Тамара Крюкова - Хрустальный ключ
ГЛАВА 34. КУКУШКИНО ГНЕЗДО
Узкая тропа вилась меж деревьев-корней и, казалось, ей не будет конца. Чащоба зловещей стеной обступала всадников со всех сторон. Конь перешел на трусцу. Внезапно впереди, меж стволов, забрезжила проплешина. Двоедушник остановился, как вкопаный, и, подогнув передние ноги, встал на колени, будто предлагал детям спешиться.
- Станция Березайка, кому надо вылезай-ка, - мрачно пошутил Петька, слезая с коня. - Пойдем, поглядим, что там такое.
Он помог Даше спуститься на землю и взял двоедушника под уздцы. Дети сошли с тропинки и, прячась в зарослях, стали осторожно продвигаться вперед. Конь послушно ступал за ними. За деревьями показался унылый пустырь, посреди которого одиноко стояла огромная пятистенная изба. Продираясь сквозь густую поросль корней и стараясь держаться подальше от открытого места, дети и конь подошли к избе как можно ближе. Завеса из переплетающихся корней скрывала нечаянных гостей от чужих глаз, зато Петьке и Даше было видно и слышно все, что делалось возле дома.
Из избы донесся плач младенца.
- Там маленький, - удивленно прошептала Даша.
- Сам слышу. Только я думаю, что это не нашего ума дело, - отрезал Петька.
Вдруг мрачное безмолвие леса нарушило кукование кукушки. Крик птицы казался одиноким и тоскливым. Кукушка словно жаловалась на то, что заблудилась в этой зловещей молчаливой чащобе. Но вот на ее зов эхом отозвалась другая, третья... И тотчас лес ожил кукушиными криками.
- Ку-ку, ку-ку, ку-ку, - доносилось со всех сторон. Кукушки перекликались, вторили друг другу, как будто вели нескончаемый спор, кто больше лет насчитает. Голоса их приближались, и вскоре дети отчетливо услышали шум крыльев. Со всех сторон к избе слетелись кукушки и с унылыми криками закружили над пустырем.
- Петь, чего это они сюда слетаются? - с опаской спросила Даша.
- Откуда я знаю? Может, у них тут гнездо, - огрызнулся Петька.
Как легко и просто все казалось, когда они верхом на двоедушнике выехали из Царства Вечного Заката, и как страшно и неожиданно все оборачивалось теперь. Коварный и жестокий лес не отпускал путников, готовя для них все новые испытания. Прячась за ветками-корнями, ребята наблюдали за избой.
Кукушки одна за другой подлетали к лежащей посреди двора дубовой колоде и ударялись о нее крылом. Головы птиц превращались в человеческие. Вскоре над избой кружила стая безобразных существ с туловищами птиц и головами уродливых старух. Кукушиные крики перешли в пение:
Гули-гули гушеньки
Гуляли кукушеньки,
Во чужие гнездышки
Детушек бросали.
И по доброй волюшке
На сиротску долюшку
При живой при матушке
Деток обрекали.
Эх, гульба-гуленочка,
Сколь вилась веревочка,
К старости кукушеньки
Вспомнили о чадах.
Где же вы, кровиночки,
Доченьки и сыночки?
Нет в гнезде кукушеньки
Ни тепла, ни лада.
Гули-гули гушеньки
Гуляли кукушеньки,
Славно пировали,
Да деток прогуляли.
Женщины-птицы слетели вниз и ударились оземь. Стон прокатился по лесу, и вместо птиц, откуда ни возьмись, появились страшные, горбатые, грязные старухи.
- Бабы-еги, - испугалась Даша.
- Ничего себе, да их тут целая орава. Наверное, от такой прорвы у избушки курьи ножки отвалились, - едва слышно проговорил Петька.
Между тем старухи, суетясь и толкаясь, поспешили в избу. Вдруг одна из них застыла на пороге и, медленно обернувшись, огляделась. Ее маленькие злобные глазки буравили обступающую пустырь чащобу. На мгновение Петьке показалось, что взгляд ее остановился как раз на том месте, где они прятались. Петька обмер.
Старуха была на редкость безобразна. Сизый нос ее свисал до подбородка, почти прикрывая шамкающий беззубый рот. На кончике носа торчала огромная бородавка, из которой рос пучок седых волос. Грязные космы патлами торчали в разные стороны. Одежда свисала неопрятными лохмотьями. Ведьма постояла на пороге, вертя носом, словно принюхиваясь, а потом вытерла руки о замусоленный передник и вошла в избу вслед за остальными.
- Фу, я уж думал, она нас заметила, - с облегчением выдохнул Петька.
В это время из избы опять донесся плач младенца.
- Петь, я боюсь. Поехали дальше, - шепотом взмолилась Даша.
- Можно подумать, это от меня зависит, - разозлился Петька. Он укоризненно посмотрел на двоедушника. - Ну чего ты нас сюда притащил?
В ответ конь-волк посмотрел на Петьку кроткими темными глазами и, опустив морду к черной растрескавшейся земле, пошевелил губами, словно щипал траву.
- Неужели опять проголодался? - удивился Петька.
Конь молчаливо кивнул головой.
- Все, Дашка, застряли, - сокрушенно произнес Петька. - Придется дожидаться, пока старые карги не улетят. Тогда поищем, чем накормить этого обжору.
- А вдруг они совсем не улетят? - забеспокоилась Даша.
Тут дверь избы отворилась. Старухи вывалили во двор и окружили колоду. Одна ведьма тащила ворох грязного тряпья. Она опустила его на колоду и выпростала из тряпок младенца.
- Что ж ты, малый, криком заходишься? Али мы тебя не нянчим, не лелеем? - проквохтала она и сделала младенцу "козу" скрюченными иссохшими пальцами.
Младенец надрывно кричал, беспомощно перебирая в воздухе тоненькими ручками и ножками, как жучок, который упал на спину и тщетно пытается перевернуться. Старуха с бородавкой покачала головой.
- Надобно его водой отлить, чтоб не маялся, не надрывался.
Она обвела взглядом остальных и скомандовала:
- Подружки-богинки, принесите-ка мне золы из трех печей: избной, горничной и банной, да водицы кринку.
Старухи побежали выполнять ее приказ, а Даша уткнулась Петьке в самое ухо, и в ужасе зашептала:
- Петь, это богинки. Мне бабуля часто говорила: не ходи далеко одна, а то богинки унесут. Никакой дед с мешком детей не ворует. Это все богинки. Наверное, они и этого маленького украли.
Петька, припав к стволу дерева-корня, смотрел, что будет дальше. Ведьмы поставили кринку с водой на колоду рядом с ребенком. Притоптывая и пришептывая, они закружили вокруг колоды, в шаманском танце, по очереди бросая в кринку по щепотке золы. Наконец, все было готово. Носатая приподняла кринку, и пробормотав заклинание, сбрызнула из нее младенца. Когда старуха шептала, волосы у нее на бородавке подрагивали, и от этого казалось, что нос у ведьмы ходит ходуном.
Плач младенца перешел во всхлипывания и затих совсем.
- Ну вот так-то лучше будет, - прошепелявила старуха. - Теперь можно дитятю покормить.
Две богинки живо принесли плошку, наполненную мутноватой жидкостью. Носатая ведьма завернула в замусоленную тряпицу хлебный мякиш, смочила его в мутном пойле и сунула младенцу. Тот принялся сосать.
- Проголодался, поди. Ишь как чмокает, - проговорила старуха.
- Скоро приворотное зелье свое дело сделает. Недолго нашему малютке осталось человеческим дитем быть. Через две полных луны превратится он в настоящего черного колдуна.
Богинки отвратительно захихикали.
Даша беспокойно переступила с ноги на ногу.
- Петь, говорю тебе, они этого малыша украли, а теперь из него колдуна хотят сделать.
- Тише ты, - шикнул на сестру Петька.
Ему тоже было жалко малыша, но чем они могли ему помочь? Сейчас их самих в пору было спасать. Кто знает, сколько еще эти старухи собираются тут крутиться?
Покормив младенца, богинки отнесли его в избу, вышли во двор, бросились оземь, и, обратившись кукушками, улетели прочь. В чаще все дальше и дальше раздавалось их заунывное кукование.
Петька, не помня себя от радости, обнял сестренку:
- Дашка, мы спасены! Они нас не заметили!
Не теряя времени даром, Петька схватил коня-волка под уздцы, и они, продравшись сквозь заросли, направились к избе. Двоедушник уверенно обогнул пятистенок, словно знал, куда идти, и подвел детей к яслям, наполненным зерном. Петька вытащил из-под седла кисет и достал из него оставшиеся два зернышка. Мгновение он колебался, не зная, стоит ли теперь давать двоедушнику просяное зерно, но решил, что хуже не будет. Конь, словно поцеловав Петькину ладонь, взял зернышко влажными губами.
Дети напряженно глядели на седло. Петька подошел, попробовал его на прочность и с облегчением вздохнул. Подпруга крепко держала седло на спине скакуна.
"Хорошо, что на этот раз зернышко правильное", - Даша с облегчением вздохнула, но Петьке ничего не сказала.
Конь склонился над яслями. Петька посмотрел в сторону избы, немного подумал и решился:
- Ладно, пока он ест, пойдем на малыша посмотрим.
Дети осторожно прошмыгнули в дверь. Жилище богинок было неуютным и неопрятным под стать хозяйкам. Посреди темной горницы возвышалась закопченая печь. Возле окна стоял замызганый стол, по стенам - плохо обструганные полати, с набросанным на них грязным тряпьем, а в углу люлька, в которой лежал, выпроставшись из рваных пеленок, бледный, тщедушный младенец. Его голова казалась непомерно большой для худенького тельца.
