Владимир Киселев - В сутках двадцать четыре часа
— Осмотри иконы.
Митрофан полез к иконостасу, снял старинную икону, потряс.
— Не оскверняйте икон, прошу вас, — обратился отец Константин. — Одумайтесь!
«Может, прав священник, зря шарим? — подумал Терехов. — Может, Коваленко свертки почудились. В темноте всякое бывает…»
— Митрофан, поднимемся на колокольню.
По шаткой, скрипучей лестнице забрались наверх. Всюду на досках и стенах лежал толстый слой пыли, затянутый паутиной. Терехов сразу понял: что-либо искать на колокольне бесполезно. Спустились.
Сергей поднял голову, чтобы рассмотреть роспись на потолке. Яркий солнечный лучик, прорвавшись между решетками окна, на какой-то миг ослепил Сергея. Он зажмурился, наклонил голову и замер. В дубовом крашеном полу чернела узкая щель. Собственно, щели были и между другими половицами. И не уже и не шире этой. Только те были забиты пылью и грязью, а эта — чистая!
— Митрофан, неси ломик!
За окном мелькнул человек, он прошел быстро и скрылся за углом. Но Терехову было достаточно, чтобы узнать Глафиру.
«Вот и прилетела пташка», — обрадовался Сергей.
— Где ломик, Митрофан?
Терехов провел пальцами по щели. Осмотрел доску. Гвозди были все целы.
— Остановитесь, не портите пол, — взмолился отец Константин. — Я буду жаловаться.
— Погодите, успеете нажаловаться. Казаки, ну-ка, поднимите доску!
Толстая дубовая половица подалась удивительно легко. Из подпола дохнуло застарелой плесенью, гнилью. Ожидая увидеть что-то необычайное, все нагнулись над дырой. Нагнулся и отец Константин. Пусто. Земля как земля, с полусгнившей щепой. Понятые разочарованно переглянулись.
— Что я вам говорил, разве может быть недозволенное в святом храме?! — торжественно произнес священник.
Терехов спустился вниз и увидел, что земля была свежевырытой. Осторожно копнул лопатой, послышался легкий скрежет, металл уперся во что-то твердое. Руками Сергей разбросал рыхлую землю, наткнулся на глиняный кувшин, на второй. Они были очень тяжелыми.
— Смотри не разбей! — Терехов передал кувшины брату.
Сняли тряпки с кувшинов, перевернули — из них посыпались золотые пятирублевки.
— Это не мои, — запричитал отец Константин, — видит бог, я ни при чем.
— А вы хотели жаловаться…
Сергей присел на корточки, снял фуражку с красноармейской звездочкой. Митрофан кидал в нее попарно монеты, сверкающие желтизной.
2415 пятирублевых золотых монет хранилось в кувшинах. Целое состояние! Такого богатства участковому еще не приходилось видеть.
Глафира прибежала от церкви в слезах. Москаленко, позабыв обо всем, с головой выдал себя: ворвался в церковь с вилами.
— Убью! Разнесу!
— Опомнись, это же церковь! — остановили старика казаки.
Отец Константин, крестясь, спрятался за Сергея.
— Твоя взяла, Серега! — кричал Москаленко, когда его увозили под конвоем в город. — Кровью заплатите с братом за разбой. Придут наши, они сполна рассчитаются.
И отомстили-таки кулаки семье милиционера. Темной ночью подстерегли Митрофана в степи. Изрубленного шашками, его нашли в заброшенном колодце.
…Велика степь. Велики у участкового инспектора Сергея Терехова владения. Не скоро верхом объедешь. Он в ответе перед Советской властью за революционный порядок. Пройдет время, и он отыщет палачей, что зарубили Митрофана.
Оборотень
Всю ночь просидели они в засаде в одном из глухих переулков Марьиной рощи, поджидая Хрыню и его сообщников. Но бандит опять не пришел на квартиру…
Возвращаясь домой, Яковлев забежал на минутку на службу. Да так там и остался; бросил фуражку на ободранный стол, снял венгерку, нервно заходил по кабинету. Он снова и снова перебирал в памяти всю подготовку к операции. Видимо, был в чем-то просчет… Возможно, кто-нибудь «настучал». Но тогда кто? А может, Хрыня заподозрил неладное, стал осторожным… Как ни прикидывай, а засада провалилась.
Донесся шум подъехавшего автомобиля, громкие голоса. Яковлев подошел к окну, посмотрел на улицу. Милиционеры вывели из машины окровавленного человека невысокого роста, без шапки, в осеннем пальто. Руки он держал за спиной.
За дверью раздались шаги. Вошел Андрей Иванов, его помощник, — веселый, румяный, в клетчатой кепке, из-под которой выглядывал густой русый чуб.
— Тишина привезли, — сообщил он. — Отстреливался, гад…
Но на этот раз взяли.
— Наши-то все живы?
— Семенова ранил, когда брали, и чуть не задушил Струкова.
— Кто занимается Тишиным?
— Ножицкий. Сейчас его тепленького «расколет».
— Плохо ты знаешь Николая Леонтьевича. «Тепленьких» он не допрашивает, у него своя метода, прежде всего попытается хоть каплю совести в бандите пробудить, душу затронуть. Тишин-то сейчас не пойдет на признание. Ну, ладно, давай подумаем, где нам Хрыню искать, на какой квартире скрывается, дьявол, в какой щели?! Возьми дело и фотографии… И присаживайся…
Когда Андрей вернулся, Яковлев взял из его рук пачку фотографий и стал задумчиво перебирать их.
— Вот, посмотри для общего развития… Это знаменитый Петров-Комаров. Слыхал, конечно?
С фотографии смотрел пожилой мужчина в картузе, с иконописным лицом и аккуратно подстриженной бородой.
— Ну, чем не святой? Ему бы только на клиросе стоять… Легковой извозчик, верующим был, а убийца. Под видом продажи коня заманит доверчивого крестьянина домой, чаем угостит, и… пропал человек. Больше тридцати мужиков загубил. А вот это неменьшая знаменитость — Мишка Культяпый; на его черной совести почти сто сорок жизней… И того, и другого муровцы брали.
— Эти портретики зачем вам, Николай Александрович?
— Храню, может, еще и сгодятся. А вот и наш знакомый — Хрыня. Посмотри внимательно на его бандитскую физиономию… Грабит всех без разбора. Но трусоват — любит окраину, тихие переулочки, тупички. Там и на убийство легко идет, не задумываясь. На этот раз, Хрыня, ты нас перехитрил, — продолжал Яковлев, — но встретимся обязательно… Пожалуй, поеду домой, немного сосну, а ты на свежую голову помозгуй.
Срочных дел не было. Андрей сбегал за газетой. Хотя оперативную сводку он читал, однако по привычке отыскал на четвертой странице раздел происшествий. Репортер сообщал читателям о том, что в деревне Елизаровка Московской губернии появились преступники по кличке «оборотни», занимающиеся хищением скота. Несколько крестьянских хозяйств стали их жертвами, милицией принимаются меры по задержанию грабителей. «Медвежатники», «домушники», а теперь вот «оборотни» — о них Андрей никогда ничего не слыхал. В МУРе работал не так давно, но кое-чему научился с тех пор, как пришел по комсомольской путевке с «Рускабеля».
Андрей еще раз внимательно перечитал все документы и донесения о Хрыне. Запер их в сейф. Мысленно вернулся к новому слову — «оборотни»; от него веяло чем-то потусторонним…
Перед обедом позвонили из административного отдела Моссовета. Вызвали Яковлева. Андрей ответил, что Николай Александрович должен быть дома.
— Тогда пусть зайдет кто-нибудь из его помощников.
В административном отделе секретарь передал срочный пакет для Яковлева. Не мешкая, Андрей сел на трамвай и поехал на Пресню. Дверь открыла жена Николая Александровича, Катя, миловидная женщина.
— Андрюша! — обрадовалась она. — Совсем нас забыл. — Катя протянула руку и, не переставая улыбаться, пригласила: — Проходи, сейчас обедать будем. Поди, голодный?
— Спасибо, Катюша, я на минутку. Дома хозяин?
Услышав голос Андрея, Яковлев вышел в прихожую, одетый по-домашнему: в шлепанцах, синих бриджах, косоворотке. Лицо усталое, желтое. Взглянув на него, Андрей подумал: «Совсем замотался, отдохнуть бы ему месячишко».
— Выкладывай.
Андрей вынул из внутреннего кармана пакет. Яковлев, надломив печати, осторожно надорвал его и вынул вчетверо сложенную бумагу. Обычно все распоряжения он получал от начальника уголовного розыска, а тут… Видно, произошло что-то необычайное.
— Зайди в комнату, чего у порога стал?
— У вас, как всегда, секреты, — улыбнулась Катя. — Как они мне надоели! Впрочем, можете шептаться сколько угодно, а я пойду щи наливать, не задерживайтесь.
Яковлев молча читал мандат.
Старшему оперуполномоченному Московского уголовного розыска Яковлеву Н. А. с пятью милиционерами предлагалось срочно выехать в деревню Елизаровка, разобраться в обстановке и навести там революционный порядок. Мандат предписывал местным властям оказывать всяческое содействие оперативникам.
— Я в газете уже об этой Елизаровке читал. Там какие-то «оборотни» появились.
За обедом мужчины, не скупясь, хвалили наваристые щи. Андрей внезапно замолчал, с интересом рассматривая орден Красного Знамени на армейском френче, который висел на спинке стула возле окна.
