Мария Ботева - Ты идешь по ковру (сборник)
Какие-то люди вошли в дом, и Спальник не укусил их и даже не залаял, он забился под кровать и только негромко и глухо рычал на них. Мне захотелось забраться к нему и точно так же зарычать. Хотя нет, я же не собака, мне захотелось просто-напросто прогнать их из нашего дома, чтобы забыли дорогу и не вспоминали никогда больше. Люди спокойно ходили по квартире, разглядывали мою комнату, проводили пальцем по книжным полкам – проверяли, нет ли пыли. Спальник всё рычал и рычал из-под кровати. Они побывали во всех комнатах. Мама ходила следом, и видно было, как она боится, что им может что-нибудь не понравиться. Дедушка тихо лежал на кровати в Петькиной комнате, не разговаривал, не обещал никого вытолкать взашей. Отец сидел на кухне, хотел курить, но сдерживал себя: эти люди пришли проверить состояние нашего жилья, посмотреть, как живёт ребёнок, то есть я. Это была комиссия по детским и родительским правам, эти люди могли отобрать родительские права у моего отца и немножечко прав – у мамы. Так я это поняла. Они ходили и ходили по нашим комнатам в своих зимних сапогах – бесконечно. Я думала, никогда это не прекратится, но сама почему-то говорила о том, что отцу нужна работа. И вдруг Спальник цапнул меня за ногу. И всё закончилось.
Этого всего не было, но так ясно вдруг представилось. И нога так натурально вдруг заболела! Я даже чуть не вскрикнула.
– Нет, – ответила я на вопрос Ольги Васильевны, – нет, что вы, всё хорошо. Так, на праздниках, может быть, немного. Как все гости остальные. Ну, ещё в выходной может, на ночь. А так – нет. Не пьёт.
Странные вещи иногда случаются: приходишь в школу, а тебя вдруг отправляют к психологу Ольге Васильевне, а она начинает выспрашивать про обстановку в семье, здоровье твоё и родителей, проблемы и радости. И так она хитро это делает, что поневоле можешь выложить, что у тебя за душой. Во всяком случае, я чуть не рассказала о ссоре с отцом, о том, что почти месяц жила у дедушки, а не дома. Но вдруг так ясно представила, что в дом приходят эти люди, проверять, как мы живём, и так больно стало ноге, что я в последний момент остановилась. Молодец мой Спальник, хоть он и не кусал меня!
Это всё Вера Павловна устроила, так её взволновал мой вчерашний визит.
Конечно, я не выучила уроки. Накануне вечером, когда подходила к дому, мне хотелось только спать и думать о Воронцовых, какие это приветливые люди, какой смешной Петька.
Первый, кого я увидела дома, был отец. Он вышел в тёмный коридор, как только я открыла дверь, а может быть, он стоял там, в коридоре? Обнял меня, мою холодную куртку, очень коротко, но тут же прижал к себе снова, надолго, сказал немного чужим голосом:
– О, заблудшая овца пришла.
Никогда в жизни не помнила я, чтобы он говорил про овец, хотя бы пару слов, но сейчас он сказал. Мама зачем-то погасила на кухне свет и тоже вышла к нам. Во всём доме стало темно, только блики телевизора из большой комнаты едва доходили до нас. Мама тоже обняла меня, а я стояла так, у меня не очень получалось поднять руки, чтобы обняться, точнее совсем не получалось. Так мы и стояли: в тёмном коридоре, мама с отцом обнимают меня, а я стою и понимаю, что у меня под шапкой чешется голова, а руками дотянуться до неё я не могу. Спальника, конечно, рядом не было, он уже давно убежал нюхать Чешку.
Когда мы сели ужинать, отец вдруг спросил, как там дедушка. Целый день не было меня дома, целый день не видала деда и, оказывается, соскучилась. Когда я шла домой, то не думала, что буду с отцом разговаривать, но про деда рассказала немного: что с ним гуляет Спальник и что уж собаку-то дедушка ни с кем не путает, только придумал ему другое имя – Мелкий.
– А что, – сказал отец, – не взять ли нам деда к себе? Что скажете, женская сила?
Мама не то чтобы чуть не упала со стула, но заметно покачнулась, сразу заговорила, где он будет жить, как мы будем за ним смотреть, будто уже давно всё придумала, потом побежала звонить тёте Ане. Обрадовать, что их Васька может въезжать в квартиру. Вернулась она грустная.
– Правильно, что забираем, – сказала, – ему стало хуже. Сегодня Ваньку с лестницы спустил, не поверил, что он муж его дочери. Сказал: прохиндей!
– Хуже! Ха! Дядя Ваня вон какой здоровый! А дедушка наш чего, старый совсем, а с лестницы спустил! Всем бы так хуже становилось!
Так мы сидели и мирно разговаривали весь вечер, забыли и про телевизор, а я и про Интернет не вспомнила, не то что про уроки. Потом отец начал рассказывать что-то из прошлого, из того времени, когда все мы – Петька, Ладка и я – были маленькими. И я тут же захотела спать.
Ночью родители долго о чём-то говорили, а у меня вдруг заболела голова, и очень сильно. Вставать и пить таблетку я не стала, лежала и слушала их голоса. Не верилось, что меня так долго не было дома. Оказывается, я соскучилась по тому, как говорит мой отец, по его этой «женской силе», его непонятному смеху – он смеётся таким высоким голосом, а когда просто разговаривает, у него почти бас. Ну да, видимо, соскучилась. Никогда бы не подумала.
Утром оказалось, что он снова нигде не работает, правда, вовсю ищет, куда бы устроиться, с самого утра умчался в какую-то новую контору.
Я встала и поняла, что этот день пока не обещает ничего хорошего: форма, учебники и тетради все у дедушки. Думала, думала, как быть, ничего не придумала, надела тёти-Анино платье и побежала в школу, а на второй перемене сгоняла к дедушке за тетрадкой, даже не стала переобуваться. Тут-то меня и остановила Вера Павловна.
– Женя, – сказала она, и голос был приветливым, но немного не таким, каким был ещё вчера, тревога стучала в её голосе, где-то посередине, – зайди ко мне, пожалуйста.
Мы сами собирали музей, собственными руками принесли из старых домов грязные игрушки и фотоальбомы, стеклянные салатницы и хромые стулья, деревянные резные наличники и даже огромный радиоприёмник. Дома эти должны были вот-вот снести, но мы успевали забраться в них и подобрать всё, что валяется на полу, всё, что видели. Спасали предметы ушедшего быта. Наташка, помню, даже колпачки от ручек брала и тащила в музей.
И сейчас в музее все эти вещи лежат по своим местам, и наличники на окнах, но только внутри, а не снаружи смотрят в дом. Заходишь в музей, будто в квартиру к хорошему хозяину, – это Вера Павловна всё отмыла, всё сделала.
– Как твои дела?
– Да нормально, всё путём. Сегодня вот внутренние соревнования, решают окончательно, кто поедет на соревнования, кто нет. Ну, я-то поеду.
– А дома? Как мама? Папа?
– Тоже ничего, спасибо. Мама отчёт свой сегодня сдаёт, ночь не спала.
– Папа?
– Тоже всё путём. Вера Павловна, у нас математика, я пойду?
– Нет-нет. Я тебя освободила. Сейчас Ольга Васильевна придёт. Присаживайся пока.
Очень мило, конечно, что мне не надо на математику, но я и с Ольгой Васильевной не очень спешу пообщаться. Она приходит к нам на классный час раз в месяц, рассказывает, какие профессии бывают на свете – не так уж мало, надо сказать, – интересно слушать. Но в конце этих часов она проводит тесты, и вот это – самое дурацкое, что бывает у нас в школе, даже химия немного приятнее, ну не то чтобы приятнее, меньшее зло по сравнению с тестами. Не знаю, мне совершенно это не нравится, я теперь даже ухожу с этих классных часов. Как вижу Ольгу Васильевну, так сразу ноги в руки – и вперёд. Что хорошо, она даже не ругается, я ей как-то сказала в коридоре, как эти тесты мне не нравятся, она только лоб наморщила, а больше ничего сделать не может – психолог.
Ольга Васильевна долго со мной разговаривала, что-то записывала постоянно, смотрела прямо в глаза. Не знаю уж, не помню, что такого было в её словах, но я чуть не выдала, что недавно очень крупно ссорилась с отцом и сама не понимаю, помирились ли мы с ним. Но смолчала: я много видела в Интернете и в школе нам говорят, что у детей теперь есть права и можно жаловаться в полицию или куда хочешь на своих родителей. И тогда их лишат родительских прав или оштрафуют, а зачем нам этот штраф? И как жить без родителей, совсем непонятно. Конечно, мы с отцом поссорились, и мне обидно, что он так меня ударил. Но я вспомнила, что, оказывается, скучала по его голосу, может, и по нему самому, и мне, конечно, не захотелось, чтобы у него отбирали эти самые права. Сами мы разберёмся, что у кого отбирать, вот ещё.
Когда переодевалась на тренировку, дома уже, я заметила укус на ноге. Надо же, правда укусил!
– Я в школе, ты дома, между нами пятьсот метров, как ты это делаешь?!
Пёс подошёл ко мне, и уши его виновато свисали, и хвост был виновато опущен вниз.
– Ладно. Правильно, Мелкий, всё хорошо.
20.– Это снова для тебя! – весело сказала мама. Уже третий день она достаёт из почтового ящика газеты, в которых публикуют, какие вакансии сейчас свободны, где ждут надёжные и трудолюбивые рабочие руки. В этих газетах кто-то уже заботливо обвёл красным фломастером вакансии слесарей. Когда мама в первый раз принесла такую газету, отец подумал, что это она сама её купила, обвела то, что понравилось, а потом сделала вид, что достала из ящика. Но мама сама так по-настоящему удивилась, не было никаких сомнений: это кто-то другой.
