Алексей Артов - Подвиги Слабачка
«Обидеть малышей» пришло им всем одновременно и сразу. А всё потому, что в груди каждого из них жили жирные, грязные, с тоненькими лапками и с зубастыми пастями Наглость, Бессовестность и Зависть. Как эти муравьёвики завидят кого-нибудь, кто лучше их, так их и начинает грызть эта самая Зависть, которая заодно вгрызается в Наглость, в Бессовестность и даже в саму себя. А Наглость и Бессовестность толкают негодёвиков нападать на честных и трудолюбивых. А вот нападать на тех, кто сильнее их, их никто не толкает.
А заметив, что эти малыши только что избавились от лап Просто Беды, они только обрадовались, потому что, по их подлому мнению, проще делать ещё больнее тому, кому уже и так больно. «Тот, кому уже плохо, меньше сопротивляется и сильнее плачет», – думали негодяи. Вот и сейчас они радовались от предвкушения слёз этих малышек.
Но когда в том, который нёс Кукляшку, они узнали Слабачка, то от неожиданного испуга даже отступили назад. Но, немного осмелев, всё же решили на свой страх и риск над малышами хотя бы посмеяться.
– Ха-хра-хра! Слабачок! – заносчиво начал Тонко-Длинный. – Ты или поумнел, или и впрямь стал Слабачком.
– Видно, имя превращает в себя того, кто его носит… – прописклявил Склизкий.
– О-ох, ха-ха-ха! – затрясся смехом Мешковатый.
– А! А что для тебя тяжелей: твоё имя или твои камни? – сумел сострить Камнелобый.
Все разом загоготали.
– Вместо того, чтобы продолжать таскать свои глыбы для своих «дворцов», – (гогот), – и башен нам всем (ухмыльнувшись остальным) на благо, ты, вместо этого «титанического»… – Тонко-Длинный прервался.
– Кхи-кхи! – пропищал Склизкий.
– …труда, соблазнился катать на себе муравьинок-пылинок-пушинок?!..
– Хы-хы… – издал Мешковатый.
– Гы-гы! – подхватил Камнелобый.
– Которые тяжелее даже самого вооздуха! – протянул Склизкий.
– Хя-хя-хя! – не мог не издать своего свинячьего смеха Мешковатый.
– Это его новый рекорд! – слюнявился Склизкий.
– Да, смотрите, а идет он еще медленнее, чем когда тягал глыбы! Оах-ха-ха-ха-ха! – подметил Камнелобый.
– Точно! Эта малютка тяжелее любой из его глыб! Э-э-хы-хы-хе-ха! – проскрипел Склизкий…
И гогот всех.
– Склизкий., ты гораздо умнее, чем думаешь о себе сам и чем думают о тебе все эти, – сказал Слабачок, кивнув в сторону злоёвиков. И тут же продолжил: – Эту ношу, которая невозможно легка, нести невозможно тяжело!
Растянутые до ушей губы негодяев превратились в овальные пещерки, а щелочки суженых глаз в недоумённые кружочки.
– У Слабачка, кажется, ослабли лапки?! – обрадовался Твердолобый.
– Или стала слабее голова?! – просиял Мешкотелый.
– Нет, хи-хя, не поглупел… Он, хи-хе-хя-хя, поумнел! – проговорил и захихехякел ещё громче Склизкий.
– Правильно, невесомое неси, а всем о тяжести плети! – подхватил злорадно Тонко-длинный.
– Значит он, как и мы, потерял совесть, – заключил без всякого выражения Мешкотелый.
– В чём же сейчас твоя тяжесть? – спросил Длинно-Тонкий.
– Ведь не в тяжести же? Хи-хи-хя-хя! – радовался Склизкий. своей сообразительности.
– Ой, в страхе не уронить, не потерять его тяжесть?! Ха-ха! – трясся Камнелобый.
– Ой, не свалить – не ушибить! Гыгы! Гиги! – захлёбывался Склизкий.
– Её поднял, донёс и передал! Ох-хо-хо-хо! – не унимался Камнелобый.
– Ответственный! Мха-ха-ха-ха! – давился смехом Склизкий.
– Комфортно, Кукляшка? Хя-хя-хя-хя! – пытался рассмеяться Мешкотелый, подноравливаясь к насмешникам.
– Зачем, что понимаете, смехом пристыжаете? – попытался Слабачок сбить словом смех, как вздохом сбивают огонь со свечи.
– Забота – работа! Хе-хе-хе!
– Такая «Работа» – просто зевота!
– Вот-вот-вот!
– Каждый его шажок удаляет её от беды! Ха-хо-ха!
– И его шажок и его «горб»… Хя-хя-хя-хи! – язвы от Мешкотелого.
Откровения негодёвиков– Нельзя быть счастливым, видя несчастных, – поменял тему Слабачок.
– А зачем на них, на несчастных, смотреть? – удивился Камнелобый.
– Он пытается говорить за всех?! – зло выкрикнул Склизкий, выглянув, вытянувшись, из-за Длинно-Тонкого.
– А за всех не говори! – огрызнулся с ухмылкой Камнелобый.
– И за нас! – решил не отставать Мешкотелый.
– Даю все лапки на съедение и, даже, и башку, что наш Слабачок будет счастлив, если даже все вокруг будут несчастными, только бы катать Кукляшку всю жизнь на своём горбу! Хи-хи-хи-хо-ха-ха-хо! – разгоготалася Камнелобый.
– Ой, хи-хя-хя! Ой, точно! Хи-хя-хя! – издевательски смеялся Склизкий, хватаясь за свой животик. – Слабачок неправ! Слабачок неправ!
– Тогда счастливых никогда и не было, и быть не должно, Слабачок?! – интеллегентно подметил Длинно-Тонкий.
– Тогда, только у слепых есть шанс на счастье! Гы-гы-гы! – блеснул мыслью Камнелобый.
– Так, может, сейчас и дадим ему этот шанс?! – прячась за Мешкотелого, прописклявил Склизкий.
– А может, и да… – начал говорить Мешкотелый, но вдруг осёкся, как будто вспомнил о чём-то страшном, и даже отступил назад.
– Точно, счастливые – всегда слепы! – надменно-насмешливо, но с философским оттенком процедил Длинно-Тонкий.
– Гы-гы-гы! Так и есть, – поддакнул Склизкий.
– Они не видят никого вокруг… – попробовал развить Камнелобый.
– Во-во, кроме того, из-за кого он, слепец, слеп?! – намекнул Склизкий.
– Слеп головой! – диагноз Длинно-Тонкого.
– Несчастных не изжить! – подхватил, усмехаясь, Склизкий.
– Мы их число сейчас увеличим! – прозубастил Камнелобый.
– Вы – несчастье! – ударил словами Слабачок.
– Несчастье протрезвляет пьяных счастьем! – подметил тонко Длинно-Тонкий.
– Несчастье других – наше счастье! – выдал Склизкий.
– Но мы не слепы! – уточнил Мешкотелый.
– Мы всё видим и всех! – продолжил Длинно-Тонкий.
– Страданья всех! – Склизкий.
– Слёзы всех! – Камнелобый.
– Мы счастливы, видя несчастных! – Мешкотелый.
– Да! Счастье на несчаастье! – завопил Склизкий.
– В счастье любви голова слепа от света любви, а ваши мозги в счастье зла слепы от тьмы зла! – обличал Слабачок.
– Ой-ой! – закривлявился Склизкий.
– Несчастье счастье не даёт! – наступал Слабачок.
– Ой! Хи-хя-хя-хя! – извивался Склизкий.
– А – это кому как! – возразил Длинно-Тонкий.
– Счастье на несчастье! – подконкретизировал Склизкий.
– Вы несчастней всех! – вбивал клин Слабачок.
– Ой, и с чего же это? – удивился Длинно-Тонкий.
– На вас грязь!
– Оооой! Да где же это? – стал искать глазами грязь на себе и других Длинно-Тонкий.
– Эта грязь внутри вас видна всем, кроме вас!
– Всем чистеньким! – паясничал догадливый Склизкий.
– И пусть! – Камнелобый.
– Это у кого какое воображение! Ха-ха-ха! – Мешкотелый.
– Ой, ерунда! – Камнелобый.
– Ой, напугал! – Склизкий.
– Что это за грязь такая видимая-невидимая? – туповато спросил Камнелобый.
Вдруг Кукляшка пропищала-закричала:
– От вас никогда не отлипнут ваши грязные дела!
– Из плена несчастья надо избавлять. – снова ударил словом Слабачок.
– И чтобы все несчастные стали счастливыми, они обязательно должны сидеть на чьём-то горбу, как Кукляшка на твоём, Слабачок? – с серьёзным видом, еле удерживаясь от смеха, спросил Длинно-Тонкий.
– О-ох, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – гогот остальных.
– Чтобы лежачие стали ходячими, их нужно поддержать, – прошептал Слабачок.
– А может и вправду, Слабачок, муравьинку еле-еле несёт, что у самого еле-еле душа в теле? – предположил с ироничной надеждой Мешкотелый.
– Может проверить? – прячась уже за Тонко-Длинного, предложил трусливо Склизкий.
– Порадуем себя?! – заулыбался Камнелобый.
– А вот поколотим – вот и счастье, – лучик надежды в глазах Мешкотелого.
– Вы хотите дать боль мне, который пытается избавить от боли? Мне, который сейчас защищает от страдания и которому из-за этого сейчас трудно защищаться? А не думаете, что мне защищаться будет легче, потому что я буду защищать не себя, а того, которого оберегаю?
– Ой, напугал! – прячась за Камнелобого, язвил Склизкий.
– Те, у кого нет чести и совести, такие же калеки, как и те, у кого нет руки или ноги.
– Он обзывается! – возмутился Камнелобый.
– У нас есть и руки, и ноги?! – обидчиво и вопросительно посмотрел на своих дружков Мешкотелый.
– У вас нет ещё и головы! – бросил Слабачок с презрением.
– У нас есть голова! Много голов! У каждого своя, а не одна на всех! – верещал Склизкий.
– Лучше бы у вас была одна голова на всех, но не пустая! – заключил Слабачок.
– Он издевается! – глядя на всех, заключил Склизкий.
– Нет, он говорит, что одна не пустая голова на всех – лучше, чем ничего! – крикливо разъяснил Длинно-Тонкий.
– Ой, хи-хи-хя! – Склизкий.
– Только он прав! – Длинно-Тонкий.
– Ой, хи-хи-хя!
– И кто же из всех должен иметь эту голову одну на всех? – держа себя за шею и голову, испуганно спросил Склизкий.
