Лето в Михалувке и Вильгельмувке - Корчак Януш
Есть и другие ограничения — воды ведь в море не так уж много; но есть и свободы, основанные на праве собственности.
Раньше, как только появлялся Ян, приходилось подхватывать всю флотилию и бежать без оглядки; это было унизительно и не соответствовало значимости Насосного моря. Сейчас, когда правовая сторона была урегулирована, ничего такого уже не требовалось.
Высланная к Яну дипломатическая миссия получила его милостивое дозволение, хотя и выраженное в не слишком торжественной форме:
— Ладно, играйте, только смотрите, не залейте мне тут все. И колеса не трогать, а не то враз всех повыгоню.
Договор этот, хотя и не был увековечен на бумаге и скреплен подписями, подтвердил права Дайновского и Викторовского. И игра пошла.
— Смотри, моя лодка бревна перевозит.
— А моя лодка другую лодку зацепила.
— Эй, твоя боком идет!
— Это ее ветер так несет.
— Смотри, а моя сама поворачивает.
— А теперь одна лодка другую толкает.
— Эй, ты отойдешь наконец от колеса или нет?
За керат теперь можно не беспокоиться.
— Смотри, сколько я песка нагрузил, — и не тонет!
— Потому что у лодки должен быть балласт.
— Ты чего палки бросаешь? А ну иди отсюда! — Адмиралы бдят.
— А мой корабль едет в Америку.
— Все, моей пора к берегу, а то воды набрала.
Потом сильно заштормило и надо было спасать корабли, которым грозила гибель.
Пришлось как следует поработать, чтобы Насосное море стало достаточно безопасным и пригодным для навигации.
Сначала измеряли глубину и исследовали дно. В те места, где выявились мели или подводные скалы, воткнули палки. Скалы, особенно мешавшие судоходству, изъяли или передвинули в менее важные места. Убрали и некоторые мели. Началось строительство маяка.
Старший инженер, Беднарский из группы Б, взялся копать канал.
— Брось ты этот канал, а то вода вытечет.
Канал — довольно рискованное предприятие, так как он угрожает водам Насосного моря; зато над каналом можно построить мост, и корабли смогут проплывать под мостом.
— И по мосту пройдет железная дорога!
— А у тебя есть перочинный ножик?
— Я его Юзеку одолжил, а он потерял.
Начались поиски компаньона для строительства железной дороги из палок на мосту, ведущем через канал Насосного моря. Наконец компаньон с перочинным ножиком нашелся.
Компаньон внес в общее дело не только ножик, но и ряд выдающихся идей.
— Нужно сделать залив, порт, пристань.
— Это само собой.
Кто-то хочет солонку выпустить в море, чтобы тоже плавала.
— Отойди, балда, солонку он в море выпускает.
Нашли пустую скорлупу от яйца. Хорошо, пригодится.
— Может, ее измельчить и будем ее перевозить?
— Нет, жалко портить: у нас есть что перевозить — песок и палки.
Правильно: яичная скорлупа должна играть роль посерьезнее.
— Знаешь, давай просто ее выпустим, пусть себе плавает. Пусть пока обозначает, где глубоко. Потом придумаем, что с ней делать.
Так или иначе, скорлупа от яйца была причислена к инвентарю Насосного моря. А как адмиралы распорядились ею дальше? Не могу сказать, не знаю ее дальнейшей судьбы.
Глава десятая
История трех кроватей. — Проклятые духи колонии. — А все-таки они исправились.
Когда вечером воспитатель открывает дверь, тот, кому удастся первому заскочить в спальню, победно объявляет:
— Сегодня я первый!
У первого есть бесспорные привилегии: он занимает лучший кран в умывальной, у него самая сухая тряпка для вытирания ног, он быстрее всех окажется в кровати и сможет с сознанием своего превосходства подгонять остальных:
— Ну, копуши, давайте ложитесь! Сколько вас можно ждать!
Следует добавить, что чем раньше все мальчики лягут, тем дольше воспитатель будет рассказывать сказку. А сказки есть сказки: одни более интересные, другие менее — заранее не угадаешь. Может, как раз сегодня будет хорошая сказка, а воспитатель прервет ее на самом интересном месте — мол, поздно уже, завтра закончим. Вот этого мальчики больше всего не любят. Лучше, если воспитатель расскажет целую сказку и еще что-нибудь коротенькое в придачу.
Сегодня должна быть не сказка, а настоящая история — история о трех мальчиках из предыдущего заезда; понятно, что месяц назад в этой же спальне на этих же кроватях спали другие мальчики, которые носили те же самые рубашки, пили молоко из тех же стаканов и точно так же запускали воздушного змея, играли в шашки и в мельницу.
Теперь те мальчики уже в Варшаве, но воспоминания о них остались. И воспитатель сегодня расскажет историю трех кроватей. А внимательнее всего слушать будут Чещо Грычиньский, Тшесьневский и Кароль Заремба, потому что именно на их кроватях в предыдущую смену спали мальчики, о которых пойдет речь.
Дело было так.
Спустя несколько дней после приезда мальчики пошли в лес. Тогда было еще много земляники. Одни сразу съедали сорванные ягоды, а другие собирали в шапки.
Ясек был маленький и слабый, при этом еще и заика. Он собрал много земляники в шапку, очень этим гордился и всем показывал, как много земляники он собрал. И вот эти три мальчика, которые спали на девятой, двадцать третьей и двадцать восьмой кроватях, вырвали у Ясека из рук шапку, съели землянику, а шапку бросили в кусты. И еще пригрозили поколотить, если пожалуется воспитателю.
Свидетели этой ужасной сцены были возмущены, назвали их ворами и решили больше с ними никогда не играть и руки им не подавать. Ничего удивительного, что эти трое почувствовали себя униженными и одинокими и могли только мешать другим мальчикам в играх, задирать товарищей и цепляться ко всем подряд.
Когда дело наконец дошло до суда, оказалось, что они успели обидеть целых четырнадцать мальчиков, которые жаловались даже в письмах к родителям: «Мне было бы здесь хорошо, если бы мальчики не дрались и не обзывались», «Я хочу домой, потому что тут есть мальчики, которые толкаются, не дают играть и говорят плохие слова».
Как проклятые духи они бродили по колонии и сеяли слезы и жалобы, ненависть к ним копилась.
Разве можно позволить, чтобы какие-то негодники нарушали покой целой колонии, не следует ли отослать их домой? Однако не стоит забывать, что эти три негодных колониста — в то же время бедные, заброшенные дети, и колония как раз должна и может их исправить.
В начале смены, когда все собираются на вокзале, у самых плохих мальчиков самые грязные уши и самые длинные ногти, потом они реже всех получают письма из дома, а в обед кидают самые жадные взгляды на свою порцию. В колонии нет богачей, но ведь и бедность бывает разная. Из этих троих ни один не ходил в школу, и в Варшаве они делали что хотели.
Первый — Казь. Его отец работал на фабрике, заболел и потерял место. Из-за чего отец подал в суд на владельца фабрики, Казь толком не знает, но у фабриканта был адвокат, и отец проиграл дело в суде. Другое место он, наверное, не получит, так как, чтобы его получить, нужно угостить или подкупить мастеров. Отец у Казя хороший, он если ударит кого-то из детей, то сразу жалеет об этом, плачет и идет на исповедь, потому что бить — грех, так он говорит. А детей шестеро. А зарабатывает только одна Эмилька. Когда зимой один ребенок у них умер, то лежал дома четыре дня — не было денег, чтобы его похоронить.
Второй из троицы — Юзь. У Юзя отец лежит в больнице, потому что, когда катили тяжелую бочку в погреб, бочка прокатилась по его ноге и раздробила кость. Отец с матерью у Юзя плохо живут; у отца есть брат и сестра, которым он дает деньги, а мама сердится. Брат с сестрой зовут отца пить пиво, настраивают его против мамы, и отец потом возвращается такой злой, что просто ужас, и уговаривают его выносить из дома вещи и продавать.
А у третьего — на его кровати сейчас спит Чещо, — отца и вовсе нет, точнее есть, но он ушел и неизвестно куда подевался. Мама зарабатывает мало — у нее слабость. Иногда они целую неделю едят сухой хлеб с чаем. Когда он был маленький, то ходил в детский сад для бедных и сирот, но там была нехорошая воспитательница, за малейшую провинность била линейкой по голове. А теперь он ходит на площадь, где строят часовню, и водится с мальчиками, которые играют в карты и курят папиросы. На площади он подружился с Юлеком — самым плохим из всех. Дедушка даже купил за два злотых кусочек земли, чтобы его внучек сеял и сажал, а не водился бы с хулиганами. Еще дедушка купил в рассрочку машину, чтобы вязать чулки для сестры, но за машину нечем было платить, и ее забрали. Брат в учениках у слесаря, ему еще год учиться. А остальные — маленькие дети, самый младший только начинает ходить…