KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Детская литература » Прочая детская литература » Александр Кононов - На Двине-Даугаве (Повесть о верном сердце - 2)

Александр Кононов - На Двине-Даугаве (Повесть о верном сердце - 2)

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Александр Кононов, "На Двине-Даугаве (Повесть о верном сердце - 2)" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

- Разве недостаточно таким людям начального образования? А?!

- Совершенно справедливо, ваше превосходительство.

- Удивительные люди! Просто непонятные! Какое-то странное упрямство: одеться не во что, а вот, пожалуйте, на учение деньги нашлись.

Он так же быстро зашагал дальше. Гриша забыл поклониться, но директор не заметил этого: он все еще говорил что-то гневное Стрелецкому, а тот, почтительно склоняясь на ходу, поспешно кивал головой.

В тот же день пронеслось из класса в класс новое прозвище директора: "Потап".

Впрочем, вряд ли оно было новое, - скорей всего, оно долетело из Вильны, откуда приехал Саношко. Или кто-нибудь написал оттуда приятелю в письме.

Как бы то ни было, кличка эта прижилась сразу и крепко.

Почему именно "Потап"? Ну, на это никто не мог бы дать ответа.

...На доске в первом основном классе появилось написанное мелом стихотворение:

Варили, варили, варили картошку,

Гадали, гадали - прислали Саношку.

Мораль этой басни моей такова:

На полном безлюдье - Потап голова!

Стихотворение было написано почерком Никаноркина - лучшим почерком в классе, но все знали: стихи сочинил Персиц. Больше некому. Персиц отрицал это, но его выдавал стыдливый румянец.

Скоро, впрочем, его слава, такая еще молодая, сразу потускнела.

Однажды Земмель, замученный двухнедельной зубной болью, отправился к врачу и там, ожидая своей очереди в приемной, отделанной с роскошью, которая была присуща дантистам города (малиновые плюшевые кресла и картина с красавицей в золоченой раме), углубился в чтение журнальчика, специально положенного на стол для развлечения больных.

В журнальчике среди всякой всячины были напечатаны стихи:

Варили, варили, варили овсянку,

Гадали, гадали - избрали Родзянку.

Мораль этой басни моей такова!

На полном безрыбье - и рак голова.

Нашлись в классе образованные люди, которые знали, со слов родителей, что такое Государственная дума. О ней часто писалось в "Биржевых ведомостях", а газету эту выписывали многие в городе.

Шебеко знал даже, что Родзянко - это новый председатель Думы.

Первоклассников Дума не интересовала. Их интересовало то, что Персиц, оказывается, не сам сочинил стихи, а переделал чужие, из журнала.

Какой возник после этого спор!

Никаноркин утверждал, что попробуй-ка переделай, чтоб складно было: вместо Родзянки с овсянкой - Саношка с картошкой. Для этого все-таки надо быть поэтом.

- Тоже мне еще поэт! - кричал непримиримый Земмель.

Первоклассники только уж потом сообразили: дорого могла бы обойтись им история со стихами.

Но, как ни странно, окончилась она без особых последствий - и совершенно случайно. Первым из педагогов увидел надпись на доске Голотский. Он собственноручно стер ее пыльной губкой и свирепо зашипел на первоклассников:

- Молчать! Теперь молчать об этом, олухи!

И после этого начал обычным своим тоном, как всегда потирая руки:

- Ну-с. Итак, на чем же мы остановились в прошлый раз?

Стихи, однако, стали ходить по всему училищу в устной передаче и, конечно, стали известны Стрелецкому. Впервые Виктор Аполлонович был поставлен в тупик. Доложить по начальству - как бы огонь директорского гнева не опалил и его. Оставить виновных без наказания - ну, это просто-таки не могло уложиться в голове надзирателя. Как же быть? А директорский гнев и так уже угрожал Стрелецкому.

Саношко узнал о возмутительных карикатурах и на первом же заседании педагогического совета воскликнул, закидывая криво посаженную голову:

- Не понимаю! До сих пор не обнаружены виновные? Кому было поручено расследование дела? Господину Стрелецкому?

Директор с минуту созерцал бледное лицо стоявшего навытяжку Виктора Аполлоновича (тот не был членом педагогического совета и за стол не садился, но "присутствовал") и сказал холодно:

- Закончить это дело в двухнедельный срок. Слышите? Иначе...

Он не договорил.

И без того было ясно.

В первый раз Стрелецкий почувствовал, насколько шатко его служебное положение. Кто он? Человек без законченного среднего образования... Пылинка! Дунуть посильней - и нет пылинки...

А Саношко крут. Больше того: он щеголяет крутостью своего нрава.

Такие люди самые опасные.

Как член Союза русского народа (так называли в газетах черносотенцев) директор пользовался властью, которая, пожалуй, была повыше директорской.

Такой человек не будет задумываться.

Надзиратель понял: нельзя задумываться и ему самому. Надо действовать.

Вспомнив, с какой неприязнью глядел директор на заплатанную одежду Озола, Виктор Аполлонович вызвал к себе этого на редкость примерного по поведению ученика и допрашивал его после уроков часа два. А затем доложил директору, что во всем подозревает Озола.

На следующий день Озола допрашивал у себя в канцелярии сам директор, вернее - не допрашивал, а кричал на него, не слушая ответов.

Озол, бледный до синевы, вернулся в класс и сказал тихим голосом:

- Меня исключают из училища...

30

Гриша еще не знал о судьбе Озола, когда Лехович, вернувшись домой поздно вечером, воскликнул с притворной веселостью:

- Меня выгоняют из реалки!

Жмиль уставился на него с ужасом. Зыбин прогудел что-то невнятное, а Гриша спросил:

- Кто тебя выдал?

- Сам признался.

Вот тебе и скала! Вот тебе и "Овод"... Но мысли Гриши были преждевременны. Лехович рассказал, что случилось за день.

Озола обвинили в том, что он распространял в классе карикатуры на учителей. Если это делал не он, пусть назовет виновного. Озол никого не назвал, и ему пригрозили исключением из училища.

Испуганный четвероклассник все-таки осмелился возразить:

- Но другие тоже не называют...

- И с другими будет то же! - рявкнул директор и велел Озолу убираться.

Что было делать Леховичу? Он тут же отправился к директору и признался, что карикатуры рисовал он, а не Озол.

- Почему раньше молчал? - спросил Саношко.

- Я думал... думал, что не узнают.

- Ну, вот теперь будете думать по-другому... когда выйдете из училища со своими документами в кармане. Стрелецкого ко мне! - заорал он Донату, дежурившему теперь всегда у дверей канцелярии.

Явившемуся без промедления Виктору Аполлоновичу Саношко сказал язвительно:

- Полюбуйтесь на последствия ваших пси-хо-ло-ги-ческих... приемов. Я выяснил, что виноват Лехович. А Озол тут совершенно ни при чем!

- Совершенно верно изволили заметить, ваше превосходительство, ответил ничуть не растерявшийся надзиратель. - Я применил психологический прием. Я привлек невиновного, чтобы сознался виновный.

Директор посмотрел на Стрелецкого внимательно. Взор его стал благосклоннее:

- М-да, - сказал он неопределенно. И отослал надзирателя из канцелярии.

Когда Лехович вернулся в класс, он заметил какое-то таинственное перешептывание, какой-то гул. Оказывается, это потихоньку собирали деньги, чтобы вскладчину купить одежду Озолу. Лехович сел, ожидая расспросов. Но никто его не расспрашивал. Оказывается, все обо всем знали.

- Да как же вы узнали? - удивился он. - По беспроволочному телеграфу, что ли?

- Ты не мог не признаться - это ж ясно.

- Не признался бы - мы заставили бы тебя сделать это. Всем классом!

- Ну, меня не надо заставлять, - надменно ответил Лехович. - Я знаю законы чести! - и тут же побледнел, больно закусив губу: так живо представилось ему лицо матери, узнавшей о том, что ее любимца, "старшенького", которым она так гордилась, выгнали из училища.

Но он храбрился. Внес свою долю на покупку одежды для Озола, попрощался со всеми. А на следующий день уехал.

Он исчез как-то незаметно и даже таинственно.

Вернувшись из училища, Гриша нашел на столе адресованное ему письмо.

В письме был листок ватманской бумаги с двумя размашисто набросанными строками:

"Будь всегда непоколебимым.

Твой С. Л."

Через некоторое время вместо Леховича в квартире мадам Белковой появился новый постоялец - гимназист Миловский, тоже щеголь, но совсем в ином роде, чем Сергей. Он был уже в четвертом классе и с Григорием Шумовым обращался пренебрежительно. У него была маленькая головка со странно одутловатыми щеками. О наружности своей, однако, он был мнения высокого; во всяком случае, относился к ней бережно: каждый раз перед сном натирал лицо каким-то кремом из стеклянной банки, на крышке которой была нарисована красавица с распущенными волосами. После этого он долго лежал на кровати - белый и неподвижный, как покойник.

Гриша однажды не выдержал, громко фыркнул.

Миловский медленно повернул голову и поглядел на него долгим взглядом.

В ответ на это Гриша захохотал. Ясно, что после этого отношения их стали непоправимо враждебными.

За общим столом у мадам Белковой Миловский стал распространяться о том, что такое хороший тон и какие бывают на свете невоспитанные люди. При этом он в упор глядел на Гришу.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*