Виктор Голявкин - Карусель в голове
— Ну, а теперь?
— Теперь хуже, — отвечал Валерик.
— А теперь ещё хуже?
— Ещё.
— Совсем?
— Совсем.
— Ну, я сейчас приду!
Лёша очень спешил. Вылил суп на себя. Раздавил помидор на рубашке. И чуть не подавился огурцом.
— А я уже наигрался, — сказал Валерик.
— Ну вот и поиграли, — сказала мама.
Настоящая дружба
У Андрюшки было много друзей во дворе. Некоторые даже ходили уже в школу, но такого маленького друга у него ещё никогда не было.
Этот новый друг Вадик знал несколько слов и большую часть времени спал в коляске. И тем не менее он был настоящий друг.
При виде Андрюши он ещё издали кричал:
— А-а-а!
Всё, что у него было в руках, он протягивал своему другу и говорил:
— На!
А однажды, когда на Андрюшу залаяла большая собака, Вадик так громко заплакал, что собака поджала хвост и замолчала.
Зато Андрюша, как друг, водил малыша за руку, и благодаря этому Вадик быстро научился самостоятельно ходить. Ведь Андрюша сам в своё время не сразу научился ходить самостоятельно и, наверное, помнил об этом.
А когда мама Вадика отлучалась, всегда следил, чтобы друг его не вывалился из коляски, и Вадик, хорошо понимая это, протягивал ему руки и говорил:
— Угу.
Андрюша часто дарил ему какую-нибудь свою игрушку, и Вадик радостно кричал:
— Ага!
Теперь Андрюша ходит уже в школу и, говорят, не очень-то смирно сидит за партой, а Вадик вовсю бегает и ни минуты не желает сидеть в коляске.
И они по-прежнему друзья.
Горка
— Эх, съехать бы с горки на санках, — мечтали малыши Петя и Вася, — а не возить друг друга за верёвочку по ровному месту.
Но возле их дома горок не было.
И они решили написать заявление, как это делают взрослые.
Они напишут заявление и бросят его в почтовый ящик. И взрослые позаботятся, чтобы у них была горка, когда прочтут заявление.
Но тут возникли сложности.
Во-первых, они не знали, что такое заявление, а только слышали. А во-вторых, не умели писать, потому что не ходили в школу. Но всё-таки они вышли из положения. Спросили у первоклассника, что такое заявление, и тот сказал:
— Это такая бумажка, которая заявляет.
— Как раз мы хотим заявить, что нам нужна горка, — сказали малыши, — но мы не умеем писать. Первоклассник сказал:
— Пожалуйста, я напишу вам такое заявление, и потом мы все вместе будем кататься с этой горки. И он написал:
«Заявляем, что нам нужна горка».
И все втроём бросили в почтовый ящик это заявление.
И вот пришли рабочие и стали строить деревянную горку возле их дома.
— Ура! — закричали ребята. — Получили наше заявление! Наконец-то строят нам горку!
— Мы строим уже десятую горку в вашем районе, — ответили строители.
И малыши подумали: «Вот это да! На одно наше заявление построили десять горок!»
Быстрей, быстрей!
Наши шефы, шестой «а», соревновались с шестым «б» — кто лучше и быстрее поможет одеться в раздевалке своим подшефным. И вот после звонка мы помчались в раздевалку, и тут началось это одевалочное соревнование. Два шестых уже ждали своих первоклассников. Очень строгое жюри устроилось на подоконнике, чтобы лучше видеть. Пятьсотсвечовые лампочки вкрутили дополнительно к дневному свету. Самодятельный школьный струнный оркестр расположился невдалеке. Оркестр грянул — и пошло! Ох, что тут было!
Моим шефом был Светик Костров. Он очень волновался. Как только я подбежал к нему, он заорал:
— Давай ногу! Ну! Ногу давай! Суй в ботинок ногу и не рассуждай, малыш! Нужно быстрей! Ты быстрей можешь? Ну! — С трудом он запихивал мою левую ногу в правый ботинок, и я не рассуждал.
— Не везёт, вот напасть! — ворчал он и тряс меня за ногу изо всех сил. Но я держался за вешалку и не падал. Вешалка качалась, и сверху падали шапки.
— Давай другую ногу! Побыстрей! Ну! И не рассуждать!
— Как же я тебе другую ногу дам? — сказал я. — На чём же я тогда стоять буду?
— Не рассуждай, малыш, много ты понимаешь!
— Отпусти мою ту ногу, — сказал я, — тогда я тебе дам эту.
— Ну, быстрей давай, не рассуждай! Теперь он стал напяливать левый ботинок на мою правую ногу. И я ему сказал об этом.
— Не заметят, — отвечал он, — раньше нужно было, говорить, малыш! Не время рассуждать, пойми. Где шапка? Шапка где твоя?
— Да вон Васька её нацепил.
— Чего это он? Ну, даёт! Ладно. Некогда тут рассуждать. Бери Васькину! И побыстрей!
— А Васькину вон только что сейчас Пчёлкин надел…
— Хватай тогда Пчёлкина шапку. Быстрей! Где она? Какая? Покажи мне. Вот не ожидал… никак не ожидал, что может так с шапками получиться!
— И пчёлкиной уже нет, — говорю, — ни одной шапки нет, все расхватали…
— Без шапки иди! На авось! Выручай своего шефа! Что творится! Мы пропали! Проиграли! Вот досада… Э-э-э-эх! — Он очень суетился и вспотел.
Светик ловко надел на меня пальто, и пальто было тоже чужое. И я сказал ему об этом.
— Не снимать же его, малыш! Где мы тут сейчас найдём другое? Бодрей держись! Не дрейфь! Улыбайся жюри! Как будто ты в своём пальто! Давай! I я побежал. На авось.
Пальто толстяка Вовки Ивина висело на мне мешком. Нестерпимо жали мои собственные ботинки.
— Здравствуйте, — сказал я жюри.
— У тебя с одеждой всё в порядке? — спросил член жюри.
— Так точно, всё в порядке, — сказал я по-военному.
Он смотрел на моё пальто, а я ему улыбался.
— А где шапка? — спросил он.
— А я закалённый, — сказал я, улыбаясь.
— Как это понять?
— Я в школу без шапки пришёл, — сказал я, улыбаясь.
— Ишь ты, предусмотрительный, — сказал член жюри.
— Так точно, предусмотрительный, — сказал я по-военному.
— И всегда ходишь в школу без шапки? — спросил член жюри.
— Всегда, — сказал я, улыбаясь.
— Ишь ты, — повторил член жюри. Он не знал, как со мной поступить: засчитывать или не засчитывать, и внимательно посмотрел на мои ботинки, зашнурованы неплохо, ишь, ты!
— Неплохо, — сказал я.
— Так все без шапок придут, — сказал он.
— Придут, — сказал я.
Тогда он сказал (в какой раз!):
— Ишь ты!.. — и добавил: — Иди. Но другой член жюри спросил:
— Ты своё пальто надел?
В это время подскочил Вовка Ивин в моём пальто. И все члены жюри зароптали на своего придирчивого товарища, чтобы он не задерживал молодцов, которые чуть ли не самыми первыми оказались одетыми. И тогда придирчивый член жюри тоже мне улыбнулся понимающе.
Я нашёл Ваську и сказал ему:
— Побольше бы таких соревнований — тогда бы все мы научились надевать свои собственные вещи быстро, как военные по тревоге.
И Васка согласился.
— Быстрые, Костров, у вас ребятки! — сказал придирчивый член жюри моему шефу.
Светик застеснялся, надо же! Слезу даже смахнул. Подбежал ко мне, руку пожал. И то же самое сказал: побольше бы таких соревнований, в другой раз не подкачаем.
— Ни за что не подкачаем в другой раз, — сказал я.
Вдруг объявили:
«Представителям шестого „а“ вместе с подшефными выйти на середину круга и пусть ваши ловкие и быстрые ребятки пройдут под гром оркестра, чтобы мы все могли на них полюбоваться».
Самодеятельный струнный оркестр из всех своих балалаек грянул марш, а мы зашагали по кругу.
Жали мои ботинки ужасно, и Вовкино пальто болталось на мне и крутилось. С Вовки валилась шапка, и он поминутно её поправлял. И с другими нашими ребятами тоже творилось невообразимое. Ведь я был не один в жалком виде.
— Шагай, не рассуждай, малыш, — сказал мне Свет Костров.
Кругом все хохотали.
И тогда мы с Вовкой засмеялись со всеми вместе.
Давно бы так!
Зимой спортсменам раздолье: коньки, лыжи и прочее. И летом хорошо спортсменам: хочешь плавай, хочешь в футбол играй.
А осенью? Нет ни снега, ни солнца. Настроение у многих скверное. Начинают грустить и бездельничать. Дома сидят сложа руки. И смотрят в окно. За окном дождь и ветер. И вот они дома сидят и грустят.
Один говорит:
— Эх, зимой хорошо!
А другой:
— Эх, вот летом!
И продолжают смотреть в окно.
Один мой знакомый любил коньки. Он зимой на коньках катался. А осенью он в окно смотрел и ждал зиму.
Так вот однажды он смотрит в окно. И видит: бегут по асфальту мальчишки. Их человек пятьдесят бежит или больше. Хотя никакого снегу нет. Самая настоящая осень. Кое-где даже лужи. А им хоть бы что! Ноль внимания! Они все в спортивных костюмах. И без всяких коньков. За мальчишками радостный пёсик скачет и с удовольствием на мальчишек лает.
Тогда мой знакомый что сделал?
Первым делом он от окна отошёл.
Вторым делом он вышел на улицу.
А в-третьих, он пробежал вокруг дома пять раз.
