Анатолий Онегов - Еловые дрова и мороженые маслята (Рассказы и повести)
Дождавшись своего часа, эта быстрая серебристая рыбешка появлялась около берега, среди камней. Вот тут-то обычно и подстерегали ее крохали-рыбогоны.
Хмурый осенний день расходился медленно. Сегодня ночью шел первый редкий снежок, и теперь большие камни, что торчали из воды у самого берега, оделись в чуть сползшие набок белоснежные шапки. Я видел вдали от берега нескольких птиц с хохолками, конечно, догадывался, что это крохали, но никак не мог предположить, что эти осторожные и, как мне казалось, очень пугливые птицы могут смело заявиться к самой деревне.
Но вот что-то произошло, птицы как будто о чем-то договорились и неторопливо расплылись в разные стороны. И я удивился, отметив, что эти самые утки-крохали вдруг разобрались по парам и так, пара за парой, образовали неширокий полукруг. И полукруг этот двинулся в мою сторону, в сторону деревни.
Я присел на корму лодки, уже затащенной на берег, и стал терпеливо ждать, что будет дальше. А крохали приближались... Я уже видел, как они что-то внимательно высматривают в воде, коротко поводя из стороны в сторону головками. Вот птицы еще ближе, вот их отделяет от моего берега полоса воды всего метров в тридцать... И тут строй полукруга вдруг ожил. Птицы, как по команде, сразу разошлись в стороны и, вскинув крылья и отчаянно ударяя по воде, все так же попарно понеслись к самому берегу. И из воды впереди строя-полукольца одна за другой стали выпрыгивать небольшие рыбешки - и рыбешки, спасаясь от крохалей бегством, неслись в самый берег...
Конечно, это была ряпушка, явившаяся сюда, к камням, на нерест. Многие рыбешки, выскочившие из воды, прыгали в стороны, пытались скрыться в глубине, а те, что без оглядки неслись к самому берегу, к камням, оказывались на мели и тут же доставались крохалям-рыбогонам.
"Так вот почему этих птиц называли рыбогонами!" - догадывался я, впервые увидев охоту крохалей за ряпушкой... Они, выстроившись полукольцом загона, действительно гнали рыбешку к берегу, на мелкое место, где ее легче было поймать, и удачно ловили тех рыбок, которые оказывались поглупей, менее расторопными. Уж такой закон всякой рыбной ловли: рыбаку обычно и достается та рыба, которая почему-либо не научилась быть осторожной или заболела и потеряла силы. И здесь уж ничего не поделаешь таков закон природы.
Крохали охотились за ряпушкой на нашем озере до самого льда. Они все так же, по утрам, появлялись в стороне от берега и будто не думали вначале ни о какой рыбной ловле. Но потом, заметив, прознав, что ряпушка, наконец, появилась, поднялась из глубин и направилась к берегу, разбивались на пары и полукольцом загона гнали испуганную рыбешку на отмель.
Много ли рыбы переловили эти рыболовы-рыбогоны за последние две недели осени, точно не знаю. Наверное, все-таки не очень много... Не знаю я до сих пор и другое: зачем эти птицы-рыболовы во время охоты разбивались на пары? Может быть, проще и легче было охотиться не парами, а выстраиваться в цепочку по одному? Но это мое личное мнение. А крохали, видимо, рассуждали как-то иначе.
ВОРОНЫ-ПУТЕШЕСТВЕННИЦЫ
Я долго считал, что вороны, которых всегда встретишь и в лесу, и возле дома, никуда и никогда от нас не улетают, а просто живут все время рядом с человеком, как домовые воробьи. Но как-то я прочитал, что наша обычная ворона с осени может отправиться кочевать от деревни к деревне, от поселка к поселку. Дальше больше - и скоро узнал я, что на севере нашей страны по зиме ворон вообще не найдешь: стоит ударить морозам, как вороны поднимаются на крыло и отправляются в теплые края, где и проводят всю зиму, и только по весне возвращаются к своим старым гнездам. Вот тебе и на! Выходит, где-то наша ворона ведет себя точно так же, как грачи и скворцы, то есть по праву может считаться самой настоящей перелетной птицей...
Хоть и называл я озеро, на берегу которого стоял мой дом, северным озером, но до самого севера от нас было еще очень далеко, а потому возле своего дома видел я ворон и летом, и зимой и, разумеется, не мог считать наших ворон птицами перелетными.
По весне эти рассудительные птицы разлетались в стороны от деревни, разбивались на пары и устраивали в лесу свои гнезда. И тут увидеть ворон удавалось не часто. Лишь по ранней весне, когда с полей только-только сходил снег и вешняя вода затапливала мышиные норки, видел я на полях своих недавних соседей - ворон, занятых охотой.
Здесь, на полях, вороны стерегли мышей. Вода затапливала норки, и зверьки выбирались из-под земли и прятались среди прошлогодней травы. Укрытие это было не очень надежным, и стоило мышонку пошевелиться, как его тут же замечала ворона. Когда охота вороне удавалась, она поднималась на крыло и, медленно помахивая крыльями, не спеша, но очень сосредоточенно летела в ту сторону, где было ее гнездо.
Встречал я ворон по весне и на берегу озера, когда вода в озере спадала и обнажались затопленные весенней водой берега. И тут вороны находили себе корм - рыб, лягушек и другую живность, погибшую по зиме или во время весеннего половодья.
Когда подсыхали поля и залитые было весенней водой болотинки и прибрежные луговины, ворон я почти не встречал: в это время они промышляли в лесу и почти совсем не попадались на глаза.
Но вот лето заканчивалось, появлялись первые стайки чижей, чечеток, и почти тут же замечал я ворон, которые небольшим отрядом наведывались к моему дому.
Правда, первые осенние визиты вороны совершали тайно - птицы являлись к моему дому рано утром, когда я еще спал, и в сумерках обследовали мой двор, огород в надежде чем-нибудь здесь поживиться и, не дожидаясь, когда я встану и обнаружу своих пронырливых гостей, спешили в лес, чтобы завтра утром снова заглянуть ко мне и снова скрыться в лесу еще до восхода солнца.
Постепенно утренние визиты ворон затягивались, а когда приходили холодные ночные туманы, которые укутывали, закрывали собой чуть ли не всю деревню, вороны обычно запаздывали с утренним визитом, и тогда я видел их, подтянутых, ладных, в новом пере, в новых одеждах, уже приготовившихся к суровой зиме.
Ну, а снег делал ворон совсем сговорчивыми, и теперь они не сразу отступали в сторону от мусорной кучи, когда я выходил на улицу с ведром в руках.
Следом за мусорной кучей вороны обычно окупировали и небольшой пятачок возле забора, где стояла собачья будка, где спал мой Дружок и где всегда стояла миска с едой. Эта миска, видимо, больше всего привлекала ворон, и они шли на любые хитрости, чтобы утащить у собаки либо кусок хлеба, либо полуобглоданную кость.
Постепенно Дружок привык к этим вороватым птицам, и, казалось, ему даже нравилось, когда те, боязливо озираясь и вытягивая вперед свои хитрющие носы, боком-боком подбирались к миске, готовые в любую секунду отскочить в сторону. И Дружок разрешал им подойти совсем близко и утащить у себя из миски небольшой кусочек. После этого вороны становились совсем смелыми и тут же окружали собачью будку со всех сторон. "Ура, мы победили! - казалось, всем своим видом говорили наглые птицы. - Сейчас мы растащим все, что приготовили этой собаке. Ура!"
Я часто наблюдал эту сцену из окна дома и всякий раз, когда вороны победителями окружали собаку и миску с едой, очень переживал: неужели эти хитрющие птицы все-таки усыпили бдительность моего пса и теперь удачно завершат грабеж?
Нет, мой Дружок не зря назывался охотничьей собакой-лайкой. И вряд ли даже такие хитрые птицы, как вороны, смогли бы провести настоящую лайку. Казалось, Дружок спал, ничего не видя и не слыша. Вот вороны совсем близко, вот их наглые черные носы уже заглядывают в самую миску, а собака все еще спит. Вот одна, другая ворона совсем склоняется над миской с едой. Еще секунда-две - и птицы уже отскочат в стороны, ухватив предварительно по хорошему куску. Но как раз этих нескольких секунд и не хватало всегда воронам до полной победы. Дружок вдруг просыпался, вскакивал на ноги. И вот уже перепуганное воронье несется прочь, не оглядываясь назад, не проверяя, понес ли разбойный отряд на этот раз потери.
Но потерь вороны никогда не несли - моя собака довольствовалась только тем, что вороны насмерть пугались и разлетались в разные стороны. После этого Дружок всегда проверял, много ли растащили птицы из миски лакомых кусков, которые он оставил себе на следующий раз, убеждался, что в миске почти все цело, и снова укладывался в конуре, уткнув свой чуткий нос в пушистый хвост.
Так и проводили вороны возле меня всю зиму, изводя собаку и подбирая вынесенный из дома мусор, а по весне, как и положено, разлетались по лесным углам строить гнезда и выводить своих птенцов, чтобы осенью снова вернуться ко мне под окна.
В эту осень вороны, как и обычно, вовремя прибыли ко мне в гости, дождались холодов, дождались первого снега - и только собрались мы вместе встретить настоящую зиму, как произошло событие, о котором я и хочу рассказать...
Как-то утром я поднялся раньше обычного и выглянул в окно. За окном шел снег, не очень густой, но крупный и, по-видимому, мокрый. Он ложился на грядки моего огорода и почти тут же таял. А чуть дальше, за моим огородом, где вчера еще рыжели высокие болотные кочки, снег оставался лежать белыми мутными плешинками. Я пригляделся к этим плешинкам и кочкам, и мне показалось, что там, на болотине, возле кочек, что-то шевелится.
