Людмила Пивень - Ферма кентавров
И на тренировку она не пошла.
* * *Отработав основных лошадей, все поехали отшагивать их на верхнее поле, а я повернула на нижнее.
Из-за того, что случилось с Карагачем и Машкой, тренер хотел вообще запретить нам ездить в поля, но потом не сделал этого, только поставил условие, чтобы шагали мы все вместе и в лес не сворачивали. Но я решила, что Владимир Борисович ничего не узнает, догоню наших на дороге обратно, а ябедничать никто не станет. И вообще, в первый раз нарушаю — прощается…
Дело в том, что неделю назад я заметила у самой опушки леса, выходящего к нижнему полю, замечательный кустик кизила. На нём были такие ягоды! Огромные, длиной в половину среднего пальца. Когда я нашла этот куст, ягоды были не совсем спелые, красновато-чёрные, а сейчас они уже должны были окончательно почернеть, сделаться сладко-терпкими как… ну да, как перезрелый кизил.
Говорят, что такие, крупноплодные кизиловые кусты остались на тех местах, где раньше, еще до выселения татар из Крыма, были их сады. Не знаю, правда ли это. Ведь развалин домов рыдом нету. Но если кизил как-нибудь и сам мог зародиться такой крупный, то вот виноград-то сам по себе в лесу бы не вырос, а там рядом как раз с моим кусткиком растет старая-престарая виноградная лоза, толщиной с фонарный столб и с мелкими ягодками…
Мы с Боргезом спокойно шагали. Я бросила повод, Боргез вытянул шею и опустил голову, срывая на ходу сухие длинные стебли овсюга.
К моему кустику надо было ехать почти до самого конца поля и я мерно покачивалась в седле, глядя как под ноги Боргеза плывёт земля, заплетённая ежевикой. Мало кто ходил по этим полям, а ездили только мы. Поэтому, поднимая глаза, я никого не ожидала увидеть.
Но увидела.
Навстречу мне шла Крапивиха.
В руках у неё корзинка… Ага, полкорзины кизила… Небось, мой кустик оборвала, гадина!
Боргез почувствовал моё настроение, поднял голову, подобрался, сократил шаг. У меня холодок пробежал по спине, но страшно не cтало.
Мы сходились. Всё ближе, ближе…
И когда мы были совсем рядом, метрах в трёх, Крапавиха сделала большую глупость. Если б не это, может, мы бы разошлись вполне тихо.
Эта здоровенная дура крикнула:
— Пошла ты… Со своим м-мерином!
И махнула в Боргеза своей дурацкой корзиной. Наверно, кизил был все же не спелый, раз она не боялась его подавить.
Многие лошади пугаются резких движений, шарахаются в сторону так, что только держись в седле. А мой Боргез решил, что машут — значит, с ним дерутся.
Он вскинулся на дыбы и выбросил вперёд правую переднюю.
Раз дерутся — надо давать сдачи!
Корзина — в сторону, метров на десять. Кизил разлетелся красными брызгами.
А когда Боргез опускался на все четыре, он толкнул — я почувствовала, нарочно толкнул! — Крапивиху грудью и она влетела спиной в кусты и, ломая ветки, уселась на землю.
И тогда уже я, именно я, подняла на дыбы золотого жеребца. Он показал мне, что Крапивиха совершенно не страшная. Сегодня была моя очередь говорить!
Боргез — я снова почувствовала это, мы же были одним существом! — тут же решил ударить Крапивиху копытом. Он хотел окончательно победить врага. Он хотел её убить. Может быть, на «мерина» обиделся, может быть — на махание корзинкой. А может быть, почувствовал, что именно из-за неё на прошлой неделе мне было так больно в душе…
Крапивиха тоже почувствовала, что сейчас произойдёт, и побледнела. Лицо её — внизу, далеко внизу! — стало белым-белым…
Но я удержала Боргеза. Сама не знаю, почему. И заорала — а конь подо мной стоял свечой, как рыжая статуя, копыта нависали над башкою Тоньки:
— Ты! Сволочь жирная! Если ты! Ещё раз! К нам полезешь! Убьём на фиг! Мы верхом приедем! Ясно?!
Крапивиха шевельнула губами. Что там она сказала, я не поняла, но это было не важно. Я видела её глаза… Остановившиеся, тусклые… Словно кто-то её уже убил, и причём давно.
Тогда я отвернула Боргеза и послала его вперёд. Как мы поскакали по полю! Жеребец пошёл чуть боком, брыкался и вскидывал на галопе передними ногами, а я бросила повод и откинулась назад.
Заходящее солнце мне било в лицо, мне казалось, что я взлетаю к небу на пятибалльных морских волнах, и я поняла, что сейчас могу сделать всё, что захочу. И запрокинув голову к ясному небу, изо всех сил пожелала — а золотой Боргез играл, и ветер дул навстречу — чтобы Машка стала такой, какой была раньше и чтобы она себе нашла нового коня.
Ведь мысли могут стать реальностью, а будущее мы творим сами — своими поступками, решениями, желаниями и чувствами. Так говорил Роман Иванович. И раз я больше всего на свете желаю, чтобы Машке снова захотелось жить — так будет!
В конце поля мы повернули назад. Тоньки не было видно. Она, растерявшая всю свою грозность, бежала, наверное, домой со всех ног. Или катилась под гору жирненьким колобочком…
На верхнем поле мы догнали наших. Боргез про усталость забыл, он так хорошо скакал, что хотел скакать дальше и я не сразу смогла остановить его, мы налетели сзади и все остальные лошади подорвались вперёд за компанию… Меня долго ругали Аня, Верка и Арсен.
Я была счастлива, пока мы не вернулись на конюшню.
А расседлывая рыжего и развешивая на просушку вальтрап и потник, подумала вдруг: стоило ли сдерживать Боргеза?
Он был совершенно прав с лошадиной точки зрения, я не позволила ему ударить, потому что я-то не лошадь. Нельзя убивать людей. Но разве Крапивиха — человек? Она сволочь, законченная подлая гадина. И что же — пусть гады живут? Меня-то больше она не тронет, наших тоже… Наверное. Сейчас, когда мы с Боргезом уже не были вместе, я как-то стала сомневаться в том, в чём была уверена на поле. Но Крапивиха точно тронет других, ни в чём не повинных, людей! Ещё кого-нибудь бутылкой изнасилует…
Надо или нет убивать гадов?
Мне с кем-то нужно было посоветоваться, сама решить я не могла.
Поговорить с Олегом? Нет, это не поможет. У него нет сомнений в том, должны ли жить и пакостить гады. А мне хотелось посоветоваться с человеком, когорый бы сомневался, которому не всё ясно…
Машка!
Я решила отыскать её после второй тренировки, но она нашла меня сама и сказала такое, что я забыла на время о Крапивихе и прочих сволочах.
На лице у неё была хорошая, нежная и светлая улыбка:
— Светка, мне Владимир Борисович сказал, что он всё понимает и прочее… Он сказал, что когда поедет покупать жеребят, я поеду с ним. Я могу попробовать ещё раз найти себе коня… Светка, может, я найду того, в которого переселилась душа Карагача… Светка, ведь правда, есть переселение душ?!
ГЛАВА 9
Быстро и просто я решила сообщить в милицию про мертвеца, но долго не могла придумать, как сделать, чтобы при этом не выдать себя. Ведь взрослые способны даже в самом невинном деле усмотреть опасность, а если речь зайдёт об убийстве, даже из дому нельзя будет выйти без присмотра. Сначала даже закралась мысль никому ничего не сообщать. Но вдруг у нас ничего не выйдет, вдруг мы не выясним, кто был погибший и почему его убили? Пройдёт много времени и если даже милиция потом узнает обо всём, то ничего не не сможет сделать, потому что не останется следов.
В конце концов я решила подбросить прямо в почтовый ящик участковому, Серёге-менту, письмо без подписи. Анонимку. Тогда и милиция, и мы будем в равных условиях. У них больше возможностей для расследования, зато мы раньше начали. И родным убитого сообщат, что с ним произошло. Лучше знать правду, какой бы ужасной она ни была, чем переживать и мучиться от неизвестности.
Машке я решила про анонимку ничего не говорить. Написала на тетрадном листе в бледно-фиолетовую клетку печатными буквами левой рукой: «ЕСЛИ ВАМ ИНТЕРЕСНО, КУДА ИСЧЕЗ ВЫСОКИЙ ТЕМНОВОЛОСЫЙ ЧЕЛОВЕК С ПРИПЛЮСНУТЫМ НОСОМ, ПОИЩИТЕ НА СКОТОМОГИЛЬНИКЕ С ЛЕВОГО КРАЯ КАРЬЕРА». Потом перечитала и тихо порадовалась. Если убитый был бандитом, естественно, никакого заявления о пропавшем человеке в милицию не поступало и участковый примет письмо за дурацкая шутку. Ну а если он был честным человеком или сотрудником милиции, тоже всё будет как надо: его перехоронят на нормальном кладбище, его станут навещать жена и дети. Как полагается.
По-хорошему, надо было запечатать письмо в конверт и послать по почте. Но у меня не оказалось сорока шести копеек на конверт с маркой, а деньги из копилки тратить не хотелось. Пришлось сложить тетрадный листок так, как складываешь, когда начинаешь делать бумажную курочку, и склеить края розовой жвачкой, которую я отковыряла от крышки стола снизу и размяла в пальцах, чтобы она снова сделалась липкой. Вот и пригодилась чья-то свинская привычка лепить комки жвачки на что попало, клея-то не оказалось под рукой.
Почтовые ящики у нас в селе как и во всех сёлах установлены прямо на улице, секциями по восемь штук один над другим. Они все покрашены в тёмно-зелёный цвет дубовых листьев и сверху их прикрывает от дождя и снега маленькая двускатная крыша. Участковый живёт на центральной улице, той самой, по которой мы обычно возвращаемся домой. Поэтому чтобы опустить письмо, даже не пришлось хитрить, убегать из школы или с фермы.
