Сергей Лукницкий - Это моя собака
В тревоге принимали участие…
Ночью мне не спалось. Я ворочался и так и сяк, пока не обнаружил, что наш теплоход стоит, только слегка покачиваясь.
Машины его не работали. В коридоре кто-то топал ногами.
Я осторожно приоткрыл дверь каюты и бесшумно выскользнул наружу.
Выскользнул и тотчас же был сбит с ног десятком ног бегущих матросов в тельняшках.
«Что случилось? — удивился я. — Может быть, на корабле бунт? Тогда я знаю, что делать».
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвёт пистолет,
Так, что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
Но никто мне ответа не давал, а все куда-то продолжали бежать.
«Тревога, тревога, — вдруг включился репродуктор, — срубить съёмные леера. Закрепить гак плот-балки в скобе плота. Отдать глаголь-гак и гидростата…»
Почему-то я не испугался. Я спокойно зашёл в нашу каюту и стал доставать из-под кроватей, на которых спали дядя Серёжа и Витя, спасательные пояса.
До их пробуждения примерил и один, и второй. Оба мне не подошли. А как же тогда я спасусь, а Козетта, а Тролль? Она дама, он философ, а я писатель, но ведь мы — собаки, а собак, как известно, не спасают.
Я попытался всё-таки надеть на себя пояс. Потом оседлал его верхом. И уже собрался звонить Козетте, чтобы предупредить её об опасности, как вдруг снова включился репродуктор:
«Отбой учебной тревоги».
А дальше репродуктор поведал странную вещь: он передал длинный список участников и организаторов этого, как выяснилось, обязательного судового мероприятия.
В тревоге принимал участие даже сам капитан. Но, в сущности, я и не сомневался в том, что в случае чего все матросы спасутся. Вопрос стоял — спасутся ли пассажиры?
Все угомонились, но спать уже не хотелось вовсе.
Я прикинул, что до утреннего «кукареку» ещё часа два, и решил выйти на верхнюю палубу — подышать морским воздухом.
Мраморное море
Какой, доложу я вам, вид открывается с верхней палубы! С трех сторон плескалось море ярко-красного цвета, а впереди виднелась полоска синей земли.
На ярко-красных волнах мерцали голубые мраморные прожилки. Не потому ли море это называется Мраморным? Вчера дядя Серёжа что-то рассказывал про него. Дай Бог памяти… Ага!
Омывает это море берега Турции, выплыть из него в Европу можно только через пролив Босфор.
Это море меньше, чем Чёрное, площадь его двенадцать тысяч квадратных километров, а самая большая глубина — тысяча триста метров. В нем находятся Мраморные и Принцевы острова. Это очень важное море. Я уже говорил — оно соединяет Европу и Азию.
Словно понимая всю важность этого моря, над нашим теплоходом появились чайки. Я проследил за полётом одной из них. И мой взор остановился на быстро приближавшейся к нам точке. Точка эта выросла и превратилась в крошечный пароходик, который быстро-быстро причалил к нашему гиганту.
Пароходик был греческий с обилием букв E и Y в названии, с него соскочил человек в чёрной бороде и немедленно поднялся на капитанский мостик.
«Лоцман на борту», — прозвучало в репродукторе, и я понял: для того, чтобы нашему теплоходу пройти через пролив Дарданеллы, ему необходим проводник.
Наш теплоход двинулся, заработали его машины.
Я ещё побыл немного на палубе, посмотрел, как мы красиво идём по проливу, и, сладко зевнув, побежал к своим.
В Греции есть все
После третьего «кукареку» мы все наконец проснулись.
Теплоход наш стоял возле пристани в Пирее. Так называется этот огромный Афинский порт.
Едва после завтрака мы сошли с трапа, чтобы побродить по этой земле древних Богов, как дядя Серёжа снова затеял свою очередную лекцию. Это было, надо отдать ему справедливость, интересно.
— Афины, — говорил он, — столица Греции, и находится она на полуострове Аттика…
В этом городе живёт около миллиона жителей, и ходить по нему оттого уже страшно, что он слишком древний для восприятия. Он видел все, и даже таких собачек, как я.
Если я вам скажу, что в этом городе сосредоточены все виды промышленности, лучшие университеты мира, музеи и театры, — это будет тривиально и банально.
Это — Акрополь с Парфеноном.
И когда на нашей планете ещё не было ничего построено — ни Кремля, ни Эйфелевой башни, ни памятников Петру Великому в Санкт-Петербурге и Франциску Ассизскому, ни даже Автова и Черемушек, — здесь уже высились храмы Зевса и Нике.
Вдумайтесь! Тринадцатый век до нашей эры, а Афины уже были государством.
Мимо вот так, запросто, плавал Одиссей.
Я посмотрел по судовой карте: он плавал отсюда в Италию (тогда она была неведомой землёй), встречал Полифема, одноглазого циклопа.
Я спросил синьору Грацию, есть ли циклопы в Италии.
Она ответила, что Одиссей, вероятно, убил последнего.
Но я думаю, что не Одиссей извёл циклопов. Их извели американцы, понастроившие свои военные базы как раз там, где жили эти милые мифологические создания. …А вы знаете, что маслин на свете существует около трехсот сортов? Я ими объелся. Они мне казались мясными, как сосиски.
Я даже не мог себе представить, что на свете бывают города такие красивые, как этот греческий порт.
Мы стояли в нём, подняв сине-бело-полосатый с крестом флаг.
А потом я просто вне себя принялся носиться по набережной, пока Витя делал вид, что ему за меня стыдно и он бы на моем месте так не носился.
Наконец, он позвал меня, и мы все вместе, с дядей Серёжей, Троллем и Наташей, отправились осматривать город.
Собственно, город начинался прямо с порта. Можно было его осматривать из окна автобуса или взять такси, а можно было проехаться на фаэтоне — это такая лошадь с фургоном, — но мы предпочли прогулку.
Да и валюту надо было приберечь на что-то другое. А впрочем, на что ещё нужны эти деньги, как не на то, чтобы видеть что-то новое в этом мире…
На улице пахло грецкими орехами, мылом, духами, морем, маслом и сливами.
— А ты знаешь, псуленька, — спросил Витя, — что в этом городе жил Архимед?
«По-моему, он всё-таки жил в Сиракузах, — решил я про себя, памятуя разговор с Козеттой, — а здесь жил Аристотель». Но не стал спорить.
Я просто вилял хвостом, и мы отправились в древнюю часть города, как настоящие иностранцы, обвешанные фотоаппаратами, радостные и полные впечатлений.
Одно омрачало мою радость. Козетту опять не пустили с нами на прогулку.
Ну ничего, сегодня после прогулки и завтра мы целый день будем плыть, а я намереваюсь бродить по палубе и вдоволь наговорюсь с Козеттой.
Праздник Нептуна
Я бы не назвал Эгейское море самостоятельным, это часть Средиземного между Балканским полуостровом, Малой Азией и островом Крит, но дядя Серёжа педант, как все географы, и он утверждает, что это самостоятельное море.
Если так, то даже лучше: я посмотрю в этом путешествии не пять, а шесть морей…
Площадь его сто девяносто одна тысяча километров и два с половиной километра самая большая глубина. Туда уже не донырнет даже продолговатый Тролль.
Мой милый хозяин Витя взял меня за задние ноги и потащил купаться в бассейне и загорать на палубе.
В бассейне я купаться на этот раз не стал, зато понежился на солнышке вволю. Ещё бы: рядом со мной пригрелась Козетта, и нам было, по-моему, очень хорошо вместе.
Карола ушла в дискотеку и оставила Козетту на попечении Вити, так что Витя наблюдал теперь за нами двоими. Но уверяю вас, зря: нам совершенно не хотелось безобразничать, а так хорошо было лежать и мечтать под теперь уже почти экваториальным солнцем.
— Пиратка, — спросил меня дядя Серёжа, — а ты не боишься так близко общаться с иностранной дамой?
Я завилял хвостом.
Мне даже в голову не пришло, что Козетта иностранка. Мне очень бы хотелось, чтобы нашему Вите её вдруг подарили, и тогда мы жили бы все вместе. …Только в России ей. как и многим собакам, придётся ходить на поводке…
Так мы валялись, смотрели на волны, которые бьются о борт нашего теплохода, и улыбались друг другу.
И вдруг… Уверяю вас, это «вдруг» далеко не последнее в нашем путешествии. Так вот, «и вдруг» прямо на купающихся и загорающих из моря, через борт, протянув свои невероятные щупальца, стало вылезать страшное чудовище.
Одно мгновение мне дала судьба, чтобы спасти Козетту и всех пассажиров.
Я заслонил собой итальянскую йоркширтерьершу, ощерился и смело выступил вперёд. Пусть он проглотит, этот осьминог, лучше меня.
Черт! В нас, собаках, вдруг проявляется удивительное самопожертвование!
Но осьминог глотать меня не стал, более того, заговорил человеческим голосом боцмана Коли:
— Пиратик, здравствуй, — и протянул мне сразу три своих щупальца.
Я их обнюхал и обнаружил, что они сделаны из резины.
А осьминог выпрямился во весь человеческий рост и обратился к пассажирам сперва по-русски, а потом, насколько я могу судить, по-английски, по-французски и по-итальянски. Греческого и испанского, как я понимаю, осьминог не знал.
