Елена Шолохова - Ниже бездны, выше облаков
Наши звонили мне регулярно, справлялись о здоровье, рассказывали, что проходят, что на уроках было. Некоторые хотели лично прийти навестить, но я отказывалась от такого внимания. При этом даже не думала что-нибудь соврать, придумать уважительную причину, чтобы смягчить отказ. Словно бы собственные страдания ожесточили меня настолько, что мне стало плевать на чувства других. А Бородина я и вовсе с удовольствием отшила. Да так, наверное, и было – ожесточилась. Ведь достаточно вспомнить, что раньше я весь мир видела через розовые очки, всех жалела, всем улыбалась, боялась кого-то обидеть, по любому поводу впадала в восторг, а если и грустила, то недолго и несильно. В последнее же время меня просто поглотила чёрная, бездонная тоска, все меня злят, всё меня раздражает и ничего, ни-че-го не радует.
Зато мама, наблюдая, как мне ежедневно названивают, умилялась: «Ах, какой у вас дружный класс! Какие у тебя преданные друзья!» Мне же хотелось заорать на неё: «Мама! Что за глупости ты городишь? Какие друзья? У меня вообще нет ни одного друга! А этот „дружный класс“ хуже волчьей стаи». Я ненавидела их всех, и не только за то, что они заставили меня сделать. А потому, что в них я видела со стороны саму себя, всё худшее в себе: бесхребетность, трусость, лицемерие – то, что ненавидела сама, но не могла преодолеть, и то, за что возненавидел меня Дима. И неизвестно ещё, о чём бы я думала, случись эта сцена с пропиской не с Димой, а с кем-нибудь другим. Ведь раньше жестокость Запеваловой не вызывала у меня такой неприязни. Я, конечно, жалела и Волкову, и Смирнову, и Майю, но отстранённо. Такого, чтобы меня потрясло, всколыхнуло, такого, чтобы терпеть стало невмоготу, – не было и в помине. Я лишь радовалась в душе, что сама не на их месте. И всегда ведь понимала, что травить всем классом одного – это плохо. Но оправдывала себя тем, что я-то ведь этого не хотела. А Дима сказал, что это ещё хуже – понимать, не хотеть, а всё равно делать.
Несмотря на то, что век бы своих одноклассников не видела и не слышала, на звонки их я отвечала и вполне миролюбиво разговаривала со всеми, потому что надеялась, что кто-нибудь из них расскажет мне новости о Диме. Ведь я по нему тосковала так, что хоть вой. Но все как сговорились: про него – ни слова. А спросить сама я не осмеливалась.
На десятый день – я считала, сколько уже не видела Диму, – заявился Бородин под предлогом «проведать», хотя я ему ясно дала понять, что не желаю никого видеть. Но дверь открыла мама, впустила его и позвала меня. Сначала я решила, что ни за что не проведу его в свою комнату, пусть или в прихожей топчется, или лучше вообще уходит. Я выползла в прихожую, даже не подумав мало-мальски причесаться и накинуть кофту поверх пижамы – настолько мне было плевать на мнение Бородина. Но тут увидела, что он побит. Причём хорошенько так. Глаз заплыл, губы разбиты. Вид жалкий. Хотя совру, если скажу, что пожалела его. Просто, едва увидела его подбитый глаз и всё остальное, тотчас мелькнула мысль – уж не Дима ли его так разукрасил? А этот вопрос нельзя было не выяснить. Ещё и мама разохалась:
– Ой, Антоша, на тебя что, хулиганы напали?
– Да так…
– Что за жизнь пошла! Ты проходи в Танину комнату, я вам сейчас чайку сделаю.
И мама наконец ушла на кухню.
– Пошли, – я попыталась скрыть нетерпеливое любопытство за деланным сочувственным тоном.
Но актриса из меня, видать, никакая, потому что Бородин сразу просёк мои потуги, правда, растолковал по-своему.
– Понимаю, Тань, тебе смешно. Я так глупо выгляжу… Мне и самому смешно.
«Ничего мне не смешно, – подумала я. – Мне вообще без разницы, как ты выглядишь. И если это сделал не Дима, то и знать неинтересно». Вслух я, естественно, ничего подобного не сказала. Наоборот, подбирала слова, как расспросить поделикатнее. Но расспрашивать не пришлось, Бородин и сам всё выложил:
– Это Расходников с дружками подловили нас и избили.
Сказал так, будто ждал сочувствия. Я поцокала языком, типа: «Ах! Какой ужас! Бедненький». Он, приободрённый, продолжил:
– Это вчера было. С последнего урока Расходников как обычно сбежал. Мы только вышли с пацанами из школы, а он нас там поджидает. Во дворе. Вместе с тремя какими-то амбалами. И прямо там же они нас и избили. Я ещё, можно сказать, легко отделался. Зубкову вон руку сломали. Эдику вообще два зуба выбили. Передних. Плюс сотрясение мозга. Но могло быть и хуже. Просто Свисток вовремя прибежал и разнял нас. А его, между прочим, Карга послала. У неё же как раз во двор окна выходят. И она всё видела. Расходников, наверное, этого не знал, вот и попал теперь.
– В смысле – «попал»?
– Ну ты что! Там такое началось! Считай, драку устроил прямо в школе. Потом Каргу послал…
– Что?! – от этих «новостей» у меня голова пошла кругом. – Как послал?
– Ну не в глаза, конечно. Просто Свисток, когда нас разнял, позвал к Карге. Ну это она ему велела нас привести. А Расходников сказал что-то типа: «Да пошла она». Сама понимаешь, Карга такого не прощает.
– И что, Свисток передал ей его слова?
– Не-е, он нас завёл к ней и сразу смылся. Это мы рассказали.
– Зачем?!
– Как зачем?! Она же спросила, почему его нет. А с чего нам его покрывать? Нам и так из-за него досталось. Видела бы ты Эдика! Он на ногах не держался, идти не мог, всё лицо в кровище…
– Он вас… ну из-за того случая… когда мы…
– Ну и это тоже.
– Тоже? А было ещё что-то?
– Ну да… Знаешь, Тань, после того как он тебя ударил тогда, на физкультуре, мы его побили.
– Опять?!
– Ну да. Но не очень сильно.
– Запеваловой инициатива?
– Нет, моя, – скромно потупился Бородин. Даже порозовел. Вот болван несчастный!
– Просто когда он тебя ударил…
– Стоп! Кто меня ударил?
– Ну как кто? Он. Расходников.
– С чего ты это взял? Он меня даже пальцем не тронул!
– Ты же упала.
– Не из-за него же! Просто мне плохо стало, неожиданно. Так совпало, что… – я заплакала. – Получается, сами его два дня подряд избивали, а тут… и вы сразу же на него нажаловались.
Бородин, ничего не понимая, смотрел на меня во все глаза. Потом вдруг ни с того ни с сего повёл себя очень странно: начал бормотать, какая я хорошая, самая лучшая. А я еле сдержалась, чтобы не кинуться на этого идиота с кулаками. Ведь если бы не он… если бы не он…
– Что ему теперь будет? – спросила я сквозь рыдания, оставив без внимания его порыв.
По-моему, он наконец-то всё понял. Осёкся. Побледнел. Сглотнул. Потом заговорил не своим голосом, глухим, бесцветным:
– Не знаю. Карга вроде не хочет, чтобы он в нашей школе оставался. Завтра собрание будет, на нём должны всё решить.
На меня старательно не смотрел, отвернулся к окну. Заглянула мама, позвала пить чай, но Бородин тут же поднялся, извинился, мол, некогда ему, торопится, и быстренько откланялся. Мама велела мне проводить его, но я упрямо замотала головой. Ещё чего! Тогда она, укоризненно взглянув на меня, сама пошла в прихожую. О чём они там говорили, я не прислушивалась, думая только об одном – Диму хотят выгнать из школы…
Вот и рухнул мой мир, полетел в бездну. А я – на самом краю. И отступать мне некуда. Со всех сторон темнота… Ещё шаг – и я пропала.
* * *На следующее утро я твёрдо решила идти в школу. Мама отчаянно протестовала, ведь я ещё до конца не выздоровела. И выписать меня обещали не раньше следующей недели. Но усидеть дома, зная о том, что творится в школе, я бы всё равно не смогла. От одной мысли, что, может быть, Диму выгонят и, значит, я больше его не увижу, впадала в панику. Я-то думала Димины обидные слова – это самое страшное, но нет. Впереди ждало несчастье куда горше и безысходнее – лишиться возможности видеть его. А мне это как воздух нужно. Просто жизненно необходимо.
Хотелось куда-то мчаться, что-то делать. Но куда и что? Да и слаба я ещё была – ветром качало. К тому же столько ревела эти дни, что теперь, наверное, на грани обезвоживания. Сердце же моё истосковалось по Диме так, что я ни дня больше терпеть не могла. И если бы мама вдруг спросила, с чего это я так рвусь в школу, я, наверное, не таясь, выдала бы ей всю правду. Но мама не спрашивала – её волновали только мой кашель, ослабленный иммунитет, микробы, которые, оказывается, так меня и ждут, чтобы напасть. Все мамины доводы я пропустила мимо ушей и сказала категорично, как никогда, что хочет она или не хочет, а в школу я пойду и всё тут.
* * *Всю ночь проворочалась, ни минуты не спала. Представляла себе, как встречу Диму…
Телефон запиликал в половине седьмого. Обычно я торгуюсь с мамой за каждую минутку сна, а тут подскочила как ужаленная, на первых же нотах. И собираться я привыкла неторопливо: нехотя одеться, не спеша позавтракать, себя в порядок привести. А сейчас мигом натянула блузку и сарафан, ополоснула лицо, как попало стянула волосы и через пять минут уже влезала в зимнюю куртку и в сапоги.
– А завтракать? – изумилась мама.
– Не хочу. Не буду, – буркнула я и выскочила в подъезд, на ходу завязывая шарф.
