Юрий Сотник - Ясновидящая, или Эта ужасная улица
– Ты что (он выругался), шуток не понимаешь? На!
Миша упал, тут же вскочил и в слепой ярости продолжал драться уже с двумя. Оля стояла, оцепенев. Одно дело демонстрировать свои приемы, зная, что тебя защитит Тараскин да еще Огурцов, и совсем другое дело, когда этот самый Тараскин стоит истуканом и с отвисшей челюстью смотрит, как бьют Огурцова.
– Тараскин! Ну, ты что?! – вскрикнула она, и Леша рысцой на слабых от страха ногах затрусил к дерущимся. Он не успел никого ударить, как тут же получил удар от гитариста и с сознанием, что все равно теперь пропадать, начал бестолково работать кулаками. Тут в драку ввязался третий парень.
Никто не заметил, как Демьян и Матильда бросились назад по тропинке. Очень скоро они оказались на собачьей поляне.
– Федя, скорее! – с трудом выдохнула Матильда. – Наших бьют!
– Трое каких-то... – добавил Демьян.
– Где бьют? – оживился Зураб.
– Там! – Демьян махнул рукой.
Зураб и Русико бросились по тропинке в лес.
"Вот и хорошо, что бьют", – подумала Нюра, но брат ее уже бежал за Матильдой с Демьяном, и она последовала за ним.
Никогда за свою жизнь, даже когда лез с кулаками на Красилина, Леша не испытывал такого страха. Долговязый гитарист обрабатывал Мишку Огурцова, а голопузый и третий парень, с виду щуплый, но верткий, принялись за Тараскина. Леша не чувствовал боли от ударов, хотя у него из носа уже капала кровь, хотя ему уже так врезали между скулой и левым глазом, что позднее там появится черный синяк. Глядя на остервенелые лица парней, Леша понимал, что его будут бить долго и беспощадно. И он уже не думал о том, что на него смотрит Закатова, он совсем забыл о ней. Смутно мелькнула мысль: "Бежать!", но тут же стало ясно, что это лишь ухудшит дело, что одно спасение сейчас – кулаки, и Леша продолжал работать ими, даже не замечая, что его удары иногда достигают цели.
То ли от чьего-то удара, то ли поскользнувшись, Леша упал на спину и тут же почувствовал, что кто-то пнул его ногой в бедро, потом – в бок. "Забьют насмерть!" – мелькнуло в мозгу, и он, перевернувшись на живот, закрыл шею и затылок руками. Кто-то еще сильней ударил его каблуком в бок, потом по руке, прикрывшей затылок.
"Убьют! Сейчас убьют!" – подумал Леша и тут почувствовал что-то твердое у себя под животом. "Нож!" – вспомнил Тараскин. Он быстро откатился на край лужайки и вскочил. Голопузый и щуплый подбежали к нему и остановились. В руке у их противника был здоровенный нож с массивным лезвием, похожим на акулу в профиль. Лужайка была залита солнцем, однако нож не сверкал под его лучами, а лишь тускло поблескивал: им часто пользовались не по назначению: резали хлеб, вскрывали консервные банки, заостряли колышки для палатки или тагана.
Голопузый чуть не напоролся на нож – такой тот с виду был неприметный, – но вовремя остановился. Остановился и его щуплый товарищ. Его ребра и ключицы ходуном ходили под загорелой кожей.
– Жорка! – позвал щуплый, но тот не слышал: он молча дрался с Огурцовым.
– Подходи! Ну, подходи! – не своим, тоненьким голоском пропищал Леша.
– Вот гад! – пробормотал голопузый растерянно.
А щуплый вдруг заулыбался и стал очень медленно бочком обходить Лешу, очевидно желая оказаться у него за спиной.
– Ну, пырни! – приговаривал он, улыбаясь. – Попробуй пырни! Сам знаешь, что тебе будет... Ну, пырни!
И тут Лешу охватил еще больший ужас: он знал, что пырнуть человека никогда не сможет, а если он этого не сделает, у него отнимут нож, и тогда... тогда, быть может, они его самого!.. Ведь эти-то, наверно, способны на такое! Что же делать? Что делать?
В такие мгновения люди не думают, решение приходит как-то само собой. Леша скакнул в сторону, чтобы никто из противников не оказался у него за спиной и, выставив нож, стал тихонько двигаться к тощему, вытаращив глаза, скаля зубы и приговаривая:
– Ах, ты так!.. Ах, ты, значит, так?! Ах, ты так!.. – Он действовал не соображая, он просто ощущал, что надо запугать противника, а значит, идти на него. – Ах, ты так! Ты, значит, так!..
И это сработало: щуплый попятился, а голопузый не двинулся с места, чтобы ему помочь. В тот же момент на лужайку вбежали Русудан, Зураб и Матильда с Демьяном, а за ними – Федя и Нюра. Первый, кто бросился Феде в глаза, был долговязый гитарист, колотивший Мишку. Федя подбежал к ним, отстранил правой рукой Огурцова, а затем левой растопыренной пятерней толкнул гитариста. Тот просеменил задом несколько шагов и сел на траву.
– Ах, ты так?! Ты так?! – донеслось до Феди.
Он подбежал к Тараскину, остановился и с испугом уставился на нож.
– Лешка, брось! Лешка, ты, это... не надо! – пробормотал он, а у Нюры громко вырвалось:
– Ты чо, опять т у д а захотел?
До Леши не сразу дошло, что она имеет в виду под словом т у д а, но голопузый со щуплым сразу поняли все и переглянулись. Выходит, этот псих с ножом уже побывал т а м, и похоже, что за поножовщину. Выходит, что и сейчас намерения у него были вполне серьезные и они подвергались большой опасности.
Длинный гитарист успел подняться и тоже смотрел на нож. Смотрели во все глаза Матильда с Демьяном, Зураб и Русико... Смотрела и Оля Закатова. Несколько секунд на лужайке царило молчание, потом Федя очень миролюбиво обратился к парням:
– Ребята, давайте идите по-хорошему. Ну, подрались маленько и разошлись... А то пойдут неприятности всякие...
– И ему неприятности, а вам, может, чего похуже, – добавила Нюра. Она покосилась на Лешу. – Ведь он же... Ну, в общем, зачем вам такое дело?
Гитарист поднял с травы рубашку, сумку и гитару.
– Пошли! – сказал он негромко и зашагал прочь с лужайки по тропинке, ведущей к собачьей поляне. Щуплый тоже подобрал свою рубашку и последовал вместе с голопузым за гитаристом. Когда они уходили с лужайки, оба то и дело оглядывались на Лешу, а потом все услышали, как кто-то из них прокричал в лесу:
– Эй, как тебя? Леха! Мы тебя за такое дело ментам заложим. Учти!
Опять на лужайке воцарилась тишина. Только теперь Миша Огурцов пришел в себя после драки. Размазывая тыльной стороной ладони кровь с разбитой губы, он оглядел лужайку. Ребята стояли полукольцом перед Тараскиным, а тот стоял, по-прежнему выставив перед собой нож, словно угрожая кому-то из них.
Но вот на тропинке со стороны озера послышались голоса. Леша приподнял рубаху и торопливо сунул в ножны свое оружие. Через лужайку прошли несколько мужчин и женщин, ведя за руки малышей.
Леша постепенно приходил в себя. Он видел, как серьезно смотрят на него не только младшие ребята, но и Красилины, и Оля, и Огурцов, и ему стало ясно, что никто из них не сомневался в его намерении пустить в дело нож. В ушах у него все еще звучал крик кого-то из парней: "Мы тебя... ментам заложим", и он вспомнил, как отец говорил, что ношение холодного оружия преследуется в уголовном порядке. Он обвел взглядом все еще молчавших ребят, судорожно глотнул слюну, стер пальцем кровь под носом и проговорил:
– В общем, таким образом... Вы, конечно, знаете, что мне за это будет, если кто-нибудь проболтается.
– Ладно! Можешь не говорить, – угрюмо сказала Нюра.
Леше этого показалось недостаточно. Старшим ребятам он не решился открыто грозить, но зато шагнул к младшим.
– И, в общем, если я узнаю, что кто-нибудь из вас хоть словечко сказал, я... я, в общем, в долгу не останусь. – Он похлопал ладонью по рукоятке ножа под рубахой. – Ясно?
– Ясно, – чуть слышно ответила Матильда, а Демьян, Зураб и Русико лишь молча кивнули.
Леша оглянул лужайку.
– Теперь, значит, так: как бы отсюда уйти, чтобы на тех парней не нарваться? Я видел, там два милиционера прохаживались перед этой... перед собачьей площадкой.
Матильда шагнула к Леше. Опять ей выдалась руководящая роль.
– Леша, я знаю, как пройти! – сказала она вдохновенно и обвела сияющими глазами остальных. – Пойдемте, граждане! Я вас кружной дорогой проведу, и мы... мы будем в полной безопасности.
Она пошла с поляны на тропинку, ведущую к озеру, и с торжеством почувствовала, что все – и младшие, и сам Тараскин – молча последовали за ней.
Вышли к небольшому озеру, берега которого производили впечатление какого-то заколдованного царства. Рыболовы сидели почти неподвижно вдоль берегов примерно в метре друг от друга, уставившись на поплавки, а если кто-нибудь подымал удочку, чтобы сменить наживку, то делал это совершенно бесшумно, как на экране телевизора, у которого выключили звук.
Миновав озеро, Матильда свернула на такую глухую и узкую тропинку, что идти по ней пришлось гуськом, часто нагибаясь, чтобы не наткнуться лицом на ветку. Тропинка пересекла несколько довольно широких аллеек и наконец вывела ребят на асфальтированную автомобильную дорогу. Словом, обратный путь занял раза в три больше времени, чем дорога к памятной всем лужайке. Во дворе дома номер восемнадцать все приостановились, прежде чем разойтись по своим квартирам.
