Александр Немировский - Я — легионер. Рассказы
Так впервые Вел услышал о Липарах. А теперь он их увидит, если только бородач не обманывает.
— Я тебя сам лечить буду, — продолжал словоохотливый грек. — Лучше меня на Липарах лекаря нет. Заболеет кто — прямо ко мне ведут: «Помоги, Архидам!» Я и отстой из трав варю. От червей средство знаю и от гусениц.
— А у меня в винограднике гусеницы завелись, — вспомнил Вел.
— Следовало масличный отстой заготовить, — деловито заметил бородач, — варить его на медленном огне вместе с серой и земляной смолой. Когда загустеет, с огня снять. Дать остыть. Смажь этой смесью верхушки лозы — забудешь о гусеницах![8]
Вел искоса взглянул на своего собеседника. Кто же он? Моряк? Лекарь? Виноградарь? Или, может быть, просто болтун, как тот горшечник?
— Люблю я землю, — продолжал бородач — Век бы на ней сидел. Не пойму я тех, кому море нравится. Вот брат у меня есть, рыбак. Стоит ему о море заговорить — не остановишь! Всё ему по душе. И волна! И ветер! Он даже для бури добрые слова находит. А я жду не дождусь, когда срок придёт.
Поймав недоуменный взгляд Вела, бородач сказал:
— Да ты не тревожься. Завтра мой срок. Завтра. И я тебя с собой возьму. Год назад мы двоих спасли. Буря их корабль разбила. Как они нас только ни упрашивали на берег высадить. Сулили золотые горы. Пришлось им срока дождаться. У нас насчёт этого строго. А ты везучий! Прямо к сроку попал!
По хлопанью парусов Вел понял, что ветер усилился. Корабль мчался, как подгоняемый плетью конь, мачта дрожала. Велу предложили перейти в каюту. Бородач уступил ему своё ложе. Вместе с другими матросами он провёл всю ночь в борьбе с морем.
Только на заре ветер утих. Вел, ещё шатаясь от слабости, поднялся на палубу. Утреннее море было спокойным. Слева по борту открылся выдающийся в море мыс. Он был совершенно белым. Только у самого берега волны размыли чёрную полосу. За мысом открылась обширная гавань, имевшая форму лигурийского лука. В том месте, где на лук накладывают стрелу, белели домики. Когда до них оставалось не более двух стадиев,[9] Архидам встал у кормового весла. Корабль слушался его, как живое существо. Можно было только восхищаться, с какой ловкостью он провёл своё судно между выходящими из воды скалами.
Приближение кораблей было замечено. К берегу бежали люди, размахивая руками.
«Вот они, Липары! — думал Вел. — Здесь такие же люди, как всюду. Такие же чувства! Наверное, это жены, отцы матери, дети моряков. Они проводили все эти дни в тревоге, ожидая близких».
В толпе встречавших выделялся человек в пурпурном плаще. Он что-то кричал матросам, прикреплявшим корабельные канаты к сваям. А когда с борта спустили лестницу, стал рядом и каждому сходящему вниз пожимал руку. С Архидамом он беседовал дольше, чем с другими. Видимо, кормчий рассказал ему о потоплении пиратского корабля и спасении Вела.
Во всяком случае, когда Вел спускался на землю, Филипп, так называл незнакомца в пурпурном плаще Архидам, приветствовал Вела с удивительным радушием, словно тот был желанным гостем.
— Кто этот человек? — спросил Вел Архидама, когда они остались одни.
— Мой брат Филипп, — с гордостью отвечал Архидам. — Царь!
— Сколько у тебя братьев? — поинтересовался Вел.
— Один. Я о нём рассказывал.
— Тот самый? — воскликнул Вел. — Но он же у тебя: рыбак.
— Вот и избрали его царём. Почему виноградарь может быть царём, а рыбак нет?
— А кто эти люди? — спросил Вел. — Тоже рыбаки?
— Да нет! Они пахари и виноградари. Наши сменщики!
Только теперь Вел начал понимать казавшиеся ему странными слова бородача о сроке, любви к земле и прочем. Оказывается, здесь люди обрабатывают землю и плавают на кораблях по очереди.
«Наверное, — подумал Вел, — остающиеся следят за участками тех, кто в море. А может быть, всё делают рабы?»
Архидам и Вел шли улицей, образованной рядами одноэтажных домиков с черепичными крышами. Домики были похожи на жилища ремесленников где-нибудь на окраине его родного города. Ни один из них не выделялся величиной или богатством. Велу бросилось в глаза, что дома не отделялись заборами друг от друга. Вел вспомнил закон своей страны, предписывавший срубать ветки плодовых деревьев, если они перевешиваются через забор соседа. А здесь деревья росли всюду. В их тени играли дети.
За последним домом начиналась равнина. Постепенно возвышаясь, она переходила в гору. У её подножия темнел, лес. Вершина была голой, в расщелинах и изломах, издали напоминающих глубокие морщины на лице старца. Над горою висело облако пепельно-серого цвета.
— Вот он, виноградник! — с гордостью произнёс Архидам, протягивая руку по направлению к горе. — А по ту сторону — пашня. Пшеницу уже скосили. А виноград нам убрать придётся.
— А чей это виноградник и пашня? — удивлённо спросил Вел.
Трудно было представить, что это всё принадлежит одному человеку. И в то же время Архидам не был похож на издольщика.
— Как чей? — ещё более изумился Архидам. — Наш. И пашня паша. Земля у нас общая.
— А как вы урожай делите?
— Мы не делим урожая, — отвечал Архидам. — Мы его храним в кладовых и выдаём на кухню по надобности. Царь у нас за этим следит. Женщины ему помогают.
— Значит, и хозяйство у вас общее?
— Общее. Помню, как те двое, которых мы спасли, удивлялись нашим порядкам. Всё им не верилось, что можно так жить. «Ведь одному, — говорили они, — надо больше, другому меньше!» Как раз в тот год у нас пшеница не уродилась и хлеба было мало. Мы им тоже по лепёшке на обед выдавали, как всем. Не понравилось им это. Многое им у нас и нравилось. У себя на родине, в Карфагене, им рабы прислуживали. А у нас рабов нет. Так и уехали. Да мы их и не задерживали. Злые они люди и жадные!
Так, беседуя, они вышли к раскидистому дубу. Под тенью его ветвей был стол, накрытый грубым полотном. Па одаль дымил очаг. Из бурлящего котла распространялся дразнящий запах.
— Уха! — определил Архидам. — Вчера Филипп в море выходил. Когда оно бурным становится, мы больше мясо едим. Наши пастбища вон на тех островах. — Он протянул руку: — Это Эрикусеа и Феникусеа. А самый крайний остров — Эвоним. Ближе к нам Фермесса и Стронгила. Они полны подземного огня.
— Да ты уморишь гостя своими рассказами, отец! — послышался звонкий голос.
Вел обернулся. Перед ним стояла девушка лет двадцати. Волосы, собранные в пучок, оставляли открытым высокий лоб. Черты лица были правильные. Губы напоминали яркий цветок.
— Сейчас, Лариса! Сейчас! — отозвался Архидам. — Я знаю что ты не любишь нашей стариковской болтовни. Но ведь Велу интересно всё знать.
— Какое странное имя — Вел, — сказала девушка. — Короткое и звучное.
— Моё полное имя Вел Сатиес, — ответил Вёл. — Я расена. Римляне называют мой народ этрусками, а вы, греки, тирренами.
Девушка испуганно отшатнулась.
— Пират! Пират! — закричала она.
— Какой он пират, — добродушно сказал Архидам. — Он на пиратском корабле гребцом был. Видела бы ты, как они его разукрасили.
— Ты был гребцом? — участливо спросила Лариса. — Тебя приковали цепью и били? А я думала, что все тиррены — пираты.
— Это ты гостя уморишь! — сказал Архидам. — Видишь, как он на стол поглядывает.
Прежде чем сесть за стол, мужчины и женщины опустились на колени и, протянув руки по направлению к Фермессе, сказали хором:
— Будь милостив, Гефест![10]
За столом Вел оказался рядом с Ларисой. Он всё время ощущал на себе её напряжённый взгляд. Видно, девушка что-то хотела спросить, но не решалась.
— Красивая у тебя дочь, — сказал Вел Архидаму.
— Нет у меня дочери, — угрюмо бросил Архидам, — а сын, Килон, в плену. В тот день, когда мы карфагенян спасли, на нас тиррены налетели. С тех пор о Килоне не слышно. Лариса ждёт Килона.
Вел вспомнил, что не раз у себя на родине видел рабов — греков. Он испытывал к ним неприязнь не только потому, что они чужеземцы. Это были рабы богачей, обрабатывавшие их поля и виноградники. Крестьянам приходилось работать не покладая рук, и всё равно зерно, вино, оливковое масло, вывозимые на продажу богачами, были дешевле, чем у крестьян. Крестьяне разорялись, продавали свои участки, искали счастье в городе, пускались в море, шли на всё, чтобы прокормить свои семьи.
Каждый день приносил Велу новые неожиданности. Весь строй жизни островитян настолько отличался от привычных Велу порядков, что он то и дело попадал впросак. Островитяне пожимали плечами, когда он их спрашивал, сколько стоит та или иная вещь. У лодок, сетей не было цены. Каждый мог ими пользоваться. Гончар лепил и обжигал посуду. Любой мог прийти в мастерскую и взять сколько нужно.
Прошёл месяц, может быть, самый счастливый в жизни Вела. Зажили раны на спине. Горячие ключи и отвар из трав сотворили чудо. Вел стал совсем другим человеком, мужественным и красивым. Он как бы выпрямился.
