Альберт Лиханов - Лабиринт
- Что будет! Что будет!.. - вздохнула мама, но посмотрела на Толика и, увидев его испуганные глаза, снова стала решительной. - Ну, - сказала она, вздыхая освобождение, - чему быть, того не миновать! - И пошла за веником.
Когда мама уносила разбитую икону, неожиданно Толик пожалел святого старца с повеселевшими глазами.
"Он-то тут при чем?" - подумал Толик и поглядел жалеючи вслед маме.
2
Бабка вошла, развязала платок, закрывавший лоб, перекрестилась в угол и замерла. Моргнула, моргнула, взглянула на маму, поняла все. Глаза у нее остекленели, и она грохнулась на пол.
Мама вжалась в шкаф, смотрела неотрывно на лежащую бабку и даже двинуться не могла.
- Господи, что же это! - вскрикнула она наконец испуганно и, кинувшись на колени, приложила ухо к бабкиной груди. Потом отстранилась.
- Толик! - сказала она лихорадочно. - Помоги!
Вдвоем они перенесли старуху на кровать, и мама выскочила в коридор.
- Я за "скорой"! - крикнула она, выбегая.
Толик остался один. Ему стало не по себе. На кровати лежала бабка, и неизвестно - живая она была или нет.
Толик вспомнил, как он желал бабке смерти. Как пришла однажды, в самый тяжелый день, к нему эта мысль, мучительная и жестокая. Он желал бабке смерти, он винил ее во всех своих бедах, он считал, что она, и только она, виновата кругом. Никогда, никогда прежде не думал он об этом, никогда и никому не желал смерти, а тут умолял, чтобы бабка умерла. Чтобы исчезла с этого света. Чтобы исчезла и не мешала людям жить.
И вот бабка лежала на кровати, вытянув руки. Толик не слышал ее дыхания - может, и правда она умерла. Но странно! Он теперь не желал ей смерти. Он теперь жалел бабку, ужасаясь: а что, если и вправду умерла?
Толик глядел на востренький желтый бабы Шурин носик и уже не винил ее, как прежде. Он по-прежнему не любил ее, но отец своим поступком, этой своей женитьбой, вдруг как бы снял с бабки половину ее вины. Раньше бабка была одна во всем виновата в Толикиных глазах. И вот отец...
Толик привык к Темке, привык уже к мысли, что у отца другая семья. Привыкнуть можно, а понять нельзя. Так он ничего и не понимал, хотя одно знал наверняка - отец не такой уж твердый, как раньше казалось. Он тоже теперь виноват. И по сравнению с отцом, по сравнению с этим его поступком баба Шура в глазах Толика вдруг как будто стала лучше. Ну, может быть, не лучше, но не такой уж плохой и страшной.
Он вглядывался в бабкин носик, утопавший в подушках, и неожиданно подумал, что, наверное, стал похож на нее. У человека беда, ему худо, а он сидит, глядит, думает о чем-то. А надо не сидеть. Надо делать! Надо что-то делать!
Толик вскочил и подбежал к комоду. Где-то тут, в коробке, мама хранила валерьянку. Толик нашел пузырек, накапал лекарство в рюмочку, долил водой и подошел к бабке. Давать ей лекарство было неудобно. Оно бы пролилось, едва только наклонишь рюмку, но Толик все-таки решил попробовать.
Он поднес рюмку к бабкиному рту - и обомлел.
Баба Шура, не открывая глаз, приподняла голову и мигом опустошила рюмку.
Толик стоял над бабкой и ошарашенно глядел на нее. И вдруг захохотал. Он приседал и корчился. Он покатывался со смеху. Это было здорово! Лежит почти мертвая - и вдруг хвать рюмку! Во дает бабка! Во представляется!
- Что гогочешь? - недовольно спросила баба Шура и приоткрыла один глаз.
Толик захохотал еще пуще, но тут же умолк.
Дверь широко распахнулась, и вслед за мамой вошел врач. Не врач, а какой-то геркулес. Рукава у него закатаны, как у мясника, а руки обросли густой шерстью. Геркулес держал одним пальцем маленький чемоданчик, и казалось, дай ему гирю, он ее тоже держал бы одним пальцем.
Мама говорила с врачом шепотом, рассказывала ему, как и отчего упала баба Шура, а он молчал, слушал своей резиновой змеей бабкин живот, переставлял быстро блестящий кругляшок, будто кто-то убегал из-под кругляшка в бабкином животе, и доктор хмурился, был недоволен. Потом врач взял бабкину руку. Пощупал ее.
Баба Шура лежала словно мертвая, и только востренький носик топорщился из подушек.
Геркулес пощупал бабкину руку и вдруг отпустил ее. Рука упала. Он поднял ее снова и снова отпустил. Рука упала.
Мама позеленела.
- Не может быть! - прошептала она и повторила: - Не может быть!..
Геркулес был неподвижен и молчалив. Лицо его словно окаменело. В третий раз взял он бабкину руку, поднял ее, опустил. Рука снова шлепнулась на кровать.
Мама заплакала, а геркулес вдруг сказал громовым голосом:
- Эй!
Бабка была как покойница.
- Эй, бабуся! - повторял геркулес.
Бабка смолчала.
- Симуляция, - пророкотал врач, пряча свою резиновую змею в карман и берясь пальцем за чемоданчик.
- Как же быть? - ничего не понимая, спросила мама.
- Симуляция, я говорю, - пробухал врач. - Пульс нормальный. - И вдруг расхохотался. - Божественная, значит, старушка-то? Оно и видно!..
Врач хлопнул дверью. Бабка открыла глаза. Мама устало опустилась на сундук.
- Представля-лась! - протянула она и заплакала. - Опять представлялась!..
- А што? - подняла бабка острый нос. - Обрадели, што померла? Наследства захотели? - И захихикала. - Это я вас испытать захотела.
- Эх ты, испытательница! - горько сказал Толик, перестав смеяться. - А икону уже не жалко?
Бабка насупилась и перекрестилась в пустой угол. Толик даже чертыхнулся. Ну бабка! Хоть кол на голове ей теши!
3
Толик сидел рядом с тетей Полей на лавочке у ворот и чертил прутиком по земле. Вышла мама. Лицо у нее было поблекшее, усталое. Еще бы, устанешь тут от бесконечных бабкиных представлений. Толик усмехнулся, вспомнив, как бабка лежала будто мертвая. Ни дать ни взять - лисица из басни Крылова. Но лисица - в басне, а чего бабке-то хитрить? Зачем так представляться? Если ты серьезно обиделась, что мама икону выкинула, так разве можно представляться? А если она проверяла, что станет мама делать, если бабка помрет? Фу, как глупо! Толик подумал про двух старушек из магазина - мать и дочь. Та старушка, та мать так бы представляться не стала. Да разве можно испытывать людей, что будут делать они, если умрешь? И не просто людей свою дочь.
Толик посмотрел на маму. Хоть и была она блеклой какой-то, глаза ее смотрели по-прежнему решительно и твердо. "Молодец, - подумал Толик про нее. - Молодец, что не скисла от бабкиных фокусов". Нет, решительно с мамой что-то происходит. Толик вгляделся в нее. Мама смотрела сейчас не только решительно, но зло. Злой он ее еще никогда не видел. Всегда она была слабой, покорной, а тут - злой. Будто другой человек сидит. Платье мамино, лицо тоже ее, а вот глаза чужие. Жесткие глаза и острые какие-то.
- Как живешь, Маша? - спросила ее тетя Поля. Спросила осторожно, будто больную.
Мама со всеми вежливо разговаривала, с тетей Полей особенно, а тут не взглянула даже. Прямо перед собой все смотрела, едва щурясь.
- Разве это жизнь? - ответила она резко. - Только и думаешь, как бы в петлю. Муж ушел, мать бесится. Сын и тот против меня.
Толик не обиделся ни чуточки. Снова поглядел на маму с интересом. Раз так говорит, да и смотрит так, чему-то быть, значит. Толик знал бабку и знал, что она может выкинуть, какую штуковину, знал он и отца, и его поступки тоже можно было предположить, кроме последнего. Знал Толик и маму. Но он знал иную маму - эта, со злыми глазами, была неизвестна ему. И новая, решительная, злая, отчаянная мама могла - да нет, не могла - должна была что-то сделать. Удивительное. Выходящее из ряда вон.
Тетя Поля вздохнула. Помолчала.
- Ты уж прости меня, старую, Маша, - сказала, - ну а сама-то себя ты не коришь? Не ругаешь?
Мама мельком взглянула на нее.
- Корю! - ответила решительно. - Ругаю! Да что толку-то? Раньше надо было, раньше!..
- Ну раз так говоришь, - сказала тетя Поля мягко, - значит, еще не поздно. Значит, поспеешь еще.
Мама усмехнулась. Тетя Поля взяла ее за плечо, повернула к себе, строго посмотрела.
- Да ты меня в пример бери, - сказала. - Гляди, гляди на меня и помни: мое былое не вернуть. Мое - было. А твое - есть. Слышишь, есть! Твой-то живой, невредимый! И сын вон у тебя есть. Счастливая ведь ты! - быстро говорила тетя Поля, и в глазах у нее блестели слезы. - Счастливая, только ты сама этого не знаешь!.. А ты узнай! Пойди! Поговори!
Тетя Поля говорила торопливо, будто боясь, что мама уйдет и не дослушает ее, но она слушала внимательно, подавшись вперед.
- Это просто обстоятельства у вас такие, - говорила тетя Поля. - Выше вас обстоятельства-то оказались, молоды вы еще, горя не знаете. Глядишь на вас - и сердце кровью обливается...
Тетя Поля говорила, говорила... Мама смотрела на нее во все глаза - и вдруг раздался крик:
- Толик! Толик!
Толик бросил свой прут. На другой стороне улицы стоял отец.
Мама побледнела. Толик приподнялся с лавки.
- Где Тема? - спросил отец.
"Ну вот, - подумал Толик, - началось..."
- Какой Тема? - решил прикинуться он, но отец не обратил на это внимания.
- Он пропал. Ушел из дому.
