Святослав Сахарнов - Повести и рассказы
Я очень обрадовался:
- Я. Конечно, я! Это где осьминог, трепанги, кальмары?
- Ага. Очень хорошо нарисованы. Как живые. Вы в доме хотите пожить?
Я задохнулся от неожиданности. ВОТ ТАК РАЗ!
- Хотелось бы.
- Проверитесь у врача. Будете жить со вторым экипажем.
- Я проверялся.
- Ещё раз. Беда - корреспонденты просятся! Вы, я знаю, водолаз, а они-то нет!
БУДУ ЖИТЬ В ДОМЕ!
КОМАНДНЫЙ ПОСТ
В первой палатке, где расположился командный пост, было много проводов, много приборов, стояли телевизор и телефон. Правда, телевизор так и не сумели наладить. Когда его включали, мелькали одни полосы.
- В доме не хватает света. И ещё - много помех, - объяснили телевизионщики. - А так у нас всё в порядке.
Я пришёл на командный пункт - дежурил Игнатьев - и попросил, чтобы мне дали поговорить с Марленом.
Мне казалось, что получится очень интересный разговор: человек первый раз в подводном доме.
- Минутку, - сказал Игнатьев. - Запишу показания приборов и соединю.
Он раскрыл толстую тетрадь и начал писать: температура воздуха в доме... давление... влажность...
- А знаете, - сказал я, - может быть, мне скоро доведётся там жить. Павлов обещал.
Игнатьев кивнул.
- Как у вас уши?
Я вспомнил погружение на Дальнем Востоке:
- Так себе.
- Продувать надо.
Он придвинул телефон.
- Марлена вызывает берег.
РАЗГОВОР
- Привет, Марлен, это я - Николай. Ну как там у тебя?
В трубке шумело. Так шумит воздух в морских раковинах.
- Ничего, - сказал Марлен.
И замолчал. Я тоже ничего не придумал. О чём говорить? На этом наш разговор и кончился.
РАЗРЕШИТЕ, Я ВАМ ПОМОГУ
Всё-таки Павлов разрешил корреспондентам побывать в доме.
Мы сели на буксир.
- Не больше десяти минут, - сказал Павлов. - Если пробудете в доме дольше, придётся потом сидеть в декомпрессорной камере.
- Сидеть? Сколько времени? - поинтересовался корреспондент с лысиной.
Павлов посмотрел в книжечку.
- Два часа... Значит, так, - он сурово посмотрел на нас, - опускаться будут только мужчины. По очереди. С каждым идут трое обеспечивающих. Двое держат за руки, третий - сзади...
Я вспомнил, как страховал когда-то Марлена, когда тот опускался на сорок метров.
- Внутри дома, повторяю, находиться десять минут. Ответственный за все погружения Немцев.
На лысого нацепили акваланг. Он посопел и сказал, что готов.
- Тогда пошли.
Немцев первый прыгнул в воду. Потом свалился корреспондент.
Прыгая, он не придержал рукой маску. Её сбило, он захлебнулся. Немцев подхватил его под мышки.
Корреспондент долго плевался и икал.
- Может, не надо? - спросил, перегнувшись через борт, Павлов. - Ну что там интересного?
Корреспондент замотал головой. Он снова вставил себе в рот загубник и показал рукой вниз.
Они нырнули. Четыре пузырчатые дорожки свились в клубок. Вода зарябила. Потом пузыри исчезли.
- Вошли в дом! - сказал Павлов. - Я думал, не войдут.
Через десять минут вода забурлила и показались четыре головы. Пловцы работали ластами и отдувались.
Их втащили на буксир. Корреспондент стянул со лба маску. Тусклое солнце вспыхнуло на его лысине.
- Ух как интересно! - сказал он. - Вот это дом!
Опустили второго. Этот плавал, как морж, вода вокруг него кипела и расходилась кругами. Он никак не мог погрузиться.
- Навесьте на него грузы! - сказал Павлов.
Толстяку повесили на пояс несколько свинцовых плиток.
Когда, побывав в доме, пловцы вынырнули, толстяк, перевернулся на спину и захохотал.
- Что с ним? - встревожился я. - Может, нервное потрясение? Говорят, есть опьянение глубиной.
- Ему просто весело, - сказал Павлов.
Толстяк влез по трапу на буксир.
- Шикарный дом, - сказал он. - Только я в нём чуть не остался. Туда влез легко - был мокрый и скользкий. А там высох и застрял в люке.
Он снова захохотал.
Тогда вперёд выступила женщина.
- Мне этот надеть? - спросила она и тронула рукой акваланг.
- Пойдут только мужчины, - неуверенно сказал Павлов. Он сказал это, не глядя на неё.
Женщина подняла баллоны.
- Разрешите, я вам помогу, - сказал Немцев.
Павлов отвернулся.
Немцев почесал в затылке, продул загубник и в третий раз пошёл к трапу.
- Туфли снимите, - сказал Павлов женщине.
- Ах да...
- Шут его знает! У неё есть все бумажки, - сказал наш начальник, когда женщина и Немцев скрылись под водой. - Все разрешения. Прошли курсы лёгких водолазов.
Эта пара возвратилась ровно через десять минут. Я помог женщине взобраться на буксир. Она сняла плавательную шапочку и отжала волосы. Светлые струйки побежали по немолодому лицу. Она даже не запыхалась.
- Дом как дом, - сказала она.
Корреспонденты попросили шлюпку и ушли на берег передавать по телефону свои сообщения в редакции.
Немцев сказал:
- А что? Ничего ребята. Первый и второй немного дрыгались, а эта совсем спокойно. Всё-таки десять метров. Не в ванне!
Я спросил Павлова:
- А я?
Он пожал плечами.
- Стоит ли? Заселим дом вторым экипажем - и пойдёте. Не стоит портить впечатление. Насмотритесь.
Последним опускался в дом сам Павлов. Я сидел на корме и смотрел, как он плывёт, поблёскивая ластами. Когда он приблизился к дому, навстречу ему выплыла ещё одна человеческая фигура. Их было еле видно. Они были как два пятна - дрожащие и неверные.
Мне показалось, что они пожали друг другу руки.
Я посмотрел на берег. Из палатки, где стоял у дежурного телефон, вышел маленький корреспондент. Он, как видно, передал своё сообщение, прикрыл голову газетой и побрёл к себе в палатку отдыхать.
ЭТИ ТРОЕ-ТО МОЛОДЦЫ!
НЕ ПОВРЕДИТ
Когда мы вернулись на берег, я встретил Игнатьева. Он поманил меня.
- Соберите себе пакет, - сказал он. - Книжки, бумагу для писем. А то после дома вам ещё сидеть в камере - вот где будет скучища.
Я так и сделал. Завернул в газету карандаши, бумагу. Положил книжку.
Я Долго думал, что лучше всего читать от скуки? И решил - про шпионов.
Конечно, шпионские книжки - это не литература, но ничего.
ОДНА ШПИОНСКАЯ КНИЖКА НА ТРОИХ НЕ ПОВРЕДИТ.
ПРОБКА
Марлен и Джус прожили в доме три дня. Затем их сменили Игнатьев и Немцев.
- Пусть и эти поживут два денька, - сказал Павлов, - а уж потом мы вас...
Когда два дня прошли, я напомнил ему.
- Да, да!
Он стоял передо мной и смотрел на меня сверху вниз.
БЫВАЮТ ЖЕ ТАКИЕ ГРОМАДНЫЕ ЛЮДИ!
- Зубную щётку возьмите, - сказал он, - бельё, мыло.
Я уложил всё, и Павлов повёл меня к врачу.
- Нуте-с, - сказал врач.
Он послушал моё сердце, измерил давление крови, а потом вложил в рот мундштук. На столе стоял прибор для измерения объёма лёгких.
- Дуйте!
Я напыжился и дунул изо всех сил. Прибор забулькал. Его крышка медленно поползла вверх. Она доползла до числа 1500 и остановилась.
- Ого! - сказал Павлов.
Он сидел тут же рядом и смотрел, как я тужусь.
- Н-да! - удивился врач.
Я почувствовал что-то неладное.
- Что такое? - спросил я. - Плохо дул?
- Дули хорошо, - сказал врач. - Но такой объём лёгких бывает только у детей. Полторы тысячи кубиков - это ребёнок лет десяти.
- Как же я вас пущу под воду? - сказал Павлов. - У водолаза лёгкие должны быть за четыре тысячи.
- Я знал одного водолаза, - сказал врач, - у того в лёгких помещалось семь литров воздуха!
- Вот как надо! - сказал Павлов и взял у меня из рук мундштук. Он пополоскал его в баночке с розовой водой и, набрав полную грудь воздуха, стал дуть.
Крышка поднялась чуть повыше моей отметки.
- Две тысячи! - удивился врач.
- Ага! - сказал я. - Две тысячи - это ребёнок лет двенадцати.
Врач задумался. Потом он вытащил резиновую пробку - ею был заткнут прибор, чтобы не выходил воздух, - повертел её в руках, поднёс к глазам и сказал:
- Всё ясно! Пробка подсохла.
Он достал откуда-то новую пробку.
Павлов насупился, сделал несколько вдохов и дунул изо всех сил. Крышка чуть не подскочила до потолка.
- Шесть пятьсот! - весело сказал врач. - Не лёгкие, а кузнечные мехи. Теперь, пожалуйста, вы.
Я выдул ровно четыре тысячи кубиков.
- Вот это другое дело! - сказал Павлов. - Как, доктор, противопоказаний нет?
- Нет.
И он написал в моей водолазной карточке: "РАЗРЕШАЮ".
Когда я вернулся в палатку, Марлен сказал, что, кроме меня, в доме будет жить немцевский кот.
Это тоже будет эксперимент.
- Ты знаешь, - сказал я, - что-то ноги болят. Уже несколько дней. Я врачу, конечно, не жаловался.
- И правильно сделал. Это после Эски. В подводном доме отдохнёшь!
ЕЩЕ О ДЫХАНИИ
Когда Павлов выдувал свои шесть тысяч, я вспомнил, как мы с ним сидели однажды на буксире.
От дома к судну плыли два водолаза. Людей не было видно; две дорожки пузырей тянулись от "Садко" к нам.
- Справа Игнатьев плывёт, - сказал Павлов. - А слева... Не знаю, может быть, Джус.
- Как это? - удивился я. - Человека не видно. Как же вы можете знать?
