Понсон Террайль - Цикл романов "Молодость короля Генриха"
– В сущности говоря,- сказала после недолгого молчания Маргарита, поколебленная доводами ловкой камеристки,- я действительно хотела бы разузнать подробности о жизни в Нераке… Ну что же, ступай, пожалуй, за ним!
"Мне кажется, что моя притча об устрицах несколько подвинула дела юного гасконца!" – думала Нанси, поспешно отправляясь на свидание с пришлем Генрихом.
Оставшись одна, Маргарита поправила прическу, пониже опустила абажур лампы и снова уселась в кресло у стола. Поэтому, когда Генрих вошел в комнату, она казалась глубоко погруженной в чтение.
– Ах, простите, месье,- сказала Маргарита, когда Генрих в нерешительности остановился в двух шагах от нее,- я так зачиталась, что даже не заметила, как вы вошли! Присядьте сюда, около меня. Простите, что я взяла на себя смелость пригласить вас сюда, но мне хотелось бы иметь от вас самые точные сведения о наваррском дворе. Кроме того, мне показалось, что вы обладаете очень тонким умом и будете интересным собеседником!
– О, мне кажется, что во Франции много умных людей! – ответил Генрих, низко кланяясь принцессе.
– Ошибаетесь! Я знаю только двоих: Пибрака и аббата Брантома, автора "Жизнеописания славных любовными делами дам".
– Он бывает у вашего высочества?
– Да, прежде я принимала его очень часто и находила большое удовольствие в его разговорах, но… он так стар и уродлив…
– А вы, принцесса, чувствуете большое отвращение к старости и уродству?
– Далеко нет, если только человек сам сознает это и держит себя в нужных границах… А этот урод… Знаете ли, однажды он пришел ко мне и прочел мне главу из своей книги, где говорится о существовавшем при дворе Франциска Первого обычае посылать пару шелковых чулок даме своего сердца.
– Как же, помню! Там говорится далее, что, когда дама носила семь – десять дней эти чулки, кавалер посылал за ними и сам носил их в свою очередь.
– Вот именно. Однажды Брантом дошел до такого экстаза, что упал к моим ногам, а на следующий день мне подают маленький ящик редкого дерева, и в этом ящике я нахожу… пару шелковых чулок!
– Однако аббат Брантом более чем смел! – с хорошо разыгранным негодованием сказал Генрих.
Говоря это, он впился в принцессу таким взглядом, который был не настолько почтителен, насколько можно было ждать от мелкого беарнского дворянина. Принцесса снова покраснела, но не мешала молодому человеку любоваться собой. А Генрих тут же ухватился за удобную тему.
– Конечно,- продолжал он,- Брантом вел себя настоящим нахалом, но его поступок можно объяснить охватившим его безумием, и согласитесь, если ваша божественная красота способна вскружить голову такому старому, опытному человеку, как он…
– Господин де Коарасс, вы ужасный льстец!
– Простите меня, принцесса, но я просто откровенный провинциал!
– Надеюсь, по крайней мере, что вы не пришлете мне завтра чулок по примеру Брантома!
– Счастье хоть изредка видеть ваше высочество является для меня венцом всех моих грез, принцесса! – нежно ответил Генрих.
Маргарита нашла, что сир де Коарасс слишком горячо приступает к делу, и сочла нужным переменить тему.
– Знаете ли вы, господин де Коарасс,- сказала она,- что король сразу полюбил вас?
– Его величество превознес меня свыше меры!
– Вы родственник Пибрака?
– Да, ваше высочество.
– Он очень умен.
– О, без сомнения! – ответил Генрих и тут же решил вновь вернуть разговор к первоначальной теме, от которой, видимо, увиливала Маргарита.- Кстати, разве мессир де Брантом не извинился перед вами?
– Нет, чтобы излечиться от своего безумия, он удалился в свое аббатство.
– Бедный человек!
– Как, да вы жалеете его? – спросила Маргарита.
– Да как же мне не жалеть его, принцесса, если я понимаю, как он должен был страдать! – ответил Генрих.
На этот раз намек отличался излишней прозрачностью.
– Вы отличаетесь настоящей гасконской смелостью! – заметила Маргарита.
– Бога ради, простите, принцесса, но я так смущен… Генрих так тонко разыграл сконфуженного, что Маргарита была тронута смущением беарнца.
– Сколько вам лет? – спросила она.
– Двадцать.
– В таком случае я прощаю вас! – сказала она, протягивая ему руку.
Генрих взял эту руку, осмелился поднести ее к губам и сделал движение, собираясь опуститься на колени перед Маргаритой, но в этот момент в дверь постучали.
– Кто там? – испуганно спросила принцесса.
– Ваше высочество,- ответил юный голос,- королева-мать послала меня за вами!
– Хорошо, милый Рауль,- Ответила Маргарита, узнав пажа по голосу,- скажи королеве, что я собиралась лечь спать, но я оденусь и приду.- Затем она подбежала к маленькой боковой двери и тихо крикнула: – Нанси!
Не прошло и двух секунд, как в коридоре послышалось шуршание шелкового платья Нанси, и камеристка вошла в комнату.
– Как видите,- сказала принцесса Генриху,- я принуждена расстаться с вами!
– Увы! – вздохнул Генрих.
– А я-то так хотела узнать от вас все подробности относительно неракского двора!
– Но я всегда к услугам вашего высочества!
– Ну что же, приходите завтра опять!..- И с этими словами Маргарита дала принцу руку для поцелуя и приказала Нанси проводить его.
Через несколько минут Генрих уже проходил мимо кабачка Маликана. Рассеянно заглянув туда, он увидал какого-то человека, спокойно гревшегося у камина. Это был Ноэ.
– А, это вы, Анри? – сказал последний.- А я только потому и зашел сюда, что рассчитывал встретиться с вами!
– Ты так расстроен? – шепотом спросил Генрих приятеля.Уж не пришлось ли тебе добираться сюда вплавь прямым сообщением от моста Святого Михаила?
– Нет,- ответил Ноэ,- я обеспокоен за вас!
– За меня? Это почему?
– Ах черт, а ведь я совершенно забыл о ней! Странное дело: у Сарры я забываю о существовании принцессы Маргариты, у Маргариты – о существовании красотки-еврейки!
– Так! Как видно, память у вас находится в добром согласии с сердцем!
– Но принцесса так красива!
– Ах, так вы ее любите?
– Это я пока еще не могу сказать.
– Так, значит, вы любите ювелиршу?
– Не знаю, ничего не знаю! Она тоже удивительно красива и к тому же так несчастна! Ведь этот Лорьо, которого мы считали таким честным и порядочным, на самом деле просто негодяй, разбойник, убийца!
– Вот как? – сказал Ноэ.- А я-то собирался спасти его от большой опасности! Да, мне кажется, что его немножко прирежут. Ну, теперь я не стану мешаться в это дело, но его жену непременно надо будет спасти!
– Да что ты говоришь? – взволнованно спросил принц.- Они оба подвергаются опасности? Расскажи мне скорее, в чем дело!
XX
В то время как Генрих Наваррский был еще у принцессы Маргариты, Рене шел в Лувр, объятый думами, навеянными на него откровениями Годольфина. Он имел право свободного доступа к королеве во всякое время. Екатерина не могла и дня прожить без своего парфюмера, и Флорентинец знал больше государственных тайн, чем сам король. Когда он вошел в комнату королевы, она как раз дочитывала объемистое письмо младшего сына, герцога Анжуйского, который писал ей из Анжера о бунтовщическом движении среди гугенотов.
– Ну, погоди только! – со злобой пробормотала она,- я заставлю короля, несмотря на всю его слабость, издать хорошенький указ против этих поклонников проповеди! А, это ты, Рене? – сказала она, увидев парфюмера.- Ты очень кстати!
– Я нужен вашему величеству?
– Да. Ты напишешь под мою диктовку письмо герцогу Анжуйскому. Я должна, наконец, покончить с гугенотами!
– Совершенно согласен с вашим величеством!
– Герцог пишет мне, что гугеноты опять начинают затевать что-то. Но что мне ответить ему? Посоветуй, Рене!
– Я прочел в звездах, что гугеноты погубят монархию! – важно сказал он.- Конечно, это еще не окончательно,- стал он сбиваться с тона, заметив, как побледнела Екатерина,- это зависит от того, поставят ли их на свое место… Словом, я не знаю, но совершенно ясно, что опасность есть и монархию будет защищать женщина…
– И… эта женщина?
– Это вы, ваше величество!
– А восторжествует она?
– О да, но лишь ценой потоков крови!
– Кровь! – сказала Екатерина, с суеверным почтением прислушиваясь к изречениям Рене.- Да, кровь должна будет пролиться, и опять меня будут винить в жестокости, кровожадности, нетерпимости. А между тем, видит Бог, в моем сердце нет и следа фанатической нетерпимости к иноверцам. Я, дочь герцогов Медичи, воспитанная лучшими профессорами Флоренции, могу ли быть настолько умственно ограниченной, чтобы преследовать людей лишь за то, что они предпочитают проповедь мессе? Но дело в том, что за религиозными убеждениями у гугенотов скрываются мятежные политические надежды. Они восстают против пышности и великолепия трона и его ближайших помощников, готовы разграбить монастыри,- словом, хотят ниспровергнуть весь тот порядок вещей, на котором уже столько лет зиждется величие Франции… Гугеноты – враги монархии и трона, а потому должны погибнуть!.. Однако писать, Рене, писать! – спохватилась она. Екатерина продиктовала парфюмеру письмо герцогу Анжуйскому. В этом письме она ссылалась на болезнь короля, которая мешает в данный момент предпринять что-либо решительное, но, по ее мнению, у герцога как губернатора Анжера достаточно власти, чтобы сажать в тюрьмы и вешать всех тех, кто будет уличен в антимонархической деятельности. Поэтому она усиленно рекомендовала сыну суровую непреклонность и строжайшие меры.
