Александр Панов - Жизнь только начинается
Федька ухмыльнулся.
- А я разве не человек?
- Нет! - Костя оглядел товарища с ног до головы. - У кого хочешь спроси, скажут: нет. Человек учится и работает. А ты и по обличим не похож на человека, никогда не умываешься, волосы растрепаны...
Пока Ярков убеждал товарища, Федька расстелил на лавочке обрывок газеты и стасовал карты.
- Ладно, я поступлю в твою школу. А пока давай разок сыграем. Странно улыбаясь, Федька настойчиво заглянул другу в глаза. - Чудак ты! И чего трусишь? А еще матросом быть хочешь. Для матери шаль - первое дело. Я тоже когда-нибудь куплю матери шаль, - вкрадчиво уговаривал Федька. Выиграешь и беги шаль покупать. Вот мать-то обрадуется!
Костя в нерешительности поглядывал на замусоленные карты. Черные с большими ногтями Федькины пальцы ловко перебирали колоду.
- Не трусь! Рубль поставишь - два возьмешь. На сколько идешь?
Костя нащупал в кармане узелок. "Выиграю тридцатку и уйду", мысленно решил он. Трепетно забилось сердце. Давно Костя не играл, не нервничал, не страдал.
- В "орешки" сыграем, - сказал он, чувствуя, как приходит к нему почти уже забытый азарт.
Переставляя скорлупки, Федька то одной, то другой рукой прикрывал хлебный шарик. Костя зорко следил за руками Федьки. Ему казалось, что в эту секунду он переступает страшный порог, за которым опять будут слезы матери, сердитые взгляды соседей - все то, от чего он недавно ушел.
- В этой бери, в этой не бери. В какой? - монотонной скороговоркой цедил Федька.
- В этой, - закричал Костя и прижал скорлупку пальцем, боясь, как бы Федька не успел вынуть шарик.
Когда Костя приподнял скорлупку, под ней шарика не оказалось, а Федька ехидно улыбнулся.
- Ничего, сейчас повезет.
Костя трясущимися руками вытащил из платка пятьдесят рублей, остальные туго завязал в узел и положил в карман. Теперь он уйти не мог. Он должен отыграться, отыграться во что бы то ни стало!
И снова монотонный голос:
- Эту бери, эту не бери...
И на этот раз скорлупка оказалась пустой. На какую-то долю секунды в сознании Кости промелькнули школа, ребята: Иван Сергеевич, Вася...
Узелка уже не было, остался чистый смятый платок. Костя не замечал, что он делает. Все происходившее походило на сон. "Теперь все равно. Надо делать все, что угодно, лишь бы отыграться. Может быть, даже ударить, нет, избить этого ненавистного друга..." - лихорадочно соображал Костя. Он растерянно оглядел себя и снял фуражку.
- Новая? - Федька молча повертел ее, прищурив глаз. - Пять рублей...
- Она же новая!
- Не хочешь - как хочешь.
Костя повздыхал, поохал: "Может быть, повезет?" А Федька спокойно выжидал, примеряя фуражку.
Вскоре Ярков проиграл ремень от гимнастерки и ремень от брюк.
Сумерки сгущались, Косте стало жутко.
- Как же я пойду в школу? - тревожно спросил он Федьку.
- Ничего, добежишь, не холодно. Не унывай, дадут тебе фуражку и ремни... - Согнувшись, Федька огляделся и вдруг бросился бежать.
- Федька! - в отчаянии крикнул Костя и побежал за другом. Но Федька как в воду канул. Костя остановился в дальнем углу сквера, сел на скамейку, сдавил кулаками голову и жалобно заплакал.
Глава тридцать четвертая
"БОЛЬШЕ ЭТОГО НИКОГДА НЕ БУДЕТ!"
О приеме новых членов в комсомол говорил Саша Корнаков. С тех пор как его пропесочили за "отставание кружковой работы", Саша резко изменился. Во всех начинаниях он подавал личный пример, и сам вскоре убедился, что раньше играл на гармошке плохо и ноты изучить ему надо обязательно.
Он держал в руке свернутый лист бумаги - конспект выступления, хотя ни разу в него не заглянул. Как-то увереннее чувствуешь себя, если под рукой есть запись всего того, о чем надо сказать.
- Я считаю, что Васю Бугрина можно принять в комсомол. Устав он знает назубок, политически стал более развит и крупных ошибок в своей повседневной жизни не допускает. Учится хорошо - правда, дисциплина еще хромает... - Саша назвал фамилии других ребят, которые, по его мнению, могут стать комсомольцами.
Иван Сергеевич ерзал на месте.
- А Костю Яркова забыл? - не выдержал, наконец, он и задал вопрос.
- А разве он уже пришел на собрание? - с насмешкой спросил Саша. Что о нем говорить? Он даже не хочет присутствовать на нашем собрании. Я не питаю к нему доверия. Сегодня утром, - Саша оглядел собравшихся комсомольцев, - перед самым обсуждением его кандидатуры в члены комсомола, он признался в том, что стащил у тети Ксении две курицы...
Иван Сергеевич не на шутку встревожился. В самый ответственный момент Костя подвел своего шефа.
Ребята ждали, что скажет Иван Сергеевич, и он заговорил торопливо, после каждой фразы вопросительно оглядывая комсомольцев.
- Корнаков всегда боится, как бы чего не случилось. Не беспокойся, Саша, наша комсомольская организация имеет сильное влияние на воспитанников школы. Сознание ребят выросло. Поговоришь с товарищем - и он уже лучше учится и ведет себя приличнее, чем раньше.
- Так уж сразу и приличнее, - вставила Оля.
Оле казалось, что Иван Сергеевич стал каким-то другим. Это беспокоило секретаря комитета. До сих пор Оля не понимала причины своего беспокойства, а сейчас вдруг поняла: Иван Сергеевич зазнался.
- Я шефствую над Костей, - самодовольно продолжал Иван Сергеевич. Помните, каким он был? А теперь он понял свою цель в жизни. Я ему во всем помогаю, я все свободное время с ним.
- Мелочная опека, - усмехнулся Корнаков.
- Ничего подобного. Товарищеская помощь.
- Где Костя? - спросила Оля.
В пылу разглагольствования Иван Сергеевич забыл, что тот, кого он защищает, на собрание не явился.
- Ярков не пришел на собрание, - строго начала Оля, - уже по одному этому нужно отвести его кандидатуру. По-моему, рано принимать Костю. Он очень непостоянный: то у него все хорошо - учится, старается и дисциплина в порядке, а то вдруг такой номер выкинет, хоть падай от стыда. Для комсомольца никак это недопустимо.
Дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Мити. Он растерянно оглядел комсомольцев.
- Пришел? - нетерпеливо спросил Иван Сергеевич.
- Пришел... - неопределенно протянул Митя. - Он без фуражки пришел.
Иван Сергеевич первым ринулся к двери. Когда комсомольцы вбежали в комнату, там уже собралось много ребят. Слышался смех. Ярков лежал на кровати, закутавшись с головой в одеяло.
- Пришел бледный, как вот эта стенка, - рассказывал Митя. - Я говорю: "Иди, тебя в комсомол принимают", а он как заплачет и... бух в постель.
- Костя, в чем дело? - Иван Сергеевич пытался сдернуть одеяло с головы Яркова. - Где фуражка?
Из-под одеяла вместо ответа послышалось приглушенное рыдание.
- Разнюнился, - с презрением заметил Вася. - Встань да расскажи.
- Где фуражка? Где ремень? - сердито закричал Иван Сергеевич.
- Проиграл...
- А деньги?
- Проиграл...
Иван Сергеевич схватился за голову.
- Мерзавец! - закричал он. - Выгнать! Немедленно выгнать!
- Правильно, выгнать!
- Немедленно выгнать! - негодующе зашумели ребята.
Оля внимательно, с надеждой оглядела комсомольцев, но не нашла поддержки. "Вот тебе и влияние комсомольской организации"... - мысленно набросилась она на Ивана Сергеевича и категорически заявила:
- Исключать из училища мы неправомочны.
- Правомочны! Не заступайся!
Саша Корнаков и Вася решительно стянули одеяло с Кости. Иван Сергеевич, скрестив руки, отвернулся.
- Простите, больше этого никогда не будет... - умолял Ярков, уцепившись за спинку кровати. Он неожиданно вырвался из рук ребят и спрятался за спину Оли. Секретарь развела руки, закрывая собой Костю.
- Давно ли ты, Вася, был таким же? Тебя не выгоняли, с тобой нянчились, - возмущенно заговорила Оля. - Костя виноват. Об этом мы будем говорить особо. Но посмотрим на себя. Какой-то картежник повлиял на нашего воспитанника больше, чем мы, целый коллектив. Почему? Вот об этом надо подумать. А ты, Иван Сергеевич, болтун, размазня, хвальбуша. Ты только что восхищался Ярковым, а теперь - выгнать...
Иван Сергеевич опустил глаза.
- Хвалился: я да мы... мы, комсомольцы, влияние имеем... Где это влияние? - продолжала наступать Оля.
Ребята молчали.
Целую неделю после случая с Костей Иван Сергеевич ни с кем не разговаривал. Он избегал также Оли. "Это я хвальбуша, зазнался?.. - с обидой думал Иван Сергеевич. - Оля просто скептик. Почему я не должен радоваться успехам? Конечно, Костя меня подвел... Как же так? - размышлял он. - Ярков стал хорошим парнем, давно забросил карты, "орлянку". И вдруг слова прежняя история"...
- Как ты мог, меня подвести? - спрашивал он с укором Яркова. - Теперь тебе не видать комсомольского билета, как своих ушей. Понимаешь?
- Понимаю, - уныло соглашался подшефный. - Я хотел Федьку в школу сагитировать... Понимаешь, Ваня, не жалко мне денег. Конечно, жалко, поправился Костя, - подарок бы матери купил. Но главное, Федька ушел с мыслью: вот, мол, я его обманул, обставил... А ведь я в школе учусь, стою на правильном пути и ему должен этот путь указать. А он мне указал: оставил в дураках. Рано, видно, мне других учить.
