Н Кальма - Книжная лавка близ площади Этуаль
У Арлетт был решительный вид. За те несколько минут, что она провела здесь, в подвале, с русскими, о которых знала до сих пор только по книжкам да по военным сводкам, все вдруг предстало перед ней в новом свете. Слова "Сопротивление", "листовки", "подпольная типография", известные лишь понаслышке, внезапно обрели плоть и кровь, приблизились, стали ощутимо реальными. Так вот кто эти ребята, вот кто ее отец, мать, брат Андре!.. Значит, и они в Сопротивлении! Значит, и те люди, которые приезжали сюда, и даже эта длинноногая девочка-подросток - все делают одно большое, самое нужное сейчас дело! Так неужто же она, Арлетт, останется в стороне?
- Ты еще маленькая для таких поручений! - донесся до нее голос отца. - Да и мама будет против.
- Мама? Мама не будет против, ручаюсь. Мама знает, что я все могу, все понимаю! - Арлетт нахмурилась.
- В самом деле, Жан-Пьер, почему бы не приспособить вашу Арлетт к работе? - вмешался вдруг Даня. - Она могла бы, например, стать отличной связной, ездить в Париж, передавать что нужно товарищам. Да мало ли что может сделать полезного Арлетт. Полиции и в голову не придет, что девчурка помогает подпольной организации.
Арлетт с благодарностью посмотрела на своего защитника.
- А когда нам будет разрешено появиться на свет из этого подвала, мы сможем брать ее с собой, - продолжал Даня. - Отличная будет маскировка: полиция никак не заподозрит приличных юношей, которые ведут, скажем, младшую сестренку в школу или в кино.
- Эге, здорово же ты идеализируешь нашу полицию и бошей, Дени! проворчал Келлер. - Знаешь, они с превеликим удовольствием уничтожают даже детей. - Он обратился к Арлетт: - Подумаем. Поговорим с мамой. Может, ты и правда сможешь кое в чем помочь.
Арлетт в восторге подскочила к отцу и звонко чмокнула его в пухлую щеку.
- Но помни: это не игра. И дело идет не только о нас и наших жизнях. Дело идет о многих людях, - сурово добавил Келлер.
4. ТАЙНЫЕ БОЙЦЫ
На бульварах каштаны выбросили первые свечки. В садах крепко пахнет травой, свежими почками, теплой землей. Солнце золотыми яблоками падает на дорожки. В Париже весна. В Париже продают фиалки и крокусы. В Люксембургском саду, в Булонском лесу бегают еще не загорелые ребятишки, галдят, как грачи, весело и беспорядочно, пускают в фонтанах разноцветные кораблики. А у садовых решеток, там, на улице, где можно только издали любоваться новой травой, где чуть слышно дуновение весны, гуляют со своими детьми еврейские матери. И у матерей и у ребятишек на груди желтые звезды - знаки отверженных. Это немцы велели всем евреям носить желтые звезды и запретили им вход в сады и парки.
О весне и о желтых звездах рассказала Дане и Павлу Николь, приехавшая в Виль-дю-Буа.
- Проклятые! - Даня говорил сквозь зубы. - Когда, когда же наконец мы выйдем отсюда? Когда начнем делать что-то настоящее?!
- Но послушай, Дени, ведь то, что ты и Поль делаете, это тоже очень важно, - попыталась утешить его Николь. - Из ваших листовок люди узнают правду о положении на фронтах, о том, что делается в России, во Франции, в Англии... Если бы не вы, французам патриотам пришлось бы пробавляться враньем бошей.
- О, я и без тебя все понимаю! - с досадой отмахнулся Даня. - Но Гюстав обещал, понимаешь ты, твердо обещал свести нас с нашими советскими товарищами, обещал, что мы скоро сможем выбраться из этого подвала, стать настоящими бойцами!
Николь смущенно замолкла: она-то хорошо понимала нетерпение своего друга. Особенно теперь, когда такой напряженной стала жизнь, когда каждый день приносил известия о какой-нибудь "акции". То на станции метро убивали эсэсовского офицера, то бесследно исчезал немецкий патруль, то в колонну нацистских солдат бросали бомбу. Сопротивление росло. В него вливались рабочие, студенты, врачи, ученые, священники. Подпольщики наладили связь с французской полицией, начали добывать через жандармов бланки документов и фальшивые продовольственные карточки.
- Все, все что-то делают, борются, а мы отсиживаемся и вправду как крысы, в подвале! - кипел Даня.
Глядя на него, и Павел стал возмущаться, требовать, чтоб их наконец выпустили "на волю" (Павел уже начинал немножко объясняться по-французски).
- Ага, не терпится лезть под пули! - проворчал Келлер, застав обоих русских в унылом разговоре с Николь. - Что ж, значит, здешней работки вам недостаточно? Недостаточно все мы, по-вашему, рискуем головой? И она, - он ткнул пальцем в Николь, - когда привозит восковки... И мы с Андре и Фабьен, когда доставляем в город отпечатанные листы... И Арлетт, которая достает бумагу и краски и ездит с поручениями к товарищам? И наши люди, которые расклеивают и разбрасывают по всему Парижу листовки? И вы оба, печатающие их, - разве вам не довольно риска, опасности, напряжения? Кругом ходят немецкие патрули, рядом - немецкая дорога, в лавке у меня то и дело боши, а вам все мало? Эх вы, мушкетеры несчастные! Да знаете ли, что в одном будничном дне наших людей, может, больше героизма, чем в самой приключенческой кинокартине! - И Жан-Пьер с таким негодованием посмотрел на обоих русских, что те невольно потупились.
- Ну да, ну да, вы, конечно, правы, Жан-Пьер, но поймите и нас, горячо начал Даня. - Каждый день мы печатаем листовки о победах над гитлеровцами. Наши войска там, в Советском Союзе, освобождают целые города, немцев прогнали из Курска, Краснодара, Ростова. Здесь, в Париже, да и по всей Франции люди тоже сражаются с фашистами, бросают бомбы, уничтожают врагов. А мы что? Печатать листовки - да это могут делать и Андре с Арлетт. Мы их научим, если уж на то пошло, быстро научим!
- Мы хотим уйти отсюда, чтобы драться! - подхватил Павел. - Воевать хотим!
- Тра-та-та! Драться? Воевать? Но для этого нужно иметь то, чем воюют, - усмехнулся Келлер. - У наших почти нет оружия. Лондон говорит возвышенные слова о долге патриотов, а о том, чтоб снабдить патриотов револьверами и пулями, помалкивает.
- Вы только выпустите нас, а уж оружие мы себе сами добудем, подмигнул Павел. - У каждого жандарма, у каждого полицейского пистолет... Просто руки чешутся! - Он опять подмигнул. - Я это дело еще в лагере освоил.
- Вот как? - Келлер присвистнул. - А ты, оказывается, лихой парень, Поль!
- А как же! - Павел гордо выпятил грудь.
- Хоть ты и лихой, а не подумал, что будет со всеми нами, если ты пойдешь "раздевать" жандарма и вдруг попадешься, - продолжал Келлер. Это, сынок, не так просто, как тебе кажется. И потом, на каждое такое дело нужно разрешение старших.
Павел сделал гримасу:
- Разрешение?
- Да-да, - кивнул Жан-Пьер. - Для начала я попробую поговорить с Гюставом. Только сейчас он, кажется, очень занят. - И, кивнув на прощание Николь, Жан-Пьер ушел.
Даня и Павел бросились расспрашивать Николь, чем именно занят Гюстав. Однако длинноногая оказалась на редкость необщительной.
- Почем я знаю? Гюстав ни мне, ни Жермен не докладывает о своих делах.
- А если бы докладывал, ты рассказала бы нам? - напрямик спросил ее Павел.
В ответ Николь только пожала худенькими плечами.
Уже много дней Гюстав не появлялся в книжной лавке сестер Лавинь. Жермен начала тревожиться, не попался ли он гестапо.
Некоторым членам своей группы Гюстав велел заучить телефон, по которому его можно было вызвать. Однако телефоном этим можно было воспользоваться только в случае какого-нибудь чрезвычайного происшествия. И как ни болело сердце у Жермен, она не решилась позвонить, хотя помнила телефон наизусть. На ее счастье, от Гюстава наконец прибыл связной, передал, что все в порядке - Гюстав скоро явится сам. Связной привез важную новость: во Франции создан Национальный Комитет Сопротивления.
- О Николь, это замечательно! - ликовала Жермен. - Вот увидишь, теперь у нас будут и настоящие типографии, и оружие, и все, что нам нужно для победы! Вот когда мы покажем себя этим гнусным бошам!
Николь тотчас оседлала свой драндулет и помчалась в Виль-дю-Буа сообщить новость друзьям. И радостно и тревожно было у нее на душе. Радостно потому, что она знала, как томится в своем вынужденном заточении Дени. А тревожно потому, что скоро, конечно, он уйдет из подвала, уйдет бойцом, мстителем, и тогда... кто знает, увидит ли его еще Николь!
Уже через несколько дней начали оправдываться надежды Жермен. Арлетт привезла обоим русским удостоверения личности и продовольственные карточки. Во второй раз Даня и Павел становились поляками: Даня - Тадеушем Скаржинским, Павел - Лео Квятковским. Опять пришлось затверживать новые биографии.
Удостоверения - "карт д'идентитэ" - были изготовлены искуснейшим гравером, которого отыскал и представил сестрам Лавинь профессор Одран. Да-да, профессор Одран недаром намекал Жермен на свою осведомленность: он оказался подпольщиком, членом Сопротивления, и, кажется, даже более давним, чем сама Жермен.
Теперь уже ничто не удерживало Даню и Павла в подвале Келлера, тем более что они быстро научили Фабьен и Андре управляться с машинкой и ротатором.
