Александр Панов - Дамка хочет говорить
— Охотно верю, ну и что?
— Только у нас в деревне нет слепых.
— Прекрасно. Ну и что?
— Возьмите ее на выставку, я знаю, вы тоже добрый.
— Тоже. А кого ты имеешь в виду. Себя?
— Нет, Дамку.
— Дворняг не выставляем.
— Ну почему? Чем дворняжка хуже других?
— Дворняга твоя беспородная, — сказал мальчик, хозяин большой собаки с медалями на шее.
— А что такое «беспородная?»
— Вырастешь — узнаешь.
— Ну да, всегда так говорят, когда не хотят сказать… Что ли моя Дамка плохая?
— Я сказал: беспородная, — ответил упрямо мальчик.
— Да ничего, симпатичная, — сказал судья.
— Вам, значит, нравится?
— Конечно.
— Ну все-все судьи так говорят, а никто не берет. Прямо зла не хватает… Ладно, расскажу про нее…
— Я все знаю, — сказал судья, беря бумаги у подошедшего хозяина собаки.
— Честное слово, не знаете, какая Дамка. Она не только двор охраняет, а с нами по лесу бегает, купается, в лагере космонавтом была. И служить может. Дамка, служи!
Я поднялась на задние лапы, хотя было больно почему-то. Иногда вдруг так заболят лапы, хоть визжи. Сейчас я терпела, сжав зубы, но судья не смотрел на меня. Любушка, видно, догадалась, что мне больно:
— Хватит, Дамка, молодец. Видите, послушалась.
Но судья не видел ни Любушки, ни меня, он что-то писал.
Вот ведь не хотят записывать, не любят тут дворняжек. Почти в каждом дворе нас держат, а вот судьи не любят нас… Ну почему о дворняжках многие говорят с презрением, словно мы никуда не годные? Мы всегда во дворе, хозяева на нас надеются и любят. Нас много. Пройди по деревне, и в каждом дворе мы. Значит, мы нужны! А если бы нас не было! Как бы жил без нас человек? Неужели судьи не понимают этого?
Мы отошли, и Любушка задумалась. Неужели я в чем-то виновата?
— Не ходите и время не тратьте, — услышала я голос равнодушного судьи. — Никакая она у вас не декоративная, обыкновенная дворняга.
А эта дворняжка была красивенькая, беленькая, чистенькая, как Тим. Наверное, только в комнате живет. Я подбежала к ней и сказала с сочувствием. «Не записывают? Меня тоже. Я тоже дворняжка. Ну ладно, не унывай». А она не поняла, недружелюбно заворчала на меня.
Я подбежала к Любушке:
— Ну что я могу поделать, Дамка, не берут. Видишь, на каждую собаку у хозяев есть какие-то бумажки, наверно, документы… У больших людей есть паспорт, ой много всяких документов есть, и почетные грамоты бывают у очень хороших людей. У мамы и папы тоже есть. А у меня только одни метрики, а у тебя совсем ничего нет… Я дома напишу тебе метрики… А сейчас пойдем еще раз к тете… Ладно, ты не будешь выставляться, пусть. Мы попросим, чтобы судья написала, какая ты. Может, отличную отметку поставит… А то приедем домой, нас спросят: как оценили Дамку? Если начну рассказывать, скажут, опять привираешь, Любушка. А я тогда — вот пожалуйста, документик читайте… Не унывай, Дамка, идем к тете, вот увидишь, повезет нам. Ты заметила, она внимательно смотрела на нас, не то что другие судьи.
И мы опять подошли к тете. Теперь возле нее сидели еще дядечки. Лучше бы говорить с одной тетей, но что поделаешь?
— Ладно, мы согласны, не выставляйте Дамку, пусть зрителем будет, — сказала Любушка. — Только поставьте ей отметку.
Любушка, ну зачем нам отметка? В деревне меня все знают, какая я. А судьи меня не знают.
— Отметку! — удивилась судья. — Какую?
— Хорошую. Вы же сами сказали «милая собачка». А если я в деревне девчонкам скажу, что судьи похвалили Дамку, могут не поверить. Скажут, а где документ?
Дяди переглянулись, а один сразу согласился.
— Верно, могут и спросить. Мы ведь всем собакам даем документы.
— Я Любушка Никитина, а собачка — Дамка Никитича. Про меня не надо писать, а то скажут, что я выпросила…
— Мы верим тебе, Любушка. Дамка Никитина славная у тебя, а ты добрая и настойчивая девочка.
— Нет, уж все равно посмотрите. Всех разглядываете и мою тоже. Дамка, служи!
— Ой, Любушка, больно мне, лапы болят!
— Дамка, служи!
Я поняла, как это важно сейчас послужить. Голос у Любушки был такой просящий… Я забыла про боль. Встала на задние лапы… Я стояла, зажмурив глаза… Любушка что-то говорила, но я стояла… Она взяла меня за переднюю лапу:
— Уже хватит.
Услышала, как тетя сказала судьям: «У Дамки задние ноги болят». Догадалась, поняла! Теперь не дадут документ…
— У Дамки не болят ноги, я знаю. Она бегает, как гончая… Даже автобус догнала, — защищала меня Любушка. Да, про мои ноги Любушка не знает, а вот тетя сразу заметила. Она что-то писала, потом сказала дядечкам: «Распишитесь». И они тоже стали писать.
— Возьми, Любушка, характеристику, — сказала тетя.
— Прочитайте, пожалуйста, — попросила Любушка.
— «Дамка Никитина, Любушкина собака, очень хорошая, терпеливая, мужественная и добрейшая дворняжка». Откуда знают, какая я?
Мимо нас проходил с величественным псом тот самый мальчик, который обозвал меня «беспородной».
— Ой, сколько медалей! — воскликнула Любушка. — Как его зовут?
— Беркут, — ответил мальчик.
Она протянула к Беркуту руку, но мальчик сказал:
— Не подходи, девочка.
— Разреши медали посмотреть? Он добрый, я знаю.
— Ну раз знаешь, потрогай, — мальчик улыбнулся и что-то шепнул собаке и присел возле нее вместе с Любушкой.
— Четыре золотых! А сколько серебряных? Ой, много! — воскликнула Любушка, трогая медали. Я тоже понюхала их и даже лизнула — жесткие, безвкусные.
— Почему у Беркута много, а у других ни одной.
— Может, некоторые только начали выставляться, у них все еще впереди… Ты видела Мэри? Мировая собака, хотел бы я тоже иметь такую. Записал адрес, как появятся щенята — куплю одного.
— Я тоже куплю, только забыла адрес записать. Андрюше скажу, он запишет… Можно долго медали смотреть?
— Можно пока.
— Беркут!
Но он отвернулся.
— У тебя красивые медальки и много — молодец!
Любушка, за что хвалишь? Лучше мальчику про Музлана расскажи! А ты потрогала с завистью медальки, вздохнула, отошла от Беркута и сердито посмотрела на меня:
— Пошли, Дамка… Вот это собака у мальчика… И Мэри удивительная… И где они берут таких собак?
Да, Любушка, я не такая, как Мэри и Беркут, но Музлан-то не хуже их, дали бы ему хоть одну медаль! И тут я увидела, как шел Беркут. Нет, он не трусил, как мы, дворняги. Он не опасался каких-то неприятностей и не думал о том, что надо человеку напомнить о себе. Он шел уверенно и твердо, зная, что на него смотрят и им любуются. Да, самый равнодушный или злой человек сейчас посмотрит на него с уважением. Может ли он бегать? Принесет ли он упавшее белье, как Босой? Побежит ли он, как Музлан, за потерявшейся коровой, чтоб пригнать ее в стадо?
Любушка встретилась с подружкой, и пока они разговаривали, я обежала всю выставку.
Ах, если бы Музлан был со мной! Все собаки приветствовали бы нас.
— Куда убежала, идем скорей смотреть, как судьи отметки будут ставить, — сказала мне Любушка.
Первыми показывали самых маленьких, лохматых, словно ватой обклеенных. Забавные. Все люди улыбались им. Я тоже. Хочется возле них побегать, побаловаться, за уши и хвост подергать. У некоторых такие длинные уши висят, наверно, неудобно. Как бегать с ними?
Маленькие собачки ходят: ходят одна за другой, а рядом идут, придерживая их поводками, хозяева, Л двое судей смотрят, смотрят, как ходят собаки, и то одну, то другую пускают вперед. И тут я увидела Тобика, он шел последним. Судьи поглядели на него и позвали к себе.
— Он плохо одет, — сказал судья хозяину. — Вы плохо его растили, у него зубы плохие, вы не следили за его зубами, а теперь вряд ли поправится.
Как это «плохо одет?» Как это «плохие зубы»? У собак они хорошие, какую угодно кость перегрызут. У меня теперь не так уж крепкие, но все равно… Непонятно. Тобику сказали, что он совсем не годится для выставки. Как он мог не понравиться судьям? Веселый, славный, так и резвится, как мой Бобик. Ах, Тобка… Я побежала к нему, но он был обижен и не понял моей малости. Не унывай, ты очень хорошо шел… Ты рвался вперед, и жара тебе нипочем. Многие собаки вываливали языки, хозяева повели их купаться на пруд, а ты веселился, прыгал… Почему другие собаки лучше тебя? Хотя бы тройку поставили тебе. Когда Андрюша мало знает, ему тройку ставят… А ты, Любушка, совсем не заметила Тобика, а он такой лохматый, кудлатый, что и глаз почти не видно. Волосы мешают, наверное, глядеть, он потряхивает головой, словно из воды вылез. Все любовались им, говорили — забавный на редкость, но никто не пожалел и не заступился, не попросил судей, чтобы не выгоняли с ринга. Даже хозяйка молча согласилась, хотя она-то уж больше всех любит своего Тобку.
— Пойдем, — сказала она. — Не принимают, милый, нас.
