Павел Мисько - Земля у нас такая
На пальцах правой руки - может потому, что побелели? - отчетливо проступили буквы: ВОВА. Раньше я не обращал внимания, у многих есть надписи и рисунки. А тут взял да и ляпнул:
- Как эти наколки делаются? Научишь нас?
А что? Сделаю и себе надпись - ЛЕНЯ. Четыре пальца и Витино имя займет. А вот Грише придется еще и большой палец колоть.
- В детдоме ребята баловались, и я, дурак, подставил. А теперь хоть бери кислоту да выжигай...
- Зачем? - удивились мы.
- Человек не овца, чтобы метки носить, и не столб - объявления цеплять. Да и не мое это имя - Вова...
Мы разинули рты от такой новости.
- А чье же?
- В детском доме так записали и фамилию дали - Поликаров. Вовой меня и та тетка звала, у которой всю войну воспитывался, отчество своего мужа дала - Сымонович. А какое мое настоящее имя - никто не знает. Раньше я не задумывался над этим - молодой был... Но все ли равно, думал, какое имя носить, фамилию? Родителей же нет... Забыл я, как и деревня та называется. Может, в документах детского дома и сохранилось, откуда та тетка, как ее фамилия. А сейчас лежу и думаю: вот бы разыскать эту тетку! Может, она хоть что-нибудь знает, кто я и откуда.
- Ну так и поищи! Побудешь у нас, окрепнешь - и поедешь искать, поддержал я Поликарова.
- У многих потом отыскались или мать, или отец... Когда был малышом, все ожидал: вот-вот приедут за мной. А потом и ожидать перестал... А на ту тетку деревенскую даже злился: всю оккупацию продержала, самые трудные годы, и вдруг - в детский дом. Почему? Н-ничего не понимаю... Пусть бы та тетка считала меня сыном, а я ее мамой... Я же мог и не знать, что она мне не родная...
Неожиданная исповедь Поликарова разбередила нам души. Жалко его стало до слез.
- Вот, думаете, раскис дядя... Скоро тридцать, а ему мамки захотелось... - Володя улыбнулся уголками губ. А может, передернулись они от боли? - Записали меня белорусом. А кто я и откуда? Вы еще этого не понимаете, хлопцы... Человек может многое выдержать, пережить... От ивы одна-единственная веточка останется, а и та пускает корни в землю, хочет жить. А я - человек...
Как-то само собой получилось, что мы рассказали ему все о Стахее Ивановиче. Тоже человек остался один, как перст. А был и у него сын и невестка, был внук - перед самой войной родился... Сын - летчик, не кто-нибудь... Убивается дед и теперь по сыну. Сейчас пастуху колхоз новый дом ставит...
Володя слушал нас внимательно, прищурив глаза. А когда кончили откинулся на подушку, прикрыл веки.
Зашел дядька с забинтованной головой.
- Хватит вам его мучить. Навалились на человека.
- Нет, нет, я не устал, - сказал Володя ослабевшим голосом. - А к вам я обязательно приеду. Больше ко мне не приходите, тяжело вам добираться. У меня здесь всего достаточно...
Мы по очереди пожали ему руку.
Из больницы пошли в музей. Шли молча, разговаривать не хотелось. Каждый по-своему переживал услышанное от Поликарова.
Ничем не обрадовали нас в музее. Теперь уже и научные работники засомневались, правильно ли они прочитали тогда номер двигателя - 88833? Они тоже написали о своих сомнениях, предложили несколько новых вариантов разослали письма...
Опять нас опередили!..
До вечера еще далеко, домой идти не хочется. В карманах у каждого лежит по рублю. Рука сама лезет похрустеть бумажкой, деньги так и просятся, чтобы их побыстрее истратили...
Сходить разве в кино? А может, сначала в столовую?
- Давайте на два рубля купим цветов, отнесем на могилу летчика, предложил Гриша. - На рубль купим пирожков - и с мясом, и с повидлом. Знаете, сколько это?
Цветы можно найти только на рынке. А где рынок - мы уже знали. Мимо него по проспекту Космонавтов мы ехали на химический комбинат.
ЧЕМ ЗАКАНЧИВАЮТСЯ "ВИЗИТЫ ВЕЖЛИВОСТИ"
Идет август, последний месяц каникул.
Уже хочется немного в школу. Но начнутся занятия, и со многим придется распрощаться.
"Ни дня без реки!" - бросил клич Чаратун. И мы стараемся выполнять этот девиз, бегаем купаться даже утром.
Появился в школе после отпуска наш классный - Вадим Никанорович. Может, на второй день побывал у каждого из нас, зашел посмотреть, как строят деду дом.
Сруб уже сложили на каменном фундаменте, забили щели между бревнами мхом. Тесно дому на старом месте, и он занял половину двора. Просторный дом, высокий, стены желтые, как будто они всегда освещены солнцем.
На улице плотники обтесывают толстые жерди, сбивают из них громадные "А". Только не такие высокие, почти отвесные, как эта буква, а пошире, растопыренные.
Стропила на дом...
Вадим Никанорович спросил нас, как помогали мы колхозу на жатве. И нам стало неловко... Как мы могли помочь? Весь хлеб убирали комбайны. Солому подтаскивают к скирдам тракторными и конными волокушами, поднимают стогометателями. Зерно отвозят на ток машины...
То, что мы несколько раз ездили на поле и с поля с машинами, не в счет. Просто нам хотелось прокатиться. А принимали зерно, разгребали по кузовам хлопцы из девятого и десятого классов. Если мы и помогали, то им, а не колхозу. Нам ведь никто за это денег не платил, никто на работу не отправлял.
Разве что на току могли бы помочь? Зерно перелопачивать, что ли?.. Механизированный ток построили, там много всяческих "чистилок" и высокая, в два этажа, печь-сушилка. Но эту сушилку еще не успели смонтировать до конца и отрегулировать, и зерна собралось на цементных площадках и брезентах горы.
- Пойдем завтра на ток! - начал я подбивать Витю и Гришу.
Вадим Никанорович услышал и отсоветовал.
- Лопатами много не наработаете...
- Го, а вы знаете, как мы на химкомбинате орудовали? Раствор цемента в пять раз тяжелее, не сравнишь с зерном, - сказал Хмурец.
- Сколько вы работали - день, полдня? - улыбнулся, прищурив глаза, классный.
- Мм-м... Как вам сказать...
- За два часа у всех ладони в мозолях были, - разоблачил нас Гриша.
- Вы лучше скажите Горохову, а то мне некогда забежать, в районо надо ехать... Пусть соберет весь отряд, и идите в амбар перебирать рожь. Фома Изотович очень просил...
Мы знали, что наш колхоз семеноводческий, выращивает "элиту". Но как ни протравливают зерно перед посевом, все равно в колосьях потом попадается спорынья - "рожки", как у нас говорят. Которые побольше, отделяются на сортировках, а такие, что и весом и размером с зерно, ничем не отделишь. Мы и в прошлом году ходили перебирать рожь, но нам тогда сказали, что это в последний раз, что уже придумали, как бороться с этими "рожками". Оказывается, старый способ лучше...
Плотники подготовились ставить стропила. Этих "А" лежало уже много одно на другом.
- У нас все готово, можете подавать! - скомандовал дядька Николай. Еще с одним строителем, дядькой Степаном, он выдалбливал в обсаде гнезда для стропил. Сейчас, подойдя к краешку, они посматривали со стены вниз.
Мы думали, что эти "А" будут тащить наверх веревками. А их просто ставили на одну ножку так, что другая подымалась вверх и попадала прямо в руки дядьки Николая и дядьки Степана. За нижнюю ножку брались все, кто был внизу, подымали, пока хватало рук. Потом кто-нибудь из плотников вооружался колом и подталкивал еще в поперечину.
На досках, что лежат на балках, топот ног, шорох... Плотники тащат волоком эти "А" в конец дома. Следующую "букву" немножко ближе, потом еще ближе. Они кладутся так, словно их повалила буря, вершинами одна на другую. Каждая пара - у своих гнезд. Мы увидели это, когда помогли поднять последнее "А" и взобрались по лестнице на стену.
- Дальше уже неинтересно, - заявил Витя. - Будут ставить в гнезда, закреплять распорками.
...Никому не хотелось идти к Горохову одному. Пошли втроем.
Свой кирпичный дом Гороховы поставили не при улице, а в глубине усадьбы, отступив за сад.
Мы постояли немного, посмотрели через узкие щели в заборе на сад ветеринара Горохова. Между рядами яблонь и груш росли картофель, свекла, огурцы. Сами ряды была "уплотнены": в промежутках между деревьями сидели кусты смородины, крыжовника и какой-то не виданной в наших краях черной рябины. У чужого забора справа росла садовая малина. Между кустами и под яблони Гороховы насовали еще разноцветных ульев.
Не пустовал у ветеринара в огороде ни один клочок земли. Хозяйственный мужик...
Слева вдоль сада, сразу за чужим домом, бежала дорожка - как проехать на телеге. Заросла эта дорожка подорожником и муравой. Над ней свешивались ветви вишен, и можно сказать, что даже этот проезд не пустовал.
Сколько у них вишен! Темные, как жучки, перезревшие, - листьев не видать. А у нас всегда цвету много, а дойдет дело до вишен - нет! Все опадает пустоцветом...
Мы шли под деревьями пригнувшись, как по туннелю.
- Вот где рай, а? Другая планета! - Витя, засунув руки в карманы, хватал вишни прямо ртом, прищелкивал языком от удовольствия. Я "работал" обеими руками.
Гриша морщился недовольно и вишен не трогал.
- Вот так люди и становятся куркулями...
