Сергей Баруздин - Собрание сочинений (Том 2)
- И этот разговор, Матвеевна, прямое отношение к тебе имеет, - сказал Нил Васильевич. - Вот письмо это. Объяснить-то я объяснил тебе, как, конечно, мог, да ведь ты сама не разобрала. Как могла не разобрать, как поверить могла, что в письме этом сказано? Пусть хоть на минуту, а поверила? Ты - человек уважаемый, в газетах о тебе пишут, люди на тебя равняются, в Кремле на пленуме о тебе говорили: "Пример, мол, брать надо с Марии Февралевой..." Вот она, будь неладна, русская душа!..
- И верно, опростоволосилась я, Нил Василич, - призналась мать. Самой теперь совестно... Одного никак понять не могу, уж не обессудь. Кто же это письмо мог сочинить? Как он знает про Ваню, про все?..
- Так это проще простого, - сказал Нил Васильевич. - Я неделю назад точь-в-точь такое письмо в обкоме читал. Наш работник КГБ привез. В Старицкий район было прислано, бригадиру их лучшему, у которой муж в Венгрии погиб. Тоже из Западной Германии, только не из Франкфурта...
- Откуда же они про меня-то узнали?
- А вспомни-ка, Матвеевна, сколько за эти годы делегаций всяких и туристов у нас побывало. Что ты думаешь, среди них не встречаются люди с нечистой совестью? И не сердись на меня, Матвеевна, но прямо скажу, честно. Не письмо меня это огорчило, а то, что ты в Иване усомниться могла. Жили вместе, одной верой исповедованы были, сил не жалели во имя этой нашей веры. Значит, коли уж так, до конца верить в человека надо. И после его конца!
"Верно как говорит, - думал Тимка. - Верить надо... И Николай Иванович верил".
- Вспомни-ка, Матвеевна, как со мною было, - сказал Нил Васильевич матери. - Ведь когда сняли меня, худо мне было, правда? А потому прежде всего худо, что подумал я: "Неужто верить мне перестали?" Да зря подумал. Люди верили. И добились правды! А хорош бы я сегодня был, если бы усомнились во мне...
- Мы тебе всегда верили, - подтвердила мать.
- Мне что! Не только мне надо верить! Всем верить. Живым - верить, а мертвых - помнить. За нас с тобой они голову сложили, самое дорогое отдали. А мы, чего греха таить, не всегда хорошо помним их. Вон у нас по району сколько забытых могил разбросано. А кто в том виноват? Не мы разве с тобой?.. Ну, а тебе... Признаюсь, черкнул я уже письмо в Чехословакию. Попросил, чтоб могилу Ивана нашли... Надо это и тебе, и ему, и всем нам надо!..
18
...А если говорить проще, то человек это такой, что его не
только в братскую страну, а и в любую Америку послать можно... Не
подведет...
И з х а р а к т е р и с т и к и
н а М а р и ю М а т в е е в н у Ф е в р а л е в у,
в ы д а н н о й д л я п о е з д к и з а г р а н и ц у.
19
Кажется, еще недавно люди ожидали хорошей зимы да обильного снега, а вот уж и зима позади, и весна идет навстречу скорому лету. Запоздалые январские и февральские снега сделали свое дело: укрыли землю от таких же запоздалых морозов и спасли озимые. Теперь зимы нет и в помине, а в полях вокруг Ельниц и других совхозных деревень поднимаются и озимые и яровые. И не весна, и даже не лето, а скорей уже урожайная осень царит в парниках и теплицах Марии Матвеевны. Там, что ни неделя, снимают щедрый урожай.
В праздничные майские дни зазеленели деревья в садах и рощицах, пробилась свежая поросль на лугах и полянах.
Вернулись в родные места заморские путешественники - грачи и скворцы. Навидались вдоволь разных земель и стран, полетали по просторам чужих небес и опять осели на земле своих предков, чтобы плодить новые пернатые семейства.
Держались они шумно, возбужденно и вместе с тем деловито и просто, без всякого хвастовства и зазнайства, принесенного из дальних странствий.
Даже воробьи, которых никак не обвинишь в непостоянстве к насиженным местам, шумели, радовались, кувыркались в лужах, в пыли, в майском воздухе, хотя и не видали никаких заграниц и наверняка никогда не мечтали о них.
Тимка, как любой ельницкий воробей, не мечтал раньше ни о каких заграницах и, больше того, имел о них самое отдаленное представление. Да и какие заграницы, когда ты не выезжал дальше своего областного центра и не был даже в Москве, где, как известно, побывать каждому хочется!
И вот:
- Собирайся-ка, Тимок, в дорогу, и знаешь какую дальнюю - в Чехословакию!
Тимка тысячи раз слышал о ней - о Чехословакии. И тысячи раз думал о ней. И все же он знал, что Чехословакия - это заграница. Может ли придуматься такое? Может!
Тимка знал, что такое случится. Догадывался потому, что мечтал. Знал, потому что мечтал. И Нил Васильевич им с мамкой говорил: "Езжайте - и все тут!" И еще добавлял: "Что ты, Матвеевна, смущаешься: к мужу на могилу едешь..."
Так чего там! Теперь действительно кажется, что всю жизнь только и грезил этой поездкой, ждал ее многие годы и месяцы, и теперь боишься думать, как бы она не сорвалась.
- На самом деле? Не понарошку?
- Не понарошку! Я уже с Петей созвонилась. Его командир части отпустил. Будет нас ждать в Москве, чтобы поспешить самолетом...
- Значит, и в Москве мы будем?
- И в Москве, Тимок! И в Москве!
- Вот это да!..
В эти майские дни последние уроки прошли так, будто они только и посвящались предстоящей их поездке. Даже перевод в пятый класс остался будто незамеченным. Зато в классе воцарился прочный радужный мир и завидное взаимопонимание, позволившее Тимке не только в меру поиздеваться над Лешкой Махотиным, а и принимать его - вместе с другими, конечно! полезные советы и наставления:
- Адреса не забудь списать тамошних пионеров!
- Обязательно!
- И про нас-то, про нас расскажи им!
- Обязательно!
- Смотри записывай все, чтоб рассказать потом!
- Обязательно!
- Значки возьми с собой, марки и галстуки. Говорят, в Москве хорошие есть! Вроде подарков им от нас!
- Обязательно!
Советы давали все: одноклассники и старшеклассники, учителя и вожатые, сторожиха тетя Пелагея и ее дочь Настя, рабочие совхоза и деревенские старушки, продавщицы магазина и киномеханик клуба.
И на все следовал твердый Тимкин ответ:
- Обязательно!
И только раз Тимка смутился и не знал, что ответить.
Пришла старая учительница Валерия Анатольевна, пришла прямо домой, когда мамки не было, и сказала:
- Может быть, там, милый, дочку мою найдешь? Я уж и маме твоей говорила, и вот сейчас к тебе пришла - особо попросить. Вся жизнь моя в ней, сам понимаешь...
И она заплакала, и Тимка поразился, растерялся: учительница перед ним плачет.
- А еще советую тебе взять горсть нашей землицы да маленькую березку с корнями, - подсказал Тимке Архимед - Николай Иванович. - Правда, говорят, нельзя через границу землю везти и растения, да только, думаю, в Чехословакию можно: земля-то русская...
Это был дельный совет: привезти на могилу первого папки горсть родной земли и посадить там молодую березку.
Наконец все было готово и собрано. Приобретены пионерские значки в несчетном количестве и пять красных галстуков. Три пакета советских марок для обмена и толстая тетрадь в линейку для дневника. В специально сшитый Марией Матвеевной мешочек была насыпана земля из палисадника, а в пустой бутылке из-под кефира в воде зеленела липкими листочками молодая березка. Поправившийся Нил Васильевич примчался в Ельницы, очень огорчился, что они уезжают сегодня, наговорил массу добрых советов и умчался.
- Не сердитесь, - сказал. - В области пленум обкома...
Директор совхоза категорически наказал ехать в город на своей "Волге"...
И вот она уже стоит напротив Тимкиного дома, окруженная толпой, здесь чуть ли не все жители Ельниц.
Уложены вещи, усажены пассажиры, и опять шофер в модной кепке тщетно пытается захлопнуть дверцы машины.
- Их тише надо, - советует Тимка.
- И верно, - соглашается шофер, когда дверцы наконец закрываются. Сегодня как раз тихо! Угадал! Что, двинулись?
- Двинулись! С богом!
- Счастливой дороги! От нас не забудьте поклониться ихним людям! Народу ихнему поклон передайте!
И только Валерия Анатольевна молча стоит в стороне. Тихая, старая учительница. И вдруг бросается вперед к машине:
- Не забудьте моей просьбы, любезные! Не забудьте!..
Мария Матвеевна молча кивает головой.
- Обязательно! - обещает Тимка.
Летят под колесами "Волги" первые километры пути... Летят километры под колесами поезда. Далеко позади остались и Ельницы, и Москва, а впереди купается в утреннем солнце весны зеленая и не стареющая в своей древней красоте Прага.
Чуть покачиваясь из стороны в сторону, звеня и громыхая на поворотах, бойко катится по пражским улицам уютный трамвай. Он спешит, он торопится на окраину города, будто чувствуя и понимая человеческое нетерпение. И верно, он сделал все, что нужно, - прибежал на конечную остановку, кажется, раньше, чем мог.
Отсюда рукой подать до Небушиц, и, пожалуйста, не надо никаких машин и автобусов. Только пешком - по узким тропкам мимо цветущих акаций и веселых речек, а потом лесом, где, словно в заповеднике, собрались и дуб, и граб, и клен, и ясень, и сосна, и бук, и липа - всего четыре километра пути.
