Юрий Сотник - Ясновидящая, или Эта ужасная улица
– Лешка, ты?
И только тут он разглядел наконец несколько фигур, стоявших на площадке за кустом.
– Лешка тебя только недавно встречать пошел, – ответил тот же голос. – В телеграмме напутали.
Валя понял, что голос этот принадлежит отнюдь не его другу, и понял, что Леша его телеграмму, как видно, не получил, значит, банда ждет его прибытия. "Кажется, я влип", – подумал он и нащупал пистолет во внутреннем кармане пиджака.
– Твой поезд приходит в восемнадцать двадцать, а в телеграмме написано, что в двадцать восемнадцать, – пояснила Оля, и Нюра добавила:
– Чего ты там стоишь? Давай сюда!
Услышав девичьи голоса, Валя немного успокоился. Он вынул руку из кармана с пистолетом и подошел к ребятам.
Он не увидел в них ничего опасного: широкоплечий верзила с простодушным лицом... довольно красивая девочка со свисающей на грудь темной косой... Вот уж она-то, конечно, не могла принадлежать к какой-то там банде... У плотного парня в белой кепке и у крупной блондинки выражение лица было довольно угрюмое, но отнюдь не враждебное. На ребят помладше Валя просто не обратил внимания.
Однако уже через несколько секунд ему пришлось насторожиться.
– Здравствуйте! – сказал он. – Извините, пожалуйста... А каким образом вы догадались, что меня зовут Валя?
– Во какой воспитанный! – пробормотал один из младших мальчишек за спиной у старших ребят. Это был Демьян.
– Мы многое о тебе знаем, – загадочно улыбаясь, сказала красивая девочка с косой.
– А именно? – сдержанно спросил Валя.
– Н-ну... что ты друг Тараскина, так называемый, – сказал парень в белой кепке.
"Так называемый!" – отметил про себя Валя, и ему стало тревожно.
– Хулиганов шибко ненавидишь, – вставила Нюра.
Валя стал думать: может, стоит ему соврать, что он ничего не имеет против хулиганов, но решить ничего не успел.
– Ментом хочешь стать, – снова высунулся Демьян.
– Кем? – не понял Валя.
– Милиционером, – пояснила Оля.
– Это не совсем так. Я хочу поступить на юридический, чтобы изучать криминалистику.
– А папаша твой против, – заметила Нюра.
От такой осведомленности Валя совсем оторопел. Он постарался улыбнуться.
– Простите, а откуда вам это известно?
– Слухами земля полнится, – сказала Оля.
Такая затаенность, нежелание говорить открыто еще больше насторожили Валю, но он решил ни в коем случае не выдавать своей тревоги.
– Это правильно, – сказал он как можно спокойней. – Мой отец против того, чтобы я поступал на юридический, а я ему объясняю, что современная криминалистика – наука очень интересная, что современный криминалист может раскрыть преступление, которое никакой Шерлок Холмс не мог бы раскрыть.
– Та-ак, та-ак! Па-анятно! – протянул Демьян очень многозначительно, хотя и не знал, что такое криминалистика и кто такой Шерлок Холмс.
Наступило молчание, продолжительное и довольно тягостное. Все пристально смотрели на Валю, а он поочередно поглядывал на каждого из семерых (Сема и Шурик, не посвященные в дела старших, играли где-то в стороне).
– Ну, что ж, – сказал Валя, – пойду.
– Куда пойдешь? – спросила Нюра.
– К Тараскиным. Надеюсь, Антонина Егоровна дома?
Ему объяснили, что бабушка Тараскина куда-то ушла, а куда неизвестно, а когда вернется – тоже неизвестно.
Снова постояли, помолчали.
– Пойдем, Михаил, пора ужинать, – сказала Оля.
Не попрощавшись, Закатова и Огурцов направились к своему подъезду.
– Федька, я тоже давно голодная, – сказала Нюра. – Пошли!
– Идом тоже. Ужин готов, – сказал Зураб сестре и обратился к Матильде: – Матилда! Иды сюда на минутку!
– Та-ак, та-ак! – протянул Демьян, пристально глядя на Валю, и вдруг бросился бежать.
Валя остался один на малышовой площадке, чувствуя, что вокруг него образовался какой-то вакуум. Он заметил, что никто из этих настороженных, задающих странные вопросы подростков не спешит идти ужинать, а все стоят у разных подъездов и тихо говорят о чем-то.
Это действительно было так.
– Ну, что ты скажешь про этого Валентина? – спросила Оля.
– Человек как человек. Ничего плохого не вижу.
– Теперь ты понял, почему Тараскин его так ненавидит?
– Теперь понял.
– Так почему?
– А ты умеешь логически мыслить? – Миша очень любил дать понять Не Такой Как Все, что он иной раз бывает умнее ее.
– Ладно. Попробую. Ты, как видно, думаешь, что Матильда права и Валентин – это Альфред?
– Извините, мадам, но я не такой дурак, чтобы верить болтовне Матильды.
Оля потеряла терпение.
– Ну, хорошо, пусть я круглая дура! Давай говори, почему Тараскин его ненавидит!
– Тут взрослые виноваты, это ясно как день.
– Взрослые?
– А кто же еще? Валька – человек нормальный, воспитанный, вот они и навязывают его Тараскину в друзья, и талдычат ему: "Бери с Валечки пример!" Тут поневоле возненавидишь.
– А почему же Тараскин еще раньше не надавал этому Валечке по шее? И почему Валечка не подозревает, что Тараскин его терпеть не может?
Огурцов помолчал.
– М-да! Это, конечно, вопрос! – пробормотал он, и тут к ним подбежал Демьян.
– Э!.. – захрипел он. – У меня знаете какое предложение? Давайте Тараскину это сделаем... Ну, это... Ну, как это называется? Во! Суприз!
– Какой тебе еще сюрприз? – спросил Миша.
– А такой: Тараскин вернется с вокзала, а мы Вальку уже сделали, он уже избитый весь...
От такого предложения трудно было не оторопеть. После некоторой паузы Оля медленно проговорила:
– Знаешь, что я тебе советую? Не вмешивайся ты в дела старших.
– Значит, потом его будем, когда Тараскин придет?
– Потом, потом! – отмахнулся Миша. – А сейчас вали отсюда! – Он и не подозревал, к каким последствиям его реплика приведет.
От Оли с Мишей Демьян деловым шагом направился к Красилиным. Нюра в это время говорила брату:
– Если он и правда тот самый Альфред, то я эту Тамару очень даже понимаю. Перед ней нормальный культурный человек, так на черта ей в Тараскина влюбляться, в охламона такого!
– Ага, – согласился Федя, и в этот момент перед ними возник Демьян.
– Олька с Мишкой говорят, чтобы сейчас Вальку не бить. Чтобы Тараскина подождать... Чтобы сообща, значит...
Нюра сузила глаза.
– Слушай-ка, ты! Иди ты знаешь куда?!
– Па-анятно! – протянул Демьян, и все тем же деловым шагом вернулся к Оле с Мишей.
– Федька с Нюркой тоже сказали, чтобы погодить, чтобы вместе с Тараскиным... – быстро проговорил он и, не добавив ни слова, устремился к Русико, Матильде и Зурабу.
Здесь никто не сомневался, что Валя – это легендарный Альфред, но мнения о нем разделились. Русико по-прежнему настаивала на том, что виновата во всем неверная Тамар, за что она и получила по заслугам, Зураб уверял, что Альфред поступил непорядочно, отбивая возлюбленную у товарища. Но когда подошел Демьян и сказал, что старшие будут бить Валентина только вместе с Тараскиным, он неожиданно сказал:
– А я нэ буду. Ни бэз Тараскина, ни при Тараскинэ.
– Почему? – опешив, спросил Демьян.
– Нэ благородно: столько человэк на одного. Пуст дэрутся одын на одын.
Демьян приблизил приплюснутый нос к острому носу Зураба.
– Ты понимаешь, гад, что Тараскин сделает за такое?
– За что такое?
– Ну... что ты не хочешь помогать. Он тебе морду набьет!
– Пуст бьет. У мена свой голова на голова ест (от волнения Зураб забыл, что ему следовало сказать: "У меня своя голова на плечах есть").
– Матильда, ужинать! – крикнула из окна Мария Даниловна.
– Иду-у! – ответила Матильда и, взглянув на одиноко стоявшего Валю, ушла.
Это напомнило Оле, Мише и Красилиным, что им и в самом деле пора ужинать, и Валя увидел, как они разошлись по своим подъездам. Через минуту мимо него прошагал Демьян.
– Я тоже пошел. Значит, это... ужинать. Ты тут погоди, никуда не уходи.
Во дворе, кроме Вали, остались только Зураб и Русико, стоявшие в некотором отдалении. Они пошептались, оглянулись по сторонам и вдруг направились к Рыжову.
– Дай честный слово, что никому нэ скажешь, что я тебэ говорил, сказал Зураб.
– Н-ну... Даю честное слово, – с запинкой ответил Валя.
– Быстро уходы отсюда. Тараскин придот – тэба бит будут.
– Кто бить будет?
– Всэ! – Зураб обвел маленькими черными глазками подъезды, куда удалились Красилины, Оля с Мишей и Матильда. – Я всо тэбэ сказал. Пойдом, Русудан!
Теперь Валя остался один.
Уже совсем стемнело. Включились дворовые фонари. Вроде бы Валя был готов ко всяким неожиданностям, а все-таки предупрждение Зураба ошеломило его. Вместо того чтобы последовать совету Григошвили и поскорей убраться отсюда, он сел на скамью и предался весьма сумбурным размышлениям.
