Валентина Осеева - Динка. Динка прощается с детством (сборник)
Обе они уже давно поглядывают на палатку старика, пытаясь отгадать, о чем так долго беседует Никич с Динкой.
– Да, надо уже позвать, – соглашается Марина и, подойдя к перилам, громко кричит: – Дина!
Девочка вскакивает:
– Иду, мама!.. Дай мне еще папу на подержание! Я ничего не сделаю! – просит она Никича.
– Иди, иди! Я сам его давно не видел. Придешь – вместе посмотрим! У матери много карточек, а у меня одна, – торгуется Никич.
– Дина! – снова раздается голос матери.
– Иду! – откликается девочка, но не уходит, а, волнуясь, пытается что-то вспомнить. – Дедушка, я что-то хотела тебя спросить… Да, вот что! Где утес Стеньки Разина? Вот про который пел дядя Лека?
– Тьфу! – теряя терпение, отплевывается старик. – Что ты мне голову крутишь! Устал я от тебя, как тысячу верст прошел. Какой еще утес тебе понадобился? Ступай, ступай отсюда!
Динка в раздумье направляется к дому. Она идет медленно, потому что еще не придумала, что сказать маме.
Где она была утром? Может быть, ей сказать, что она была на пристани и слушала, как играет шарманщик? Может, при этом можно громко вслух сказать, что в шапке старика шарманщика очень весело звенят денежки, когда их много?
И Ленька тоже дал ей копейку, она и ее бросила в шапку! «Дзинь-дзинь! – подпрыгивает Динка. – Будь что будет!»
– Мамочка, ты уже встала? – весело кричит она.
– Я не только встала, а уже позавтракала, а вот ты еще ничего не ела, – спокойно отвечает мать.
– Садись поешь, – придвигая к столу табуретку, говорит Катя. Динка мельком взглядывает на лица обеих; она не знает, что после ее ночных слез мать строго-настрого запретила ругать девочку за ее утреннюю прогулку и за рваное платье: «Я сама с ней поговорю, когда она увидит, что мы не собираемся ее ругать».
«Делай как знаешь, я больше ни во что не вмешиваюсь», – ответила Катя.
И теперь она молча пододвигает Динке молоко, мажет ей маслом хлеб и кротко спрашивает:
– Хочешь еще?
Динка хочет. Она ест быстро, весело, словно с каждым глотком сердце ее переполняется радостью жизни, и, убедившись, что никто не собирается спрашивать, где она была, она сама, с полной неожиданностью для себя и для всех, заявляет:
– А я встала раным-рано! И побежала на пристань. Там играл шарманщик. И ему дали много-много денег! Даже один бедный мальчик, совсем сирота, дал целую копейку! Как хорошо было, мама! Дзинь-дзинь – в шапке денежки! Дзинь-дзинь!
Глава 16
Гости
Дети всю неделю ждут воскресенья, им хочется подольше побыть с матерью, пойти с ней гулять, купаться, почитать вместе книжку. Мать тоже ждет воскресенья: служба и поездки в город отнимают у нее много сил и времени. Только в воскресенье она может провести весь день со своими девочками, ближе присмотреться к каждой из них, разрешить всякие недоразумения и вопросы, которые возникли за неделю, в тихой, уютной обстановке поговорить с ними об отце, почитать им книгу. Кроме того, Марина намечает себе много всяких дел. Эти дела постепенно скапливаются за неделю и откладываются на свободный день. Но в воскресенье приходят гости.
Гости бывают разные. Динка делит их попросту на «всамделишных» и «гостиных». «Всамделишные» – это те гости, которым все радуются и жалеют, когда они начинают собираться домой; а «гостиные» – это те, которые мучают хозяев ненужными разговорами и, требуя к себе усиленного внимания, не только не вносят никакой радости в дом, а словно вбирают в себя все силы хозяев и уходят довольные собой.
Сегодня самыми первыми придут гости «всамделишные». Они приходят каждое воскресенье к двенадцати часам дня. Их ведет самая старшая гостья – девятилетняя Анюта, дочка сторожа.
Знакомство с Анютой завела Динка. Как-то после обеда, когда Марина играла свой любимый вальс «Осенний сон», Динке показалось, что за калиткой мелькнуло чье-то платье… Она влезла на забор и увидела незнакомую девочку. Приподнявшись на цыпочки и заложив руки за голову, девочка тихонько кружилась в такт музыке.
«Эй! – окликнула ее Динка. – Что ты тут кружишься?»
Девочка испуганно оглянулась, потом робко подошла к забору:
«Я смерть как люблю музыку! Кто это у вас играет?»
«Это моя мама! Пойдем к нам! Как тебя зовут?»
«Анюта… Я в то воскресенье долго слушала…» – Девочка подняла большие темные глаза. Гладкие черные волосы ее были разделены ровным, как ниточка, пробором и заплетены в две тонкие косички. Коричневое платье, аккуратно заштопанное на локтях, едва покрывало голые коленки.
«Иди к калитке! – крикнула Динка и, спустившись с забора, выбежала на улицу. – Иди же, Анюта!»
Но девочка стояла все на том же месте.
«Почему ты не идешь?» – подбегая к ней, спросила Динка.
Анюта покачала головой:
«Боюсь… Вы богатые… господа…»
«Да что ты! Мы совсем не господа!» – усмехнулась Динка.
«Ну как не господа! Дачу снимаете… Бедный человек дачу не снимет», – серьезно сказала Анюта.
«Конечно, мы не бедные… Моя мама сама зарабатывает деньги. Но мы не господа, мы просто это… как его… – Динка вспомнила новенькую железнодорожную форму, в которой был снят отец. – Железнодорожники – вот кто мы! Элеваторские!»
«Кто? – переспросила Анюта и, взглянув на копну Динкиных волос, пожала плечами. – Цыгане, что ли? Не пойму я!»
«Да ну тебя! Какие еще цыгане! Идем лучше, а то мама перестанет играть! Ну, идем, не бойся!» – Динка решительно взяла Анюту за руку и потащила ее за собой.
«Вот моя мама, вот Мышка, вот Алина!.. А эту девочку зовут Анюта!» – весело кричала она, врываясь в комнату.
Марина, не переставая играть, оглянулась и приветливо кивнула головой. Мышка поспешила ободрить оробевшую гостью.
«Вот хорошо! – сказала она так, как будто только и ждала эту незнакомую девочку. – Садись со мной, Анюта!»
«Нет! – вмешалась Динка. – Анюта хочет танцевать! Она смерть как любит музыку!»
Алина, удивленно и строго рассматривающая неожиданную гостью, вдруг оживилась.
«Ты умеешь танцевать?» – спросила она.
«Да», – испуганно пролепетала Анюта.
«Так пойдем! Это вальс!» – не понимая испуга девочки и не решаясь взять ее за руку, сказала Алина.
Но Анюта вдруг расцвела улыбкой, заторопилась.
Обе девочки вышли на середину комнаты и, обнявшись, прислушивались к музыке.
«Сейчас… сейчас…» – подняв вверх тоненький палец и удерживая подругу, шептала Анюта и вдруг, словно оторвавшись от земли, увлекла за собой Алину.
Глядя друг на друга смеющимися глазами, девочки кружились так легко и плавно, что всем казалось, будто в комнату влетели две большие бабочки. Этот первый вальс положил начало дружбе Алины и Анюты. Правда, дружба эта со стороны Алины сразу стала покровительственной, и, когда обе девочки сидели в саду или шли рядом по дорожке, Анюта чем-то напоминала старательную ученицу, а Алина – строгую учительницу, и обе они были довольны друг другом.
Жизнь Анюты была нелегкой. Отец ее, хмурый, вечно занятой человек, мало обращал внимания на детей. Семья была большая. Анюта нянчила младших детей, стирала пеленки, варила обед. Подружившись с Алиной, худенькая большеглазая Анюта в своем заштопанном коричневом платьице забегала к Арсеньевым и в будни, но в воскресенье она торжественно приходила «в гости» и приводила с собой младших детей: пятилетнюю веселенькую Грушку и серьезного карапуза Васятку.
Четвертая и самая любимая гостья – это Марьяшка, девочка портнихи. Марьяшке четыре года. Она кругленькая и тяжелая, как камушек. У нее большие голубые глаза, пухлый рот и красный курносый носик. Марьяшка живет недалеко, она приходит всегда самостоятельно и, сильно картавя, спрашивает: «Кисей будет?» Она уже хорошо знает, что каждое воскресенье Лина варит для гостей сладкий кисель.
Мать Марьяшки ходит шить поденно, запирая девочку на целый день одну. Марьяшка успевает наплакаться и выспаться, пока придет мать. Ест Марьяшка, сидя на полу и черпая ложкой суп прямо из кастрюли. Мать нарочно ставит ей на пол эту кастрюлю, чтобы девочка не перевернула на себя суп. По вечерам портниха надевает на свою Марьяшку нарядное платьице, покрывает свою гладко причесанную голову воздушным шарфом и выходит за калитку. Заходящее солнце освещает грустную портнихину фигуру и прильнувшую к ней девочку.
С парохода шумно и весело идут дачники, ветерок раздувает парусом воздушный шарф, а портниха все стоит и смотрит вдаль, как будто кого-то ждет.
Но ждать ей некого. Муж ее, скромный приказчик в магазине дамского белья, утонул в прошлом году, выехав в один из воскресных дней порыбачить. Портниха с дочкой не вернулась в город, а устроилась сторожихой на одной из богатых и вечно пустующих дач; владельцы ее почти всегда жили за границей. Роскошная барская дача с вычурными балконами была наглухо заколочена, большие окна закрыты белыми решетчатыми ставнями, ворота с ажурной резьбой заперты на замок… Широкая аллея заросла травой, и только узенькая дорожка от калитки вела к убогой сторожке, где жила со своей дочкой портниха. В сторожке было темно и сыро, единственное окошко никогда не открывалось, над кроватью, покрытой лоскутным одеялом, висела икона Божьей Матери.
