Борис Раевский - Товарищ Богдан
В самом деле: о чем беседовать с человеком, которого видишь впервые в жизни?
"И молчать неловко, - нервничал Исай. - Вот так жених! Как пень!"
Он заторопился. Как назло, ничего умного не приходило в голову. Эх, была не была! Исай брякнул:
- Как поживает тетя Маша?
Авось невеста сообразит, что ответить!..
Невеста, и в самом деле, не растерялась. Затараторила быстро-быстро:
- Тетя Маша-то слава богу. У нее ужасные мигрени были. Теперь прошли. Чудесные порошки доктор прописал. А вот с дядей Колей - беда...
- Беда? - переспросил Исай, стараясь голосом передать крайнее волнение.
- Совсем плохо, - махнула рукой невеста и стала рассказывать длиннющую историю о том, как этот мифический дядя Коля полез на крышу своего домика, там ветром кровлю оторвало, ну и свалился, сломал два ребра и ногу. Теперь вот в больнице...
- Ай-яй-яй, - качал головой Исай.
Пока все шло хорошо. Тюремщик, бродя меж решетками, слышал, как они беседуют.
"Про дядю и тетю. Это пожалуйста, это дозволено".
"Умница!" - с нежностью подумал Исай о своей "невесте".
Только одно беспокоило его: в руках у "невесты" ничего не было.
"Так и будем толковать про дядю Колю и тетю Машу? - нахмурился Исай. А передача где? Почему руки пустые?"
Исай был молод и неопытен. А Бабушкин забыл предупредить его, что в тюрьме нельзя просто из рук в руки передать пакет с продуктами. А вдруг в передаче что-нибудь запретное?
Тюремщики берут передачу на досмотр и, только тщательно проверив, отдают ее заключенному.
Невеста, очевидно, заметила беспокойные взгляды Исая.
- Передачу я принесла, - сказала она. - Тебе скоро вручат. Там много еды, есть даже колбаса. Очень вкусная. Целый круг!
- Спасибо, - обрадовался Исай.
Кормили в тюрьме плоховато, и передача была очень кстати.
- А как моя сестра? - спросил Исай.
- Густа Сергеевна хотела прийти, но должна была срочно уехать, сказала "невеста".
Заметив на лице Исая тревогу - не арестована ли Густа? - она поспешно добавила:
- Нет, нет, вполне здорова...
Потом опять заговорила о передаче, перечислила все продукты в ней и опять похвалила колбасу.
"Вот заладила", - подумал Исай, искоса поглядывая на тюремщика.
За три минуты до конца свидания надзиратель сказал:
- Время истекает. Прощайтесь.
Невеста словно только и ждала этого сигнала. Сразу заплакала. И здорово - слезы так и полились.
...Исай вернулся в камеру.
- Ну, как невеста? Понравилась? - шутливо спросил Бабушкин, когда захлопнулась дверь за надзирателем.
- Да ничего. Подходящая невеста, - ответил Исай. - И толковая, видать. Прямо актриса. Про дядю Колю художественно изобразила. И слезу вовремя пустила. Только вот в конце... Оплошала... Невесте про любовь положено, а она - про еду да про еду...
5. Передача
Вскоре в камеру принесли передачу: маленькую корзинку, полную продуктов. Там был и пышный пирог с капустой, и толстый розовый кусок сала, и сахар, и яблоки. И целый круг колбасы. А на самом дне корзинки - пара белья.
Тюремщики все тщательно осмотрели. На это они были мастера! Пирог разрезали на несколько кусков: не запечено ли внутри что-нибудь запретное? Сало тоже разрезали пополам. Голову сахара разбили. А в белье все швы прощупали: не зашита ли записочка?
- Ну, Иван Васильевич, сейчас попируем! - радостно потер руки отощавший на жидких тюремных харчах студент.
- Попируем, но не сейчас, - сказал Бабушкин. - Станьте к двери, закройте "глазок".
Исай пожал плечами: это еще к чему? Но послушно подошел к двери и головой заслонил "глазок".
Бабушкин выложил из корзины все продукты на стол. Взял аппетитный румяный кусок пирога и стал ручкой ложки резать его на мелкие клочки. Ножа узникам не дают. Кусочки капусты посыпались на стол. В камере вкусно запахло.
"Интересно! - встревожился Исай. - Как же потом есть?"
Рот у него сразу наполнился слюной.
- Иван Васильевич, вы все будете так? Кромсать? - спросил он.
- Ага.
"Нет, - подумал Исай. - Это не дело".
Шагнул к столу. "Что бы съесть?" Увидел колбасу. Вспомнил, как нахваливала ее невеста. Взял круг и вернулся к двери. Заслонил "глазок" затылком, а сам стал жевать колбасу. От целого круга.
- Осторожно! - предупредил Бабушкин.
- Что - "осторожно"? - не понял студент.
Какая-такая нужна осторожность, когда ешь колбасу?!
Вдруг как вскрикнет:
- Ой, зуб!..
- Я ж говорил, - Бабушкин забрал у студента колбасный круг, содрал кожуру и переломил. Из разлома торчал острый конец маленькой, тоненькой, как проволока, стальной пилочки.
Через два дня в камеру вновь вошел надзиратель.
- Заботливая у вас невеста, - сказал он Исаю, кладя на нары объемистый сверток.
Теперь Исай уже не хватал ни колбасу, ни печенье. Отошел к двери, заслонил "глазок". Бабушкин снова стал кромсать и крошить продукты. Из буханки хлеба извлек пилочку.
- Английская, - сказал Бабушкин, внимательно осматривая ее.
Исай тоже повертел в руках пилочку. Такая маленькая, тоненькая, такая хрупкая на вид... Неужели Бабушкин намерен двумя такими крохотными пилочками перерезать решетку? Смешно! Вон прутья в ней какие: восемь штук, и каждый в палец толщиной!
На столе теперь вместо продуктов возвышалась лишь гора крошек, кусочков.
- Унылая картина, - Исай печально оглядел это месиво. - Давайте все же закусим.
- Закусим, - согласился Бабушкин. - Но раз уж вы заслонили "глазок", постойте там еще минутку.
Бабушкин сел на нары, снял с ноги сапог, сунул руку в голенище и стал аккуратно отдирать стельку.
Исай расширенными от удивления глазами следил за каждым его движением.
"Сам ведь еще вчера хвастал своими сапогами: добротные, хромовые. А теперь рвет?!"
Стелька поддавалась медленно.
- Давайте помогу?! - шутливо предложил Исай. - Пока вы калечите правый сапог, я изорву левый!
Бабушкин не ответил.
- А может, это какой-нибудь фокус? - не унимался студент.
- Вот именно! - сказал Бабушкин. - Ну, глядите! Опля! - и он, как заправский фокусник, вдруг выдернул из-под стельки еще одну, третью пилку.
- Собственного производства, - сказал Иван Васильевич. - Мастерил на совесть...
- Ничего не понимаю, - втянув голову в плечи, развел руками Исай. Откуда у вас в сапоге пилка? Вы же говорили, что вас арестовали неожиданно, на собрании. Так вы что - всякий раз, как идете на собрание, запихиваете пилку в сапог?
- Революционер всегда должен быть готов к аресту, - ответил Бабушкин. Так меня учил один мудрый человек. А как подготовиться к тюрьме? Я думал-думал и решил - очень может пригодиться пилочка. Сам сработал ее, сам закалил. Но как пронести в камеру? В пиджак зашить? Найдут. В рубаху? Тоже прощупают. Вот я и надумал: оторвал стельку, уложил пилочку и снова стельку приклеил. Так и топал целый год, с пилкой в сапоге.
- И не мешала?
- Нет. Пилочка тоненькая. Улеглась там, под стелькой. Я постепенно про нее и забыл. А когда арестовали, жандармы уж как обыскивали. Да не нашли.
6. Восемь ночей
Ночью Бабушкин и Исай не спали. Отдали лампу надзирателю.
Долго лежали в темноте молча, с открытыми глазами.
Постепенно тюрьма затихла.
Тогда Бабушкин бесшумно встал. Постоял так, в одном белье, настороженно вслушиваясь в тишину. Потер пилку кусочком шпика, чтоб не визжала, придвинул табурет к стене; стоя на нем, принялся беззвучно пилить оконную решетку.
Исай - тоже в одном белье - дежурил у двери. Надзиратели - опытные, хитрые. У них войлочные туфли, чтоб неслышно подкрадываться к камерам. Надо быть начеку. Чуть раздавался малейший шорох в коридоре, Исай тихонько кашлял. Оба узника стремительно, но бесшумно залезали под одеяла, притворяясь спящими.
Окошко, как назло, было высоко, под потолком. Восемь вертикальных прутьев. Бабушкин стал пилить первый прут, в самом низу, у подоконника.
Тянуться к окну - трудно. Быстро затекали поднятые вверх руки. Через каждые пять-десять минут - вынужденная передышка.
Пилки были мелкие, маленькие. Такими тонкие ювелирные вещички резать, а не массивные тюремные решетки. И главное - зажать пилку не во что. Приходится держать ее прямо в руках. Бабушкин был опытным слесарем, но все же и у него скоро стали кровоточить пальцы на обеих руках.
Но он пилил. Делал краткие передышки и опять пилил. Смазывал горячую пилку салом и снова пилил.
Исай стоял у двери. Губы его шевелились, словно он шептал молитвы. Его бил озноб. Или это в камере так холодно? В одних носках на каменном полу?
Металлический прут поддавался медленно. Всю ночь трудился Бабушкин: перепилил всего один прут и то не до конца. К утру пилка тихонько хрустнула, и в руках у Ивана Васильевича оказались два обломка.
- Так я и знал! Так я и знал! Так я и знал! - взволнованно метался по камере Исай. - Безнадежно! Одна пилка на один прут. А в решетке-то восемь! Пилок не напасешься!
- Наверно, плохой закал, - сказал Иван Васильевич. - Авось другие лучше.
