KnigaRead.com/

Сергей Баруздин - Повторение пройденного

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Сергей Баруздин, "Повторение пройденного" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Мы приехали в Гороховецкие лагеря морозным заснеженным утром первого января. Помню, как на станции Ильино, где мы разгружались, нас встретил старенький солдат-часовой:

- Ох, сосунки! Занесло вас!

О Гороховецких лагерях ходили легенды. Песок на семьдесят пять верст и блохи в песке - только повороши. А зимой блохи перебираются в землянки и даже полыни не боятся, на которой спят солдаты. И ни штатской души вокруг, только город Гороховец, до которого не близко.

Но блохи - еще не всё, и песок - не всё. Рядом с песками болота. С блохами соперничают комары. А комар, он, известно, хуже блохи. От блохи только чесотка, а от комара - малярия. И кормежка в лагерях горевая. В общем, месяца три можно вытерпеть, но больше - вряд ли...

А вот сейчас я вспоминал Гороховецкие лагеря с завистью. Кажется, я всё бы отдал, чтоб опять быть там - вместе со всеми, со своими...

Там, где

В землянке солдатской уют,

Метель завывает у окон,

И тихо солдаты поют

О чем-то родном и далеком.

Растоплена печь докрасна,

И только залезешь на нары,

Забудешь, что рядом - война,

Что рядом - бои и пожары.

Но это лишь ночь или две...

Напьешься горячего чаю

И вспомнишь, что где-то в Москве,

Наверное, праздник встречают.

А тут за землянкой темно,

На метр дороги не видно.

И станет немного смешно,

А может быть, просто обидно.

И скажет соседу сосед:

- Послушай, ты знаешь, дружище,

Немало мы видели бед,

А все-таки счастье отыщем!

...В землянке солдатской уют,

Метель завывает у окон,

И тихо солдаты поют

О чем-то родном и далеком...

И еще: там наверняка ждут меня письма. Должны ждать. Не из дома мать приезжала ко мне в госпиталь почти ежедневно. Я знал даже, какие ждут меня письма - по почерку, по фразам, по тону. Уж очень давно их не было...

После Октябрьских праздников я опять остался один. Старшину выписали без операции, решив довольно разумно: раз можно не резать, лучше не резать.

Мои дела, кажется, шли на поправку. Гурий Михайлович сам посмотрел снимок и сказал:

- Теперь, голубчик, поменьше валяться. Ходить! Ходить! И лечебная физкультура. Два сеанса, впрочем - три. Проследите, сестра, за раненым.

Я ходил, делал физкультуру - официальную, лечебную, и доморощенную, свою. В палате, когда оставался один. Гипс у меня сняли, заменили его тугой повязкой. Лишь бы скорей! Скорей!

Раз вечером, после отбоя, меня и застала за этим занятием Вера Михайловна. Скинув одеяло, я усиленно дрыгал левой ногой и поначалу не услышал, как открылась дверь.

Увидев сестру, я растерялся.

Кое-как натянув на себя одеяло, я пробормотал:

- Вот развиваю, сестрица... Гурий Михайлович советовал... Физкультура...

Впрочем, что за глупость я говорю! Вера Михайловна сама знает, что сказал начальник отделения. При ней же.

Но Вера Михайловна молчала. Она еще не проронила ни слова, а стояла около меня, около моей койки и смотрела... Смотрела не так, как всегда на обычных обходах и когда приносила или уносила градусники, и когда просто заходила к нам, чтобы проверить, все ли в порядке, и сказать доброе слово.

И лицо ее сейчас я увидел - она красивая. Красивая, как те недосягаемые женщины, которых я видел не раз в детстве. И влюблялся в них смешно - но горячо, хотя об этом никто не знал, кроме меня...

Вид у меня, наверно, был растерянный.

- Что ты, миленький? - Вера Михайловна произнесла это каким-то не своим голосом.

Я вдруг услышал, как стучало ее сердце. Или - мое сердце? И губы, губы мои, почему они так сохли?

Я прошептал, кажется, какую-то глупость и сам не расслышал своих слов. И попытался выше натянуть одеяло.

Она присела на кровать и отвела мою руку:

- Не надо, дурачок, не надо...

Я знал все и не знал ничего. Я все понимал и ничего не понимал в эту минуту. Что происходило со мной?

Она целовала меня в лицо, в шею, она прижимала мою руку к своему горящему лицу, и мне было хорошо так, как не было еще никогда...

- Обними меня! Обними! Ты же не мальчик... Я знаю, ты чистый, не как все... Другие сами лезут... Я не хочу так... Обними, глупый! - просила она.

На минуту мне показалось, что это голос Наташи. Только слова какие-то другие, не ее.

"Наташа! Наташа! Молчи! Не надо говорить! Ничего не надо говорить!" шептал я про себя.

Мне было хорошо, но я вдруг понял, что не могу обнять ее, не могу... Не могу даже притронуться к ней.

А она вдруг заплакала - тихо, по-девчачьи вздрагивая:

- Я все знаю... Все знаю... Я ребеночка хочу... чистенького... маленького... И чтоб жить для него... Ласкать...

Она внезапно выскочила из палаты. Мне было стыдно, и горько, и жалко ее...

Наутро Вера Михайловна пришла в палату - обычная, какой я привык видеть ее каждый день. Она сунула мне градусник, подняла маскировочную штору на окне и открыла форточку. Потом на минуту задержалась у моей койки, положила руку на мой лоб, словно проверяя, нет ли у меня температуры.

- А что до вчерашнего, так не надо вспоминать! Это - так. Пройдет, спокойно сказала она и вышла.

"Дорогой дружище!

Ты что-то совсем там загоспитализировался. Собирался приехать к тебе, навестить, даже Катонин и Буньков отпускали. Но задержали комсомольские дела. А сейчас получил твое письмо с приятным известием: раз сняли гипс значит, скоро ты вернешься.

У нас все хорошо. Подробности мелких событий доложу при встрече. О главном - об отправке в действующую - пока ничего не слышно.

Продолжаем долбить солдатскую науку. Кстати, ты не беспокойся. Догонять не придется. Занимаемся все тем же, что и при тебе.

Пересылаю тебе три письма. Знаю, как ты их ждешь. Другие письма, согласно твоему распоряжению, храню у себя.

Скорей выздоравливай и - до встречи. Без тебя скучно.

Большой привет от всех наших! Да, можешь поздравить Володю: он стал ефрейтором.

Крепко обнимаю!

Т в о й С а ш а".

"Здравствуй!

Получила сразу пять твоих писем. Целое богатство! Мне здесь все завидуют: по письмам я занимаю первое место. Это - тебе спасибо!

Мама мне тоже пишет, но не так часто. У нее, кажется, все хорошо. А как у твоей? Ведь у нее нет аттестата. Может, мне написать моей маме, чтобы она навестила твою и помогла, если чем нужно? Напиши. Хорошо? И, пожалуйста, без стесненья. А то ведь я знаю тебя - ты только в письмах смелый.

Это я шучу, конечно. А всерьез очень прошу - не пиши мне глупостей и того, чего нет. Пусть мы всегда останемся хорошими друзьями.

Не сердись за короткое письмо. И на то, что давно не писала.

Ну будь здоров!

Н а т а ш а".

"Здравствуй!

Спасибо тебе за письма! Если не ошибаюсь, после того как я писала тебе в последний раз, пришло два твоих письма.

Ты знаешь, я люблю получать твои письма. В них есть что-то от нашего детства, которое особенно дорого сейчас, и еще - не сердись! - в них действительно много наивного, детского. И мечта твоя быть на фронте (я понимаю ее!) - тоже мечта детская. Здесь все не то и не так, как может тебе показаться. И я рада, что ты в безопасности.

Что тебе написать о себе? Право, особенно нечего, хотя ты и просишь об этом. Я работаю. Дела сейчас вообще идут хорошо, не то что в прошлом году, не говоря уже о сорок первом. Будем надеяться, что война скоро кончится.

Ты, наверно, стал уже совсем большой.

Всего тебе хорошего.

Н.".

"Здравствуй!

Твое письмо и обрадовало и удивило меня (я пишу о последнем, а всего получила три твоих письма). Обрадовало, потому что это твое письмо, а удивило... Откуда ты все знаешь - и про ранение, и про орден? Может, ты служишь в Москве или где-то рядом и был у мамы? А за поздравление спасибо!

О ранении говорить всерьез не стоит. Ведь это было давно, в феврале. Ранение пустяковое: осколком задело руку. Правда, тогда я переживала, что останется большой шрам. Но шрам оказался маленький. Жаль, правда, что на видном месте.

Ты пишешь, что не получаешь давно моих писем. Не сердись! Я буду писать тебе почаще. Я понимаю, как тоскливо без писем, и потому очень благодарна тебе, что ты меня не забываешь.

Теперь еще об одном, о чем ты написал мне. Да, я люблю. Люблю одного человека. Мне не хочется быть жестокой, но и лгать тебе я не хочу, тем более что ты сам спросил об этом.

Я уже говорила и писала тебе, что мы всегда будем настоящими друзьями. Верно?

Жду твоих писем!

Не забывай и не сердись!

Н а т а ш а".

Чтобы убить время, я, как прежде, чертил температурные графики и графики дежурств. Это было хотя и скучное, но какое-то дело. Сестры хвалили меня и даже иногда подкармливали: случалось, что в отделении оставалась одна лишняя порция супа или каши. Люди умирали даже в далеком сейчас от фронта московском госпитале...

И вот только Вера Михайловна... Вера Михайловна уже несколько дней не появлялась в госпитале.

Как-то раз я чертил очередной график и не заметил, как подошел начальник отделения:

- Трудимся, голубчик? Я уже вижу! Отменно получается! Отменно!

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*