Николай Богданов - Когда я был вожатым
Не нравились мне и ее глаза, похожие на две спелые сливы. Глядят без всякого выражения. Никогда не поймешь, о чем она думает, что видит, ничего в них не отражается.
Я досадовал на ее родителей, что ее так раскормили.
Бегать ей трудно, спать жарко, купаться неудобно, играть обременительно, прыгать тяжело. Раечку я не любил за скрытность, но жалел. Она же не виновата, не сама выбирала себе родителей.
Конечно, нужно было взять ее в лагерь не только для коллективного воспитания - пусть хоть немного стрясет лишний жир, это же несчастье.
И я стал думать о том, что вообще все ребята не виноваты в том, у кого какие родители, и что нам надо брать в пионеры не только детей рабочих и служащих, а всех, какие только захотят быть с нами, чтобы перевоспитались, независимо от того, нравятся они нам или не нравятся. Не так, как Вольнова: выбрала лишь тех, кто ей по вкусу, одних детей коммунистов, как изюм из булки... Нет, это неправильный путь.
Отчаянный крик с реки прервал мои рассуждения:
- Тонет! Тонет! Утонула Рая!
Когда я очутился на месте происшествия, все девочки были на берегу и, плача и причитая, показывали пальцами на какое-то место в реке.
Вода была спокойна, и никого не было видно.
Я хотел нырнуть прямо с берега вниз головой, и хорошо, что вовремя удержался. Глубина была не больше метра, внизу под зеленоватыми струями просвечивал плотный песок. Сломал бы я себе шею. Приглядевшись, я увидел, словно в сказке о мертвой царевне, лежащей в хрустальном гробу, утонувшую Раю. Она лежала на песчаном дне, закрыв глаза и раскинув руки, и над ней бежала прозрачная, зеленоватая вода. Это было страшно.
Не понимая, как можно утонуть на мелком месте, я какую-то секунду постоял в нерешительности, но, сообразив, что с глупыми городскими детьми всякое может случиться, скатился с обрыва и в один миг поднял утопленницу со дна.
Бросившиеся за мной ребята помогли втащить ее тяжелое тело на берег. Здесь я вспомнил, как на курсах вожатых нас учили делать искусственное дыхание, и принялся за первую практику.
Закидывал ее круглые руки за голову, сгибал в локтях, надавливал на живот, вызывая подъем и опускание грудной клетки. Была надежда, что не все потеряно.
Действительно, она вдруг открыла глаза, как пробужденная мертвая царевна, и ее оживление приветствовал радостный крик всех пионеров.
Девчата бросились ее обнимать, целовать, смеясь и плача.
Все обошлось благополучно, но у меня весь день болела голова, и я плохо спал эту ночь.
И этим дело не кончилось. Чтобы Рая не утонула, я решил научить ее плавать. Толстуха оказалась на редкость не способна. Сколько я с ней помучился! Она болтала руками и ногами как-то без толку, на одном месте, а при попытке поплыть тут же тонула.
Когда я ее чуть-чуть поддерживал - плыла, стоило мне отнять руку - тут же хватала меня за шею и топила своей тяжестью, так что я наглотался невкусной речной воды.
- Ты же легче воды, твой жир - природный спасательный пояс, ты не можешь тонуть, это ты нарочно! - злился я.
Она молча смотрела на меня своими бессмысленно красивыми, телячьими глазами, отталкивалась и, попав на глубокое место, опять начинала тонуть.
И я снова подтягивал ее на мелкое место, ухватив за ногу или за руку, и упорно обучал плаванию. Ничего не поделаешь - сам бросил лозунг: пионер должен плавать, как рыба, бегать, как волк, лазить, как кошка.
КАК МАЙ ПИОНЕРСКИЙ ПОСТИГАЛ ДОБРО И ЗЛО
Как-то наши девочки стали замечать, что у сына отряда Мая Пионерского появились злые наклонности. Он не может пройти мимо лягушки, червяка, жука, чтобы не похвалиться своей силой.
Схватит лягушонка, смотрит в его выпученные глаза и бормочет:
- Вот как давну!
Поймает жука и все ноги оборвет. Увидит червяка на тропинке и сейчас к нему:
- Вот как топну, ты и готов! Что, боишься?
И страх маленького перед большим вызывает у него злорадный смех. Такие поступки ужасно огорчали девочек.
Сколько они ему ни говорили - это нехорошо, это зло, жестоко, - ничего не помогало.
- Всыпать ему разок за такие проделки - вот и поможет! - говорили мальчишки.
Но девочки возмущались:
- Бить детей - да разве это по-пионерски? Наше воспитание должно быть совсем другое.
А какое? Уговоры не помогают, рассуждения тоже.
Май Пионерский все слушает, не возражает, а делает опять по-своему, но тайком.
- Ты понимаешь, это нехорошо, - как-то убеждала его Катя-беленькая, стыдя Мая над растоптанным его ступней червяком.
- Ему нехорошо?
- Ну да, ему же больно.
- А мне хорошо, - хитро усмехнулся Май.
- Но это не по-пионерски обижать маленьких, попионерски надо за них заступаться.
- А если нет?
- Тогда тебя самого кто-нибудь обидит, а большие не заступятся.
Но лукавый взгляд Мая говорил, что он в такую возможность не верит.
Однажды Май, ухватившись за руку Кати, мчался к речке купаться босиком по цветущему лугу. И вдруг, остановившись, заметил на цветке белого клевера пчелу.
Не успела Катя оглянуться, как расшалившийся Май ей назло поднял ногу и с веселым криком опустил на маленькое существо.
В ту же секунду озорник подпрыгнул, упал и огласил окрестности таким басовитым ревом, которого от него еще не слыхали.
Когда я подбежал на зтот сигнал бедствия, идущий из самых глубин сложной натуры Мая Пионерского, то застал такую сцену.
Малыш сидел, обливаясь слезами, а Катя, вынимая из его ступни пчелиное жало, говорила:
- Вот видишь, как самому может быть нехорошо, когда обидишь маленького... Говори: не будешь больше?
А то жало не выну, и ты пропал!
- Ой, я не буду! Ой, больше не буду! - клятвенно обещал Май Пионерский, глотая заливающие лицо слезы и умоляюще глядя на Катю.
После этого весь день все ребята ходили веселые, оживленные, не переставая рассказывать и пересказывать подробности поучительного происшествия с сыном отряда.
Словно гора с плеч, словно туча прошла, дышалось легче, как после грозы.
А то ведь некоторые наши воспитательницы даже плакали, не в силах перевоспитать злые наклонности, обнаружившиеся в нашем человеке будущего.
Май сделался мягче воска. Катя-беленькая для него стала самым большим авторитетом из всех носящих красные галстуки. Тщательное наблюдение даже самых стойких скептиков показало, что Май Пионерский ни явно, ни тайно больше слабых не давил, не топтал, не путал.
КАК ПОЯВИЛСЯ "СОС"
Вскоре состоялось и совещание садолазов.
Подготовили мы его и провели, надо сказать, с блеском.
Вначале в окружающие деревни являлись наши ребята целым звеном, становились на улице, где-нибудь у школы, у пожарного сарая, у кучи деревенских бревен, места деревенских сборищ, и трубили сбор.
Конечно, на звуки горна и бой барабана сбегались все любопытные мальчишки и девчонки. И тут наши представители объявляли:
- Внимание, внимание! Поспели смородина и малина. Поспели вишни. Растут яблоки. Наступает время лазить по садам. Ребята, мы решили собрать совещание по обмену опытом. Как лазили прежде, как теперь. Лазить или не лазить в будущем. Присылайте делегатов на берег реки у парка. Выбирайте самых отчаянных, самых ловких, самых деловых садолазов!
Тут же проводили выборы и вручали мандаты с правом решающего голоса, написанные на березовой коре.
И что же вы думаете: ребята пришли. Один за другим, иные крадучись: нет ли здесь подвоха? Босые, простоволосые, сжимая картузы в руках, пряча лукавые глаза под чубами. И великовозрастные и малыши, "садолазы будущего".
Самым старшим делегатом "от садолазов прошлого"
оказался сам директор совхоза.
- Я был садолазом, когда еще вас, пацанов, и на свете не было. И знаете где? В городе Белеве. Там, откуда знаменитая белевская яблочная пастила. Ох, какой это город, какие там сады! Какие грушовки, какие анисы! А груши бергамот, а дули! И как же нас за них дули! Да знаете ли вы белевских собак? А садовых сторожей? Ну, тогда вы ничего не знаете! Бородачи, глаза ястребиные, голоса медвежиные. Как рявкнут, бывало: "Держи-держи!" - так от страха с забора свалишься. Да... И все-таки сады мы обчищали... Но ведь это были купеческие, буржуйские сады.
А теперь?
- И теперь есть кулацкие, поповские, - сказал какойто мальчишка из деревенских.
- Про эти не говорю, но есть и народные. Вот этот, наш совхозный, он же принадлежит народу.
- А кто с него яблоки ест? - опять раздался скептический голос со стороны деревенских.
- Вот это интересный вопрос, - подхватил директор, - для кого мы хотим сохранить яблоки? Надо избрать комиссию, пусть выяснит и доложит. Давайте выберем делегатов от разных деревень, и пусть они...
- А ты скажи сразу!
- Сказать проще всего, а лучше будет, когда сами увидите. Наш совхоз, вы знаете, поставляет овощи, молоко для больницы. И, когда вы сбиваете недозревшие яблоки, обламываете вместе с ветками вишни, вы отнимаете их у больных людей, которые сами не могут пойти в сад да и сорвать... Снабжаем мы туберкулезный детский санаторий.
