Алексей Коркищенко - Внуки красного атамана
- Во псина дает! Как настоящий холуй, - сказал Егор, выползая из лопухов.
Пристыженный Кудлай, виляя хвостом, убежал в картошку. Гриня поднялся, смущенно вытирая зеленый рот:
- Чего тебя грец принес? Я никуда не пиду, мне картошку тяпать надо, бо маманя сказала: "Не сробишь - чертив за пазуху накладу". - Гриня завел зеленые лупастые глаза под веки, замигал, как слепой, зашмыгал большим носом; скуластое лицо его горестно искривилось. - Ты знаешь, шо цэ такэ - черты за пазухой?
- Знаю, знаю, - Егор засмеялся.
Он уже давно знал, что Гриня - мастак на всякие штуки-трюки, артист в жизни и на сцене: несколько раз играл в спектаклях вместе с матерью своей, которая работала птичницей и руководила драматическим кружком в клубе. Гриня даже выступал на районном смотре художественной самодеятельности. Он станцевал гопак и "Яблочко" и получил приз - ботинки.
- Ну ладно, тяпай свою картошку, - сказал Егор, - а я пошел в атаманов сад... В подвале штучка есть одна - ахнешь!
- Яка штучка? - живо заинтересовался Гриня.
- Поможешь нарвать травы - покажу.
- Эх ты, эксплуататор!.. Грец с тобой, пойдем. Они с оглядкой пробрались к подвалу. Нырнув под куст бузины, спустились по каменным ступенькам вниз. Егор открыл дубовую дверь, обитую цинковой жестью. Из подземелья пахнуло сырой прохладой. Пройдя в темноту, Егор завозился в углу, щелкнул чем-то - из рук стрельнули голубые искры. Гриня с удивлением увидел, как в руке друга вспыхнула тряпочка. В подвале распространился запах бензина. Егор зажег фонарь - тяжелая темнота налилась багровым светом, поредела.
- На, подержи.
Егор сунул Грине в руку проводок от магнето и резко крутнул диск. Гриня, дернувшись, закричал:
- Ой-ёй! Шо ты делаешь, бандюк! Током ударило. Разочарованный Егор положил магнето на топчан. Фокус не удался. Гриня подпрыгнуть-то подпрыгнул, но впечатление было совсем не такое, какое он ожидал. То ли стыдно ему стало, то ли жалко Гриню - подсунул ему магнето:
- Ну на, сам крутни этот диск, а я подержусь за провод... Это совсем не страшно...
- Отцепись, - сердито сказал Гриня, отодвигаясь от него. - У Кудинова стырил магнето, а? Он тебе вязы свернет, як курчаку, когда узнает.
- Да я просто позлить хотел! Сколько раз просил: дай порулевать на тракторе, а он на сто шагов к нему не подпускает.
- Кому ты навредил? - вытаращился на него Гриня. - Трактор стоит - кому на пользу, а? Эх, Ёрка, Ёрка, лупцевать тебя некому!..
- Ладно, не умничай! - озлился Егор. - Что я - навсегда взял магнето?! Верну его, на что оно мне.
Нехорошо стало на душе у Егора: даже этот лупастый шкодливый Гриня и тот отчитал его за магнето. Отвернулся, и молча пошел к выходу.
Гриня виновато глядел на взъерошенный, строптивый затылок друга: "Ишь, якый гордый! Слово против не скажи... Он мне может делать прочухан, а я ему не могу!.. Сразу же купоросится..."
Набив мешок травой, Егор и Гриня спустились в балку и пошли по каменистому дну ручья, который бежал в узком зеленом туннеле, образованном деревьями. Сверху они услышали крик:
- Ты куда, проклятое! Гей, чтоб ты сдохло!.. Витоля, теля чужое в огороде, переломай ему ноги!..
Затем раздались гулкие удары, рев, и в балку, ломая кусты, свалился теленок. Ошеломленный падением, он с минуту лежал в холодной воде, потом, жалобно замычав, поднялся с трудом и пошел по ручью, прихрамывая.
- Чье это теля? - спросил Гриня.
- Бабки Меланьи, - ответил Егор. - Вот паразиты, эти Ненашковы. Если к ним на усадьбу забредет чужая скотина, они готовы ее на куски растерзать... Слушай, Гриня, давай подкрадемся и посмотрим, что Ненашковы делают.
- Да мне картошку надо тяпать, - начал тот.
- Да успеешь потяпать, мы недолго...
- Ладно, пошли, а то не отвяжешься.
Они оставили мешок у ручья и поднялись наверх.
Глава третья
Ненашковых Егор не любил и особенно не терпел старого Масюту, который вызывал в нем такое отвращение и острое любопытство, какое, бывало, испытывал, разглядывая ядовитых земляных пауков-тарантулов, выуженных смоляным шариком из нор. Хитрый и властный старик держал семью в строгости и подчинении. Но на людях заискивал, угодничал.
Однажды Егор шел со своим дедом Миней по улице. Навстречу им бочком двигался Масюта. Еще издали он снял фуражку с плешивой головы и низко поклонился Мине.
- Ты что, козел осклизлый, поясные поклоны мне правишь? - гневно спросил Миня. - Икона я тебе, что ли?
Масюта отвечал смиренно, с мутной слезинкой в белесых глазах:
- Вы, Михаил Ермолаевич, власть, а власть любая - от бога. Почитать надо...
- От бога?! Знаю я тебя, чертов холуй! Волк ты в овечьей шкуре... Поклонясь в ноги, да хвать за пятки - так, что ли?
- Упаси боже, упаси боже! - забормотал Масюта и снова поклонился.
Все в станице знали, что Масюта до революции служил лакеем у немца Штопфа, хозяина богатой земельной экономии, которая располагалась в хуторе Ольховом. Младшего сына Масюты, окрещенного немецким именем Пауль, Штопф учил за свои деньги в офицерском корпусе. Верой и правдой служил холуйский сын Пауль контрреволюционному генералу Краснову, принимал участие в кровавых карательных экспедициях против Советов. Шлепнули его, был слух, под Новочеркасском.
А старший сын Масюты, Гордей, в гражданскую войну был то на стороне белых, то на стороне красных. До коллективизации имел крепкое хозяйство, держал батраков. Он очень злился, когда начали прижимать кулаков, но неожиданно одним из первых вступил в колхоз, сдал весь инвентарь и тягло - озадачил и кулаков и бедняков. Поговаривали, что Масюта приказал сыну вступить в колхоз, а почему он вдруг проникся любовью к колхозу, никто толком объяснить не мог. С внуком Масюты - Витолей - Егор учился в одном классе. Хотя Ненашков не сторонился своих одноклассников и те его не отталкивали, близких друзей у него не было. Перед старшими школьниками он заискивал, а с младшими был заносчив. Егор, в общем-то, терпел Витолю, не трогал его, однако с тех пор как Витоля отказался вступить в пионеры, неприязнь к нему стала перерастать во враждебность. "Все Ненашковы одного покроя!" - думал Егор.
А вскоре представился случай, который убедил его в этом. Прошлой весной к ним в класс пришел вместе с учительницей Антониной Константиновной агроном Уманский. Ни слова не говоря, он подошел к доске, нарисовал на ней огромный колосок, чем-то напоминающий пулеметную ленту, и, грозно поглядев на ребят, спросил басом:
- А ну скажите, что это такое?
Учительница с усмешкой поглядывала на оробевших ребят.
- Я вас спрашиваю, что это такое? - еще строже спросил агроном и ткнул мелом в рисунок.
Ребята вжали головы в плечи. Они не понимали, чего хотел от них этот страшноватый с виду человек, высокий, мосластый, с глубоко посаженными резкими глазами, глядевшими на них подозрительно и сурово. Темные курчавые волосы стояли на голове агронома торчком.
Даша Гребенщикова, сидевшая рядом с Егором, подтолкнула его локтем и громко, на весь класс, прошептала:
- Да скажи ты ему, Ёрка, чего он пристал! Егор поднял руку.
- Ну? - пробасил агроном, со строгим любопытством оглядывая Дашу.
- Это пшеничный колосок, - сказал Егор. - Каждый дурак сказал бы.
- Вот именно - каждый дурак, - повторил Уманский и улыбнулся.
Его улыбка была неожиданно ласковой. Она преобразила его. Он оказался добродушным, сердечным человеком. Большинство ребят почувствовали это и засмеялись. Их уже не пугал его наигранно суровый взгляд.
- Колосок, верно, - сказал Уманский и обратился к Даше: - Ты, я вижу, озорная девчонка. Не скажешь ли ты, на что похож этот колосок?
Даша покраснела, но ответила бойко:
- На пулеметную ленту похож.
- Как тебя зовут, озорная?
- Даша Гребенщикова я. - Она прыснула смехом.
- Ты молодец, Даша Гребенщикова. Ты мне нравишься! Ребята снова засмеялись.
Даша села, горделиво покосилась на Егора: вот, мол, я какая сообразительная.
- Правильно сказала Даша Гребенщикова: колосок похож на пулеметную ленту, - продолжал Уманский. - В колоске зернинка - что патрон в пулеметной ленте. Поэтому мы говорим: хлеб - наша сила, наше оружие... Когда голод приходит в страну - это страшная беда... Но отчего, почему - голод?.. Хлеб не уродил, говорят: недород, засуха затомила хлебушко, болезни извели его, жук-кузька и долгоносик зернышки поточили...
И вот стали наши советские ученые, агрономы, хлеборобы биться над тем, чтобы вывести новые сорта пшеницы, чтоб не боялись они ни засухи, ни жука, ни червя, ни болезней и были высокоурожайные. - Голос Уманского вдруг дрогнул, упал почти до шепота: - Был у меня учитель... Мужественный, мудрый человек. Он выводил новый редкостный сорт "арнаутки" - крепкой яровой пшеницы. Да такой крепкой, что ее не всклюнет мудрый долгоносик - нос поломает. Чудо-пшеница "арнаутка"!.. Не успел мой учитель... Перед смертью поручил мне...
Уманский помолчал, покашлял, пряча вдруг повлажневшие глаза:
- Я пришел к вам за помощью, ребята. В нашем колхозе нет лишней земли, и мне под опытный участок дали пустошь в Голубой впадине. Знаете, где это?
