Владимир Малюгин - Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре
Под Киевом шли тогда горячие бои. Красные отчаянно отбивались сразу от деникинцев и петлюровцев.
Бригада курсантов была брошена против стихийно наседающей петлюровщины.
И здесь он впервые ощутил на себе холодное дыхание смерти.
…Было за полдень и было сухо. Запомнилось Аркадию серое небо — такое же серое, как шинели курсантов, распластавшихся в цепи, их сосредоточенные, сумрачные лица.
Бой еще не начался. По цепи, по ротам поехала батальонная кухня. И вдруг совсем неожиданно с вражеской стороны, разрывая напряженную серую тишину, зажужжал снаряд и с фейерверочным треском разорвался возле походной кухни. И остались бойцы перед самым боем без харчей.
К цепи курсантов, которой командовал Аркадий, подъехал помощник командира полка.
— Товарищ комроты, — сказал он, указывая на искалеченную походную кухню, — идите в штаб и скажите, что я приказал прислать консервов. А если нет, то сала, и потом пусть вскипятят хотя бы воду для чая. Сделайте что-нибудь…
— Слушаюсь, товарищ помкомполка! — Аркадий повернулся кругом и пошел в расположение штаба по тропке, петлявшей меж кустами.
Впереди была цепь, наши, вот почему, когда сзади послышался лошадиный топот, Аркадий даже головы не повернул, а просто отступил, пропуская конников.
Топот неожиданно оборвался, и Аркадий ощутил сзади горячее лошадиное дыхание. Послышался знакомый металлический лязг затвора, а затем в затылок уперлось что-то холодное и тупое.
— Вот еще, дураки кавалеристы, нашли время для шуток! — разозлился Аркадий, повернул голову, чтобы обругать всадников, и обмер. На конях перед ним гарцевали два всадника в ярко-красных мундирах и синих суконных шароварах, каких никто в бригаде никогда не носил. У одного из них с правой стороны не хватало на груди медной пуговицы.
«Кончено, все кончено», — эта мысль молнией пронеслась в похолодевшем мозгу. Аркадий пошатнулся, чтобы спусковой крючок приставленной к затылку винтовки грохнул взрывом.
Но неожиданно послышалось:
— Наш. Поехали!
Всадники пришпорили коней, и опять никого и ничего.
Аркадий посмотрел вокруг и, машинально сделав несколько шагов вперед, сел на пень.
Все было так дико и так нелепо, думал Аркадий, ведь позади были петлюровцы и он уже должен быть мертв. Что же случилось?
Позднее Аркадий узнал, что далеко на левом фланге отбивалась бригада красных мадьяр. Бригада были разбита, и двое кавалеристов прискакали сообщить об этом в штаб нашего полка.
27 августа рота Аркадия Голикова приняла бой у деревни Кожуховка, что неподалеку от станции Боярка.
Лежа меж истоптанных огуречных и морковных грядок, курсанты отбивали атаки петлюровцев. Прямо перед глазами — вражеская цепь, одна, другая…
— Огонь! — командовал Аркадий.
С треском рвались гранаты, в грохоте смешались крики, взрывы и стоны: сколько часов шел бой, Аркадий не помнил.
Вот еще и еще цепи петлюровцев. Снова и снова Аркадий слышит свой голос, который кажется чужим:
— Огонь! Огонь!
Неужели это он в исступлении кричит?
А рядом бредит и умирает курсант Яша Оксюз. Эх, Яшка, Яшка!.. Аркадий склонился к другу. Он говорил уже что-то не совсем складное и для других непонятное.
— Если бы, — бормотал он, — на заре переменить позицию. Да краем по Днепру, да прямо за Волгу. А там письмо бросьте. Бомбы бросайте осторожнее! И никогда, никогда… Вот и все! Нет… не все.
Аркадий понимал, что Яша хочет и торопится сказать, чтобы они били белых и сегодня, и завтра, и до самой смерти, проверяли на заре полевые караулы, что Петлюра убежит с Днепра, что Колчака прогнали уже за Волгу, что наш часовой не вовремя бросил бомбу и от этого нехорошо так сегодня получилось, что письмо к жене — еще совсем девчонке — у него лежит, да Аркадий и сам его видит — торчит из кармана потертого защитного френча. И в том письме, конечно, все те же слова: прощай, мол, помни! Но нет силы, Аркадий это крепко знал, которая бы сломила Советскую власть ни сегодня, ни завтра!
Аркадий скомандовал:
— Огонь! Смерть врагам! Огонь!
Но силы были неравные. 30 августа 1919 года войска Красной Армии оставили Киев. В числе последних перешел цепной мост командир курсантской роты Аркадий Голиков.
С остатками своей роты он стоял на высоком лесистом бугре, всматриваясь в сторону Киева. С высоты далеко были видны окрестности города. Где-то внизу отсвечивала широкая лента Днепра. Над рекой с печальным криком носились чайки, издали они казались серебристыми листьями тополей, подхваченными ветром.
Вдруг со стороны города гулко ахнул снаряд, потом другой и третий.
Кто-то из товарищей тихо сказал:
— Ну, прощай, Украина…
— Прощай! — повторили товарищи.
— Мы опять здесь будем, — твердо сказал Аркадий, крепко закусив губу.
— Обязательно будем, товарищ командир! — отозвались бойцы.
Небольшая горсточка красноармейцев — все, что осталось от курсантской роты, которой командовал Аркадий, — клялась, что вернется обратно в оставленный врагу старинный город, и в ответ, словно прощальный салют, до неба вспыхнуло ослепительным блеском яркое пламя: это взрывали при отходе пороховые погреба.
…Снова бои, снова поражения, и снова победы.
Аркадий уже командир роты 467‑го полка 52‑й пехотной дивизии 16‑й армии. Полк стоял в районе Лепеля.
Во второй половине октября началось наступление. Полки 52‑й дивизии выбросили белополяков из Лепеля, форсировали реку Березину и к концу октября совместно с 17‑й дивизией освободили весь Полоцко-Лепельский район.
…Аркадий стоит перед своей ротой, застывшей по команде «смирно». Вот они, его славные бойцы. Голодные, усталые. В истрепанном летнем обмундировании, хотя на дворе уже стоит глубокая осень. Это они с честью вышли из боев с врагом — победители, получившие заслуженный отдых.
В роту к Аркадию приходил инспектор пехоты армии. Он установил: за время боев были случаи заболевания бойцов и командиров от голода и усталости, но не было случаев трусости или неисполнения боевых приказов.
Аркадий очень гордился таким заключением.
Он подает команду «вольно» и зачитывает своим бойцам приказ по войскам:
— Реввоенсовет Шестнадцатой армии поздравляет доблестные части с достигнутыми успехами. От лица РСФСР благодарит комсостав, комиссаров и красноармейцев за проявленную доблесть и самоотвержение…
Громкое «ура» проносится по рядам.
Аркадий обходит ряды красноармейцев, а потом сообщает, что их 467‑й полк за мужество и героизм представлен к награждению орденом Красного Знамени.
И нова дружное «ура» несется по рядам.
Аркадий доволен, больше того — он счастлив, что его рота входит в прославленный краснознаменный полк.
Но отдых длится недолго. Вскоре рота, которой командует Аркадий, вступает в бой. Снова сражения с ненавистным врагом. Возле местечка на реке Улла Аркадий ранен в левую ногу и контужен в голову — разорвана перепонка правого уха.
Это случилось в декабре 1919 года.
После лечения в Воронежском военном госпитале ему выдали пару грубых непокрашенных костылей, отпускной билет и проездной литер до Арзамаса.
…Февраль 1920 года. Санитарный порожняк, идущий на Восточный фронт, везет его, красного командира в серой солдатской папахе, с обветренным, похудевшим лицом и серьезными, но все равно веселыми глазами, в родной город.
Впереди мелькнули купола церквей и монастырей, старая пожарная каланча.
Арзамас!
Около года не получал Аркадий никаких весточек из родного дома. Кажется, ничего не изменилось с тех пор, как он уехал с отрядом товарища Ефимова.
Но в семье много нового. Подросли сестренки Катюшка и Ольга, а Талочка стала совсем взрослой и уже вступила в комсомол.
А в жизни матери произошло большое событие: теперь она — член партии большевиков.
Как гордился Аркадий своей бесконечно милой и дорогой мамой! И радовался вместе с ней!
Некоторое время Аркадий пролежал в постели. Рана давала о себе знать, а хотелось скорей к ребятам, к друзьям так быстро пролетевшего детства.
Но приятели уже узнали о том, что Аркадий приехал на побывку. Пока он лежал в постели, к нему то и дело приходили товарищи.
Как завидовали ему сверстники по реальному училищу: ведь Аркадий уже боец, красный командир, раненый! А они как были мальчишками, так и остались…
Оказывается, некоторые школьные друзья Аркадия стали активными работниками уездного комитета РКСМ. Их еще немного, первых арзамасских комсомольцев, всего пятьдесят человек, но это дружный боевой союз.
Члены союза помогали поддерживать революционный порядок в городе. Нередки были поджоги, грабежи, поэтому город охраняли молодежные патрули
Комсомольцы многое успевали делать: разгружали загоны с дровами на вокзалах и станциях, пилили дрова в лесу, проводили беседы, читали доклады «по текущему моменту», занимались при уездкоме в литературном, астрономическом и музыкальном кружках. А питались кипяточком да супом «карие глазки». Так суп называли за то, что варили его из селедочных голов.