Анатолий Мошковский - Дельфиний мыс
- А кто еще с ним участвовал в налете? - спросил Миша.
- Не видел, - сказал Одик. - Это было ночью, и все мы спали.
- Что ж теперь делать, Федор Михайлович? - спросил Миша. - Как вырвать его из клешней Краба?
- Не знаю. - Учитель развел руками. - Он не отдает того, что попало к нему в руки. И всегда действует на законном основании. Уж что-что, а законы он знает назубок.
Вдруг Одик издал какой-то странный звук.
Миша посмотрел на него и неожиданно для себя заметил в его круглом, добродушно-простоватом лице что-то иное: острое внимание, догадку, переходящую в изумление.
- Мы выгоним его из нашей группы, - твердо сказал Миша.
- Кого? - спросил Федор Михайлович. - Илью? Или Жору?
Миша вдруг помрачнел: в самом деле, ведь виноват здесь, скорее, Катран.
- Слушай, - сказал вдруг Миша Одику, - будь другом, сбегай туда, поищи ручку от амфоры.
Одик вскочил с места. Когда он скрылся, Миша спросил:
- Он может на них подать в суд? Могут Ильке что-нибудь пришить?
- При желании - да, но не думаю. Карпов осторожен и не хочет озлоблять против себя народ - обжигался уже! Он, конечно, догадывается, что главный в этом налете Жорка, что он мстит ему…
- Не может примириться, что его сестра стала такой!..
- Возможно. - Федор Михайлович стал связывать бечевкой стопку книг. Я был у нее классным руководителем и знал, что она самолюбива, красива и это и тогда уже было видно - ищет уютное местечко под солнцем. И нашла.
Миша присел на корточки, поморщил лоб, помолчал.
- Что это вы делаете? - спросил он, оглядывая книги и журналы.
- Хочу избавиться от ненужного.
- Негде хранить?
- Абсолютно. Моя Ася просто подняла мятеж. На грани захвата власти. А я пасую: и правда, негде повернуться из-за них… Сколько я, оказывается, покупал ерунды!
В это время раздался частый топот ног и появился Одик. В руках у него была глиняная ручка - как быстро отыскал!
- Спасибо, - сказал Миша, - еще раз приклеим… А эту амфору, Федор Михайлович, мы решили подарить вам.
- Ну что вы! Зачем же… У меня в квартире - амфора? Ни к чему. Понимаю, там, за границей, они нынче входят в моду; те, чьи карманы отвисают от излишка денег, обставляются ими, как у нас когда-то обставлялись слониками. Какой шик! И цены на амфоры лезут вверх. Подводные браконьеры, конечно, не зевают. Пишут, даже охотники за кораллами срочно переквалифицировались: охотятся за амфорами. Где-то я читал, что на юге Франции, у мыса Таят, обнаружили целое "месторождение" амфор; чтобы их не разграбили, весь участок оградили противолодочными сетями - военно-морской флот выделил. Так что вы думаете? Браконьеры прорезали эту сеть из толстых стальных колец специальными щипцами с небольшими зарядами на конце и похитили знаете сколько амфор!
- Сколько? - спросил Одик.
- Штук семьсот и даже, кажется, больше… А почему? Хорошо платят…
- Ого! - вырвалось у Одика.
- А что касается вас… Это прекрасная находка! Я не специалист по амфорам, но, возможно, ученым она сможет многое рассказать.
- Даже в таком виде? - спросил Миша.
- А ты думаешь, Венера Милосская много бы выиграла, будь у нее руки? Или Зевс с Аполлоном и Афиной на фризах Парфенона не стали для мира тем, что они есть, хотя дошли до нас не в идеальной сохранности?
- Да и Ника Самофракийская прекрасно обходится без головы, - с улыбкой сказал Миша и вдруг заметил, что Одик опять с каким-то странным выражением - пристально, слегка недоуменно - смотрит то на Федора Михайловича, то на него.
- Ну конечно! - продолжал свою мысль учитель. - И не нужно гадать, какая у нее была голова. Великое произведение искусства можно определить и по одной уцелевшей руке и даже по одной странице.
Лицо у Одика оставалось очень напряженным.
Миша стал копаться в горке книг.
- И от этой избавляетесь? - Он взял тяжелый том в ледериновом переплете.
- Конечно.
- Этот роман я читал, по-моему, он ничего…
- Нет, Миша, в том-то и дело, что он очень плох, все в нем вздор и вранье.
- Федор Михайлович, - робко попросил Миша, - может, тогда дадите его мне?..
- Зачем он тебе?
Миша промолчал.
- Не трать напрасно времени, выбери что-нибудь получше… Что толку от лжи? Она ведь только калечит душу.
- Верно. - Миша вздохнул. - А написан он красиво.
- Нет. Неправда не бывает красивой… Ты поймешь это, когда вырастешь.
Сзади раздались шаги, и Миша увидел почтальона с тяжелой сумкой на плече.
- Добрый день, Федор Михайлович… Вам журнал и письмо.
- А, спасибо. - Учитель встал навстречу и взял почту. Глянул на конверт, бросил на землю и сказал Мише: - Можешь порвать.
- Как же так? - изумился Одик. - Вы ведь даже не прочитали его!
- А чего читать? Чего нового могут написать мелкие местные гангстеры… По конверту вижу - левой рукой написано…
- Это от них! - вскочил с земли Миша. - Можно посмотреть?
- Смотри.
Миша разорвал конверт, вытащил лист в линейку и стал читать каракули: "Ты, учительская морда, в последний раз придуприждаем, если еще будишь хадить в пракуратуру и соваться со своей прынцыпиальностью, прикончим тибя в собственной кануре или окола моря так и знай, рука у нас не дрогнит истреблять гадов, и тогда пиняй на себя…"
- Негодяи! - сказал Миша, и руки у него задрожали от презрения.
- Много ошибок? - спросил Федор Михайлович.
- Хватает…
- А мне можно прочитать? - спросил вдруг Одик.
- Читай.
И Миша увидел, как Одик, держа обеими руками тетрадочный лист, с жадностью уставился в него. Читал он почему-то долго, точно заучивал наизусть. Потом поднял голову, и в его лице появился испуг.
- А если они и вправду… убьют вас? - спросил он.
- От них всего можно ожидать, - ответил Федор Михайлович. - У них же еще не возникла высшая нервная деятельность, и они не разбираются в жизни, даже приблизительно не знают, что это такое. Для них она - есть, пить, одеваться, и все это даром, без единой капли пота. И только иногда, во время воровства, они рискуют своей ничтожнейшей шкурой. Жалкий, безграмотный народ!.. Разорви письмо.
Одик помедлил, еще заглянул в письмо и только потом разорвал на мелкие клочки.
- Федор Михайлович, - спросил вдруг он, - а наш Карпов не очень хороший?
- Он? - Учитель на секунду задумался. - Ну как бы тебе сказать… В общем, да… Говорят, что "Северное сияние" - образцовый дом отдыха. Возможно. Хотя и не верится. Но что там сытно - уж это точно, но, понимаешь ли, при всем этом он… Он сам… Ну, словом, он сам абсолютно нищий.
- Нищий? - переспросил Одик, и тонкие брови его приподнялись на лоб и словно застыли там. - Он нищий?
- Ну конечно же. И его было бы жаль, как любого обывателя, если б он не был так активен…
В глазах Одика вспыхнула яркая искра несогласия.
- А вы были у него дома?
- А зачем я должен ходить в его дом?
- Но у него столько книг! И хороших - Пушкин, Лермонтов, Чехов… У него так культурно… Его сынок мне не нравится, а вот он…
- Ну, что он? Из родной сестры сделал батрачку, жену обратил в свою веру, сына превратил в хозяйчика…
Одик моргнул ресницами, слушая его.
- А с кем он дружит? С теми, кто может что-то достать ему… А что он любит, кроме того, чтоб вкусно поесть, выпить и похвастаться своей устроенностью?.. А к чему стремится? Побольше иметь. И книги его только реклама для таких доверчивых, как ты.
Глава 17
КОРЗИНКА С КЛУБНИКОЙ
Одик быстро шел домой. То новое, что узнал он сегодня, не умещалось в его голове. Ошеломляло. Выходит, Федор Михайлович, и Миша, и, наверно, другие мальчишки понимают что-то такое, о чем он и не догадывается. А зачем учитель говорил про Троянского коня? И про то, как Одиссей попросил привязать его к мачте, чтобы не поддаться на провокацию этих хищных сирен, которые так волшебно поют, а потом обгладывают черепа и кости легковерных мореходов? И про тугой Одиссеев лук?
Случайно это?
Все, что говорил Федор Михайлович, наверно, правда. Человеку, который не боится таких писем и, не читая, рвет их, нельзя не верить. И потом, он - учитель, и все в городке знают его и, кажется, любят. Не говоря уж о мальчишках. Значит, Карпов нищий… Так… Ничего себе!
Одик шел домой, подавленный этими мыслями, такие они были трудные, тяжелые, точно мешок камней нес. И не давали покоя. Перед ним вдруг открылся новый, тревожный, может быть, высший смысл жизни.
Нищий… А кто ж тогда богатый? Кто?
Только перед калиткой вспомнил Одик про Ильку. Войдя во двор, он сразу же побежал к сараю - дверь его была открыта. Значит, выпустили? Вот как! А что ему за это было?
По двору в открытом летнем платье, напевая, ходила Лиля и развешивала на веревке белье. И хотя Одик знал теперь, что она такая заурядная, все же он не решался спросить у нее про Ильку. Не мог. Еще подумает чего… Он посидел немножко на крылечке, будто поджидал своих, и терзался, что не может открыть рта. И решился - пусть думает о нем что хочет!