Джефри Триз - Холмы Варны
Дверь была украшена длинной латинской надписью, по правде сказать, не слишком гостеприимной: "Кто бы ты ни был, если ты желаешь поговорить с Альдом, будь краток; а затем дай ему вернуться к его трудам - если только не хочешь одолжить ему свое плечо, как некогда Геркулес утомленному Атласу. Знай, что всякому, вступившему в этот дом, найдется дело".
Алан нащупал в сумке письмо Эразма и, собравшись с духом, открыл дверь. Он вошел и растерянно остановился, пока его глаза после яркого солнца привыкали к полумраку прихожей. Этот дом напоминал прохладный улей - он кишел людьми, и каждый прилежно трудился. Откуда-то доносился глухой стук печатных станков. Кто-то звучным голосом диктовал греческие стихи. Две девушки, золотисто-рыжие, как того требовала венецианская мода, пробежали мимо него вверх по лестнице, смеясь и роняя апельсины из полной корзинки. Оранжевые плоды, подскакивая, катились по белому мрамору ступенек. Через вестибюль прошел невысокий толстяк - он, пошатываясь, нес на голове большую кипу бумаги. Весь дом, радуя душу любителя наук, благоухал типографской краской.
- Ты кого-нибудь ищешь? - раздался за его спиной ласковый голос, негромкий и музыкальный.
Повернувшись, он встретил дружеский взгляд пожилого человека в черном, бритого, длинноносого, улыбающегося, с длинными волосами, аккуратно ниспадающими на воротник.
- Прошу прощения, синьор, я хотел бы видеть мессера Альда Мануция.
Тот улыбнулся:
- Ты его видишь.
- Ax!.. - Алан поспешно поклонился. - У меня к тебе письмо от достопочтенного Эразма. - При этом имени лицо итальянца озарилось радостью. И... и нельзя ли нам поговорить наедине?
- Конечно, мой юный друг. Прошу сюда!
Вслед за ним Алан поднялся по лестнице в комнату, уставленную книгами. Он сразу узнал небольшие аккуратные томики, которыми славилось заведение Альда, насколько удобнее были они, чем тяжелые дорогие фолианты других книгопечатников! Комнату украшали мраморный бюст Вергилия и изящная статуэтка какой-то греческой нимфы. На подоконнике стояла ваза с пронизанными солнцем синими гиацинтами. Стол был завален письмами, рукописями, гранками и всякими деловыми бумагами.
Альд прочел письмо, а потом вопросительно посмотрел на юношу. Алан рассказал ему все, что знал.
- Алексид! - Лицо итальянца вновь озарилось радостью, спокойные глаза заблестели. - Найти комедию Алексида - да, это было бы действительно чудом. Он виновато усмехнулся. - Тебе, наверное, странно, юноша, что простое упоминание о какой-то книге так меня взволновало? Не знаю, поверишь ли ты, но я готов проливать настоящие слезы при мысли о всех тех греческих книгах, которые утрачены для современного человека.
- Я понимаю, синьор, - ведь в мире так мало книг.
- Вот-вот. - Альд жестом остановил его. - Подумай, мой юный друг, сосчитай; забудь на минуту про творения греков и римлян, забудь про обширные труды отцов церкви - это, конечно, весьма святые книги, но, увы, невероятно скучные! Что еще мы создали? Что еще можно читать? Прекрасные стихи наших Данте и Петрарки, остроумные новеллы Боккаччо, хроники Фруассара, стихи и проза ваших англичан - Чосера и Мелори, несколько старинных французских героических поэм... Что еще мог бы ты назвать?
- Ничего, синьор. Для того чтобы пересчитать великие книги, которые создала Европа после заката Греции и Рима, хватит и десяти пальцев.
- И вот теперь, после того как греческая литература пребывала в забвении более тысячи лет, мы вдруг открыли сокровище под самым нашим носом: поэзия, трагедии, комедии, исторические, философские, научные сочинения... Сокровища, сказал я? Да-да, но сокровища, погребенные в старых подвалах и склепах, служащие пищей для плесени и мышей! Страшно подумать, как обращаются с книгами в некоторых монастырях - монахи даже режут пергамент на мелкие кусочки, чтобы писать на них молитвы, а потом продавать эти амулеты паломникам за несколько медных монет. При одной мысли об этом я прихожу в бешенство!
- Не понимаю... - Алан запнулся. - Когда я начал учиться в Кембридже, и познакомился с Эразмом, и узнал то новое, что принесли нам последние годы... у меня в мозгу словно вспыхнул яркий свет, я словно проснулся после долгого сна. И теперь я не понимаю, как могут люди, к тому же образованные люди, оставаться равнодушными ко всему этому.
- Равнодушными? - повторил Альд. - Да многие из них боятся этого нового знания.
- Боятся?
- Разве ты забыл слова нашего друга Эразма? - И итальянец негромко, с чувством произнес: - "Мир наконец-то начал обретать рассудок, словно пробуждаясь после долгого сна. И все же находятся люди, которые упрямо противятся этому, руками и ногами цепляясь за свое древнее невежество".
- Но почему?
- Он и это объяснил, - усмехнулся итальянец. - "Они страшатся возрождения хороших книг, ибо, если мир станет мудрее, им уже не удастся скрыть, что они ничего не знают".
- Таких людей мне доводилось встречать в Кембридже. - И, рассмеявшись, Алан рассказал Альду о своем последнем вечере в университете.
- Превосходно! - одобрительно воскликнул Альд. - Истинный рыцарь знания и человек действия, ты больше всякого другого подходишь для подобного предприятия. Ну, а теперь поговорим о деле. Ты сказал, что это место называется Варна?
- Так, во всяком случае, называется озеро. Ты слышал о нем?
- Нет. Но я наведу справки. На это потребуется время, однако в Венеции можно узнать все, что угодно, - нужно лишь терпение. Город полон купцов и путешественников, побывавших во всех уголках земли. Предоставь это мне, а сам погости у нас, отдохни после дороги и наберись сил для дальнего пути.
Он открыл дверь, кликнул служанку и сам проводил Алана в небольшую комнату на втором этаже. Переступив порог, Алан в изумлении остановился. Такая роскошь и комфорт были еще неизвестны в Англии - ковер на полу, мягкая удобная кровать, которую служанка уже застилала белоснежными хрустящими простынями, гобелены на стенах, изображающие сцены из странствий Одиссея, туалетный столик и еще много всякой мебели. Однако позже ему пришлось убедиться, что дом Альда по сравнению с жилищами итальянских богачей был обставлен скромно и просто.
- У меня на родине нет ничего подобного! - сказал он с восхищением.
Альд пожал плечами.
- Но ведь Англию не назовешь цивилизованной страной. Хотя, конечно, придет и ее время, - добавил он любезно.
Умывшись и приведя в порядок костюм, Алан спустился вслед за своим хозяином в столовую. Украшенный изящными греческими вазами большой зал с длинным столом посередине и массивным буфетом у стены был полон народа. Почти все присутствующие были молоды и все без исключения веселы. С Аланом любезно поздоровались жена Альда, его сыновья Мануцио и Антонио, его зятья и компаньоны Азолани и их многочисленные жены, сыновья и дочери, а также помощник Альда, красивый критянин Марк Мусур, Серафин, корректор, и (как ему, во всяком случае, показалось) еще добрый десяток каких-то людей.
"Мне ни за что не запомнить сразу все эти имена и лица, - в отчаянии подумал он, - а тем более - кто кем кому приходится. Нужно будет разбираться постепенно".
- Ты говоришь по-гречески? - вежливо осведомился Антонио. - Прекрасно. Мы обычно говорим между собой по-гречески, ведь многие из наших друзей родом с Кипра.
Алана усадили на почетное место рядом с хозяйкой.
- Вы... вы слишком добры ко мне, - смущенно пробормотал он. - Безвестный чужестранец...
- Чужестранец? - откликнулся Альд с другого конца стола. - А что бы сказал на это Эразм? "Почему до сих пор сохраняются такие глупые слова, как "англичанин" и "француз", разделяющие нас?"
- А в другом месте, - раздался звонкий голос откуда-то с середины стола, он говорит: "Весь мир - это одно общее отечество".
Эти слова были встречены гулом одобрения. Алан от удивления вытаращил глаза. Голос принадлежал девушке, и девушка эта была моложе его. Что же это за страна, где девушки бегло говорят по-гречески и цитируют по-латыни ученые трактаты?
Следующие несколько дней, пока Альд осторожно наводил справки о Варне, Алан отдыхал и с интересом осматривал Венецию.
Едва увидев первые города Северной Италии, он с удивлением обнаружил, что они были куда более благоустроенны, чем даже французская и английская столицы: не только княжеские дворцы, но и дома простых купцов поражали великолепием. Люди на улицах, если, конечно, не считать нищих, были нарядно одеты, и он не уставал дивиться их чистоплотности и изяществу манер. В других странах по городским улицам можно было проехать только верхом, а тут по отличным мостовым катили удобные кареты. ^
В Венецию же он просто влюбился: ее бесчисленные каналы, гондолы, лес корабельных мачт, вздымающийся рядом с башнями и сверкающими куполами, приводили его в восторг.
Ему нравилась широкая площадь перед церковью Сан-Джакометто на Риальто, где степенные купцы торговали товарами со всех концов света. Ему нравились разбегавшиеся от нее во все стороны узкие торговые улочки. И ему нравилось кормить голубей на площади Святого Марка.
