обратиться? - бушевал прораб.
– Во-первых, - спокойно ответил Семен Михалыч, - я не уверен, что это сделали мои ребята. Во-вторых, у вас есть охрана. Все претензии к ней. А в-третьих, у меня встречная просьба: старайтесь поменьше шуметь на вашей стройке. У нас ведь занятия идут.
– Ну! Это не в моих силах! - фыркнул прораб. - Как это можно строить тихо?
– Постарайтесь хотя бы, чтобы ваши орлы громко не ругались.
Прораб аж расхохотался.
– Вы взрослый человек! Где это вы видели стройку без крана и без ругани? Это уж, извините, специфика производства. Тут я бессилен.
– Что ж, у меня тоже специфика, - пожал плечами наш полковник. - Я не следователь. - И он вернулся в кабинет.
Вот так начались на стройке странные события. Будто новое здание возводили на заколдованном месте. Как-то все у них не ладилось. Можно было даже посочувствовать. Если бы, конечно, не грустная картина разорения нашего родного стадиона.
Как-то вечером (за ужином, конечно) папа спросил нас:
– Что у вас там творится?
– Где?
– На стройке. Там какое-то вредительство идет.
– Да не умеют они строить, - отмахнулся Алешка.
– Ну-ну… - Папа спрятался за газетой и сказал из-за этого укрытия: - В отделение милиции застройщик заявление принес. Просит обеспечить безопасность.
– Ну и милиция у нас! - возмутилась мама. - За детей они заступиться не могут, а за всяких… настройщиков…
– Застройщиков, - поправил папа, выныривая из-за газеты. - Вчера кто-то губку в выхлопную трубу засунул, сегодня электричество кто-то вырубил, а завтра они взрывное устройство подложат!
– Это мысль, - сказал Алешка, не отрываясь от тетради.
– А что ты там пишешь? - спросила мама. - Покажи! - Она взяла его тетрадь. Наверное, подумала, что Алешка уже рисует схему взрывного устройства.
– Опять шипящие, - вздохнул Алешка. - Примеры придумываю.
Мама прочла вслух: «Кишмиш съел осла».
– Это как? - безмерно удивился папа.
– «Кишмиш сел на осла», - поправил Алешка. - Я так написал, мама неправильно прочитала.
– Это кто же тебе посоветовал? Ты знаешь, что такое кишмиш?
– Знаю. Так одного рабочего на стройке зовут.
– Кишмиш, Алексей Сергеич, - объяснил папа, - это виноград без косточек. Употребляется в свежем и сушеном виде. А также, время от времени, в виде вина.
– Надо же! - удивилась мама. - А я думала, это такой изюм. - Она хихикнула: - Который сел на осла.
– Вообще, - нахмурился папа, - мне не нравится, когда людей другой национальности называют всякими унизительными кличками. Чурек, кишмиш, бульба и прочее. Тебе понравится, если тебя назовут огурцом соленым? Или маму капустой?
– Без разницы, - отмахнулся Алешка. - Хоть Рязань косопузая.
– Мне тоже без разницы, - сказал я. - Мне неважно, как человека называют. Главное, чтоб он человеком был.
– А этот Кишмиш, - сказал Алешка, - узкоглазый такой, узбекский таджик, он хороший человек. Он никогда плохими словами не ругается. Он даже на живом верблюде ездил. Этот Кишмиш…
– Господи, - вздохнула мама и зажала уши.
– Ну ты сама придумай что-нибудь на шипящее! - взмолился Алешка. - Думаешь, просто?
– Запросто! - выпалила мама. - Вот, пожалуйста: «Шковородка шкворчала на печи».
