Елена Чудинова - Лилея
— На Ла-Манше синие засели крепко, — пояснил господин де Роскоф. — Здесь же им надобно во все глаза озираться по сторонам.
— Дорого стоит поглядеть, как они лесом идут, — сверкнул зубами Ан Анку. — Штыки вперед, штыки по бокам, а сзади сужают строй. Ну ровно ёж ползет!
— Где ж ты видал ежей, чтоб ползли носом-то назад?! — подтрунивала Параша. — А по-бретонски ёж так же будет, как по-французски?
Унылые виды покоренной ветрами природы сменяли друг дружку, не балуя путников разнообразием картин. Надежда на лошадей вскоре пошла прахом — крылья мельницы застыли наискось, верхнее крыло стояло немногим миновав флюгер на башенке.
— Сие означает: опасность в дому, — вздохнул господин де Роскоф. — Похоже, невестка, подруга твоя жалеет, что не родилась в племени кентавров. Однако ж придется обойтись двумя ногами.
— А не заглянуть ли мне на ферму? — озаботилась Катя. — Вдруг подмога людям нужна? Прикинусь, будто погадать промышляю, солдатня не разберется, а с хозяевами я тихонько перемолвлюсь.
— Даже думать оставь, дитя! — строго ответил господин де Роскоф. — Первое, была б нужна подмога, знак был бы иной. Давно у нас с этим отлажено. А второе тебе надобно запомнить особо — цыганов они убивают куда как охотно. Дай только волю этим молодчикам — они б и перелетным птицам запретили садиться во Франции!
Нелли же, противу обыкновения, не жалела даже об отсутствии лошадей. К тому же юная мадемуазель де Лескюр, хоть и невзлюбившая ее не пойми по какой причине, щедро поделилась с нею и с Катей своей обувью. (У высокой Параши нога, понятное дело, была больше, хоть, увы ей, и не настолько больше, чтоб одолжиться у кого из мужчин…) Нелли ощущала себя отдохнувшей и полной сил, словно не сутки, но добрую неделю провела на острове.
Давно остался позади берег, где они распрощались с маленьким Ле Ноахом, который, кстати заметить, и не подумал отгонять лодку накануне, но заночевал в лагере шуанов. Однако ж запах соли и свежести по прежнему ощущался в воздухе.
— Проще и удобней было бы добираться по воде, — сокрушался господин де Роскоф, коему, по всему судя, неловко было, что он обрек на еще одно пешее путешествие молодых женщин. — Да море нынче не то, так можно три дни погоды прождать.
— Не тревожьтесь за нас, батюшка, мы — путешественницы бывалые и неприхотливые, — тем не менее Нелли было, как обычно, немножко не угнаться за Катей и Парашей. Заметив сие, Господин де Роскоф также сбавил шаг, предоставив тех заботе Ан Анку.
— Не зря помянул я давеча, что в предках наших были и норманны, о чем ты, конечно, знаешь, — задумчиво заговорил он. — Что есть в крови, того вовсе не избудешь, в том числе и пороков.
— Уж сколько с Филиппом прожито, батюшка, а все мне невдомек, каков же главный порок наследственный в семействе де Роскоф, — развеселилась Нелли. — Покуда и знакомство с Вами мне сего вопроса не прояснило.
— Случается в некоторых семьях, когда все члены раздирают фамильную скверну на мелкие клочки, — глубокие морщины в загорелом лице старого дворянина словно бы разгладились, когда на тонких устах заиграла мальчишеская улыбка. — Тогда порок, ясное дело, на виду. А бывает и так, что один жадоба в целом поколеньи отхватит себе все. Другим ничего и не достается.
— Значит, у Роскофов на каждое поколение порочный жадоба изыскивается? — смеялась Нелли.
— Я того не говорил! — живо отозвался старик. — Жадобы не рождалось уж лет сто с лишком! А теперь вообрази себе, невестка, каков же был тот, после кого три поколенья рождаются только лишь добродетельные зануды?
Сему разговору не суждено было продолжиться.
— Монсеньор, карета! — крикнул Ан Анку, оборачиваясь на ходу. — Минутах в двадцати, не затаиться ли нам?
— Поглядим, — господин де Роскоф тоже к чему-то прислушался.
Нелли же как всегда не могла взять в толк, какую карету они услышали: ни стука копыт, ни окликов возницы не доносилось.
— Да это почта! Наверное почта! — рассудил Ан Анку через несколько минут, когда приближение экипажа уже сделалось слышным. — Стало быть, можем и подъехать немного.
Вскоре почта вправду показалась из-за поворота. Был это обыкновенный для таких целей тяжелый но малогрузный рыдван, из тех, что поставлены на два огромных колеса, меж тем, как кузов их напоминает более всего кузнечные меха. На высоком сиденьи восседал бравого вида постилион в красном мундире и тех надутых кожаных сапогах почти до бедер, глядя на кои не понять, могут ли в них ноги сгибаться в коленях. Однако ж ничего лучше этих сапог не измыслить, когда надо вытащить колесо, соскользнувшее с гати в болото, либо перевести лошадей вброд.
— Эй, малый, сколько у тебя свободных мест? — окликнул его Ан Анку.
— Четыре найдется полных места, но да толстяков средь вас нету, — отвечал постилион. — А чем платите, ассигнатами?
— Заплатим живыми английскими деньгами, — сказал Ан Анку. — Нам в Роскоф.
— За всех возьму два шиллинга, — постилион мягко спрыгнул на землю, спружинивши на слоновьих своих ногах. — Но деньги вперед.
Получив четыре шестипенсовика, малый проверил каждый на зуб, и потом только отстегнул кожаную сыромятную занавеску, заменявшую в рыдване дверцу.
Нелли не без вздоха вспомнила экипаж, на котором ехала по Гельвеции, что уж говорить о домашних превосходных каретах. На подобном убожестве ей еще не доводилось перемещаться: обитые сверху кожей ящики для писем и посылок служили сиденьями пассажиров, принужденными располагаться визави. Место для багажа было единственно под ногами. Никаких тебе окон, свет только из щелей, впрочем, имевшихся в избытке. В полумраке она только и разглядела, что пассажиров в рыдване четверо. Два из них сидели в дальнем углу, другие, супротив — поближе к вознице.
Когда вошедшие разместились, сделалось ужас как тесно.
— Эй, любезный, не послышалось ли мне, что ты брал с этих людей плату иностранной валютой? — задиристо поинтересовался толстяк, похожий на чиновника, тот, что сидел к постилиону ближе всех.
— И верно, послышалось тебе, — хмыкнул тот снаружи, берясь за вожжи.
— Ты шутки не шути, не знаешь, чем пахнут валютные операции? — толстый чиновник налился гневом.
— Отвяжись, дармосед, — отозвался постилион. — Сам-то, небось, ничем не платишь.
Нелли, сперва усумнившаяся было в своем французском, еле удержала смех. Дармосед! Надо вить придумать! Она, однако ж, не ошиблась: толстяк — чиновник, раз едет по какому-нибудь бесплатному листу. Республиканский чиновник, надо полагать.
— Валютные операции пахнут свинцовым кляпом в пасть доносчику, — негромко уронил Ан Анку.
Молодой, судя по всему, человек рядом с толстяком, сделал движение, будто тянется за пистолетом, но старший спутник что-то сказал ему на ухо. Тот удержался. Понятно, храбрецы, вдвоем на рожон не полезете, вам бы взводом против фермы, да чтоб мужчины были в отлучке! Но вить и господин де Роскоф с Ан Анку вас поубивать не могут — тогда, поди, к почте приставят большой конвой, стало быть и постилионы не смогут подвозить своих, да и не только это, надо думать. Но никогда б она не помыслила, что могут безвредно друг для дружки ехать в одном экипаже шуаны и синие. Чудная война! А любопытно, еще два путника, они из каких?
Не успела Нелли подумать о том, как ей сделалось отчего-то не по себе. Сердце заныло, как затекшая рука, ладони сделались холодны и влажны. Отчего-то вдруг почудилось ей, будто закутавшийся в плащ человек, дремлющий в уголке, уткнувши нос в воротник, и не человек вовсе, а чудище из тех, что мерещатся в темноте дитяти. Либо мертвец оживший, либо вампир, либо вообще Медуза Горгона со змеями вместо волосьев. Больше всего боялась она в детстве как раз ее, Медузу эту! Кто взглядом-то с нею сталкивался, тот каменел. Ох! Да что за глупости такие! Надо поглядеть на путника этого покойно и выбросить из головы.
В следующую минуту поняла Нелли, что не хочет, а пожалуй что и не может поднять глаз на сего пассажира. Что за гиль! Неужто она из ребятишек трусливых, это после всего-то, что здесь, во Франции, повидала?! Нелли попробовала еще раз. Нет, не может она на него смотреть, право не может!
Что самое странное, ей уж не было больше страшно. Просто глаза глядели куда угодно, кроме противного ей угла экипажа, где уселись двое в плащах. А на второго путника, на него может она взглянуть? Непонятно, его загораживал Ан Анку, рассевшийся с ружьем между колен, наклонясь вперед.
Пожалуй, сие непослушание собственных глаз было еще неприятнее, чем настоящая встреча с Медузою. Вот вспала ей в голову эта Медуза! Но Персей и с Горгоной управился, а она не может управиться с собственными своими глазами! Персей управился с Медузой Горгоной с помощью бронзового щита своего. Ахти! Нелли тихонько, сама не ведая, почему тихонько, потянулась рукою в собственный свой карман, подвязанный под передником. Сунула руку, принялась шарить: платок носовой, а это еще что, ах, флакон с солью, футляр для ножничек… Есть!
