Алексей Пантелеев - Из старых записных книжек (1924-1947)
- Результаты плачевные!
* * *
Мучение с саперными лопатками. Постоянно они пропадают. Следить за ними приходится, как за бумажником или часами. Старшина Ведерников внушает новичкам:
- Воинский закон таков: потерял - укради, из-под земли достань, а чтобы завтра на месте была.
То же с другим инструментом, и с тренчиками, и с погонами и тому подобным.
* * *
- Трус потом моется, храбрый боем греется.
* * *
Подозвал меня старшина Ведерников:
- А усы бы вам сбрить надо.
- Это почему?
- Усы только националы имеют право носить.
- А вы?
- Я - старшина, товарищ курсант!
* * *
Рассказывал фронтовик Федоров. У них на участке нередко бывало так. Летит немецкий самолет, с него прыгает парашютист. Наши подбегают, а он мертвый, весь изрешечен немецкими пулями. Немцы его расстреляли в воздухе, из автоматов. Чаще всего жертва - еврей или румын. Верить не хочется, но с чего бы Федорову выдумывать, сочинять?
* * *
Первое замечание, заработанное мною в училище. При выходе (вернее сказать, при выбеге) из столовой, после команды "построиться" я дожевывал что-то жесткое из компота.
- Не покушали еще? - со зловеще любезным видом обратился ко мне помкомвзвода. - Выйдите из строя, дожуйте, а потом...
Я вышел из строя, спокойно дожевал костлявое яблочко и остался стоять лицом к строю на левом фланге. Только после команды "смирно" получил разрешение стать в строй. Потом мне сказали, что я дешево отделался. За жевание в строю, как уверяют старожилы, можно и на гауптвахту угодить.
* * *
Старший лейтенант Плотников:
- Вы, понимаешь, бросьте у меня эту гражданку!..
Имеются в виду гражданские привычки.
* * *
Нашей роты старшина
Не пьет ни водки, ни вина,
Но в этом будто бы вина
Не старшины, а Главвина
* * *
В столовой училища:
- Дело наше правое, обед будет за нами, кухня будет разбита.
* * *
В ушах все время звучит, даже когда засыпаешь:
- Подтянись! Подтянись!
- Ат-ставить!
- Смир-рна!
- Левое плечо вперед... Арш!
- Первый взвод строиться!
- Четвертый взвод на поверку выходи!
* * *
Ведерников:
- Я из вас выбью дух гражданства!
* * *
Через день курсантам за обедом полагается компот. Пришел в роту огорченный курсант из "старичков":
- Сегодня компота не будет.
- Почему?
- Вы что - не слышите? Оркестр в столовой играет.
Подтвердилось. Иногда компот заменяют духовой музыкой.
Остряки уверяют, что два часа духовой музыки равняются по калорийности килограмму сливочного масла.
* * *
...На днях наш батальон вывели на плац. Перед строем выступил командир батальона, подполковник, очень забавная личность. Заносчив, элегантен, фатоват, похож на какого-то царского гвардейского офицера или кавалергарда. Достаточно сказать, что летом ходит в перчатках и со стеком, не хватает монокля. Даже фуражка у него какая-то слишком стройная, необмятая. Ему лет под тридцать, а может быть, и за тридцать. Похаживая перед строем и постегивая себя стеком по голенищу, комбат сказал:
- На этот раз, друзья, нам предстоит настоящая работа в боевых условиях. Наш батальон будет дислоцирован в прифронтовом районе. Командование поручило нам строительство укрепленных районов и аэродромов в Московской зоне обороны.
Куда именно нас направляют - никто не знает.
* * *
Стоим под Наро-Фоминском. Батальон расположился в густом лесу, там и шалаши, и оружие, и командирские палатки. Но работаем в открытом поле. Роем и укрепляем траншеи, ходы сообщения и тому подобное. Немецкие разведчики порхают над нами совершенно безнаказанно, так как никаких средств противовоздушной обороны у нас нет. Почти каждый день налетают "юнкерсы". Уже четыре раза бомбили участок строительства. Жертв не было. Да и работа наша почти не пострадала. Кое-что камуфлируем. А один раз немецкий летчик даже "помог" нам: воронку от фугасной бомбы удалось использовать при строительстве дзота.
* * *
Деревня Митькино. Здесь расположены штаб батальона, кухня, кузница и редакция нашей газеты "Из траншей по врагу". Уже вторую неделю газета выходит ежедневно. В конторе совхоза нашли основательно разбитую пишущую машинку "Ройяль", печатаем на ней в четырех-пяти экземплярах и газету и боевые листки.
Все хозяйственные постройки совхоза сгорели от немецкой бомбежки. То, что осталось, - зрелище мрачное. Заколоченные избы. Старухи, дети, собаки. Несколько девушек-подростков. Парень на костылях - в ситцевой рубахе без пояса, на груди две-три полоски, знаки ранения. Другой парень как будто здоров, но пригляделся - правая рука в черной кожаной перчатке: протез.
* * *
В уцелевшей избенке на окраине деревни расположился наш комбат. Сегодня, проходя мимо, видел, как он, поставив ногу на ступеньку крыльца, надраивал вишневой бархоткой свои щегольские кавалергардские сапоги.
* * *
Работаем в поле. Все обнажены до пояса. У многих татуировка. У кого "Лиза", у кого "Маруся", у одного: "За милых женщин!", а у высокого, светловолосого и голубоглазого парня - на левой руке, у самого плеча большие синие пунктирные буквы:
"Не забуду мать родную".
* * *
Ехали сюда из Болшева через Москву. Очень долго ждали чего-то у станции метро между Ярославским и Ленинградским вокзалами. Винтовки, составленные в козла. Шинельные скатки. Сидим на корточках или прямо на мостовой, на асфальте. Поем "Прощай, любимый город" и другое, такое же душещипательное. Идут мимо женщины, покачивают головами, вытирают кончиками платков глаза. Настроение, что называется, приподнятое. Видишь себя со стороны и любуешься, как любовался когда-то в детстве, в Петергофе, новобранцами и юнкерами в их выцветшей за лето защитной форме.
От Епихина узнал, что едем с Киевского вокзала. Удалось позвонить Александре Иосифовне.
Через Москву шли строем, с песнями:
Белоруссия родная, Украина дорогая...
* * *
А.И. ахнула, увидев меня. Загорелый, как черт, с забинтованной головой (солнечный ожог), с шинельной скаткой, с винтовкой, с саперной лопаткой на боку - таким она меня, вероятно, не представляла. Привезла мне гостинец буханку хлеба. Весьма кстати, потому что кормят нас хоть и неплохо, но далеко не по-гвардейски. А.И. говорила по телефону с Самуилом Яковлевичем, он тоже хотел приехать, мы ждали его до последней минуты - не приехал, опоздал.
* * *
От станции до совхоза - сорок с чем-то километров - шли под палящим солнцем походным шагом с полной боевой выкладкой: ранец, в нем одеяло, НЗ, "личные вещи"... Кроме того, на тебе навьючено - скатка, винтовка, саперная лопата, штык в ножнах, подсумок, противогаз...
* * *
Еще о комбате.
Не знаю, чего ради некоторым ребятам из нашего взвода дали не совсем обычный наряд: поручили скосить траву на довольно большом участке. Может быть, там собирались что-нибудь строить. Я шел в редакцию, проходил мимо и, хотя сам косить не умею, увидел, что эти косари очень неловко работают косами. В это время проходил мимо наш комбат. Ответил на приветствия, остановился и тоже смотрит. Потом спрашивает у курсанта Полыхалова:
- Вы городской?
- Да.
- Сразу видно. Кто же, братец, так косит! Дайте сюда.
Бросил стек, скинул как перед дуэлью перчатки, взял косу и пошел.
Мы так и ахнули.
До чего же ловко и красиво ходила в его руках коса. Как ровно и покорно, под гребеночку, ложилась высокая трава.
- Товарищ подполковник, - не выдержал Полыхалов, - где же это вы научились?
Он усмехнулся, протянул Полыхалову косу.
- Дело, друзья, в том, что я - крестьянин, крестьянский сын, - сказал он, нагибаясь и поднимая стек.
* * *
На солнце защитная форма (гимнастерки, фуражки, пилотки, бриджи) за лето постепенно выгорает и - приспосабливается к цвету хлебного поля. Пока хлеба зелены, и форма зелена. А к осени и то и другое выцветает, становится соломенно-желтым.
* * *
И в Болшеве и здесь любимая песня нашего взвода - вот эта, никогда прежде мною не слышанная:
По Уральским степям и долинам
Партизанский отряд проходил...
Это затягивает запевала. За ним те же две строчки подхватывают несколько сильных голосов. И, наконец, поет (дико и грозно орет) весь взвод:
По Уральским степям и долинам
Партизанский отряд проходил.
И опять заводит запевала, и опять еще два раза поют каждые следующие две строчки:
Они шли, за свободу дралися,
К ним на помощь рабочие шли...
Захотелось буржуям напиться
Пролетарской рабочей крови...
Но не знаем, придется ль буржуям
В ро-оскошных дворцах пировать...
А наверно придется буржуям
В подва-алах сырых зимовать...
Почему-то песню эту с ее наивными, даже глупыми словами любят во всем батальоне и чаще всего поют на маршах. Особенно громко и лихо распевают последний куплет, по-видимому недавно кем-то присочиненный:
А советские птицы стальные
Над Берлином будут летать...
В роте у нас много интеллигентов, и все-таки все (и я в том числе) поют "над Берлином". Такова - власть песни.
