Питер Леренджис - Наблюдатели
И тут дверь закрылась. И вагон снова погрузился в кромешную тьму. Поезд дернулся и снова остановился. Впереди замигали и вспыхнули резким зеленовато-белым светом прожектора головного вагона.
— У нас некоторые технические сложности… — раздался голос в репродукторе.
Поезд двинулся. Передние огни снова замигали и погасли.
Я не отрываясь смотрел на станцию. Ликующая толпа вела новоприбывшего вверх по лестнице. На платформе остался всего один человек. Он стоял не шелохнувшись и смотрел на наш поезд.
Крик вырвался у меня из горла. Я вцепился в резиновые прокладки между дверьми и яростно пытался раздвинуть их, хотя поезд набирал скорость.
И тут мой отец увидел меня. Он стоял и махал мне рукой, пока поезд не скрылся из виду.
2
Иногда от этого никуда не деться.
И это заставляет тебя быть наготове.
Папа!
Слово взорвалось у меня в голове. Такого быть не может. Но это так! Это был мой отец. Он видел меня. Папа жив!
БУМ! БУМ! БУМ!
Это я колочу кулаками по двери и кричу пронзительным, прерывающимся голосом:
— Стойте!
Теперь все глаза обратились на меня. Парень, от которого разило чесноком, отшатнулся с перекошенным от ужаса лицом.
Станция уже исчезла из виду. За окном мелькали грязно-серые стены тоннеля, освещаемые редкими лампочками.
— Следующая станция «Диэфилд»! — разорвал тишину голос машиниста по громкоговорителю.
Все это сон.
Но разве можно видеть сны широко открытыми глазами?
Еще как! Это называется стресс. Из-за стресса увидишь все что хочешь. Типа мужика в синей рубашке. А может, у меня шарики за ролики заходят? Готов биться об заклад, мои друзья так и думают. Это же написано на их вытянутых физиономиях.
Поезд сбавил скорость. Мы подъезжали к «Диэфилд-стрит». Моя остановка следующая. Я чувствовал себя разбитым. Надо выбираться отсюда. Лучше дойти до дома пешком.
Едва двери открылись, я выскочил на перрон и что было сил дунул к выходу, перепрыгивая через три ступени, пока не выскочил на свет божий.
Добежав до угла Диэфилд-стрит и Орфея, я услышал знакомый голос, окликнувший меня сзади:
— Дэвид!
Хитер! Кто же еще? Как она здесь очутилась?
ШШШШЗ!
Машина, резко крутанув, промчалась мимо, визжа тормозами. Я отшатнулся и врезался в светофор. Хитер подбежала ко мне:
— С тобой все в порядке?
Нет. Ну не мог я рассказать ей, хоть убей. Это же дурдом. Мне надо побыть одному.
— Все путем, — отбоярился я. — Увидимся.
— Дэвид, какая муха тебя укусила? — удивленно спросила Хитер.
— Никакая, — рявкнул я. — Что ты плетешься за мной?
— Ты что, забыл, что мы живем в одном доме? Мне в ту же сторону.
— А зачем сошла на остановку раньше?
— Еще и виновата. Спасибо! А что было делать, когда ты — спокойнейший парень на свете — стал колотить в дверь вагона и орать как резаный? Я ж все-таки не чужая, вот и дунула за тобой. И, слава богу, вовремя. А то б точно угодил бы под машину. И вот благодарность!
Везет как утопленнику. Хочется хоть раз побыть наедине с собой, чтоб не рехнуться, и на тебе: у меня на хвосте первая сорока франклинской средней школы.
— Я пошутил, — говорю.
— Хороши шуточки — орать «Стой!» в тоннеле, где нет ни души!
— Я хотел задать жару пассажирам, чтоб они решили, что я псих, и отодвинулись. А то сдавили — не продохнуть.
— Ври да не завирайся!
Я повернул на Виггинс-стрит. Оттуда до дома рукой подать.
— Послушай, Дэвид, — зудела у меня за спиной Хитер. — Тебе надо выговориться. У тебя сейчас нелегкие времена… Ну, сам понимаешь… папа, и все такое…
Я резко притормозил:
— А с какой стати ты сюда моего отца приплела?
— Да так… Я просто хотела сказать… Ты сам не свой с тех пор… Ты и сам знаешь.
— Послушай, а тебе не кажется, что тебя это не касается? Не твое собачье дело, даже если у меня стресс и я вижу всякое такое и хочу побыть наедине с собой?
— Видишь всякое такое? Что именно?
— Тебе так уж интересно? Хочешь быть моим психоаналитиком? Ну так слушай, что именно: своего папу! На платформе на «Гранит-стрит»! Как? Довольна?
Стоп.
Что я несу? Ах ты, черт. Что я сморозил? Я готов был сквозь землю провалиться. Мне хотелось, чтоб время пошло вспять, чтоб вернуться в школу и к этой чертовой подземке близко не приближаться.
Но слово не воробей, да и Хитер не из тех, у кого в одно ухо влетает, а в другое вылетает.
— Ты видел своего папу?
У меня все в глазах поплыло. Шум улицы куда-то пропал. В голове гудело так, будто грохотал приближающийся состав. Я видел только возбужденно блестевшие глаза Хитер.
— Я слушаю, Дэвид, говори. — Она дотронулась до моей руки.
Одна половина меня готова была бежать куда глаза глядят, но мои пальцы сжали ее ладонь. Я действительно заговорил. Рассказал ей все как было, до мельчайших деталей, надеясь, что это и в самом деле принесет мне облегчение.
Все это время Хитер пристально смотрела на меня. Когда я замолчал, она прислонилась к стене и только протянула:
— Вот это да…
— Ты обещала никому не говорить, — напомнил я. — Ни слова!
Хитер молча кивнула.
— Я понимаю, тебе это кажется полным бредом.
— Да нет, что ты, — ласковым голосом пробормотала она.
— Ты так не думаешь?
— У меня только один вопрос. Сколько ты спишь?
— А это еще к чему?
— Я где-то читала, что, когда взрослеют, нуждаются в дополнительном сне. А у тебя как раз этот самый возраст. Понимаешь, такой специфический период, особенно у мальчиков. Посмотри на Макса, на что он похож…
Она не поверила ни одному моему слову! Я готов был убить ее.
Я помчался к дому, предоставив ей бубнить всю эту чушь самой себе.
Когда я вбежал в подъезд, ее рядом не было. Я пересек вестибюль и вызвал лифт. Над дверцей на металлической панели горела цифра 12. Лифт стоял на двенадцатом этаже. Пока он спустится, Хитер будет тут как тут.
Я решил добраться до своей квартиры пешком — мы живем на пятом этаже. Проход на лестницу за железной дверью, которая закрывается на ключ. Я побежал к двери, на ходу вынимая ключи.
В этот момент дверь с лязгом распахнулась, больно ударив меня по руке. Из двери вывалился человек с грязной бородой, в длинном поношенном пальто.
3
Я не могу видеть это.
Мы тоже должны быть готовы. Ко всему.
— Аааааааа! — завопил я.
— Аааааааа! — завопил он.
Я отшатнулся к стене.
Человек в пальто стоял, сутуля плечи и глядя на меня во все глаза. Вонь от него была такая, что нельзя было продохнуть. Я узнал его: Андерс Безумный Отшельник с Виггинс-стрит.
— Вы напугали меня, — пробормотал я.
Андерс хихикнул и ощерился. У него не хватало переднего зуба. Волосы свисали засаленными, спутанными прядями, а уж об одежде и говорить нечего. Похоже, он не мылся, не переодевался и не стригся с тех пор… как исчез папа.
Меня пронзила печаль. Папа всегда заботился об Андерсе: заходил к нему время от времени, помогал приводить в порядок квартиру, давал мелкую работенку. С какой стати? Да просто папа всех любил, всех до последнего психа. Я так полагаю. Папа всегда говорил, что Андерс раньше был вполне нормальным. Правда, в это трудно поверить. Папа был для Андерса, наверное, единственной связью с реальностью. А теперь оказалось, что именно Андерс был достаточно в здравом уме, чтобы жить. Ну не смешно ли?
— Простите, — пробормотал я, проскальзывая мимо Андерса.
— Он… что… вернулся? — проскрежетал он.
— Кто?
— Твой отец!
— Да нет, — на ходу бросил я. — Он… он исчез.
У Андерса дернулась борода, что, как я понял, должно было означать улыбку.
— «В стране далекой, откуда нет возврата»…
— Может, и так. Как знать?
— А ты уверен? — Теперь Андерс пристально смотрел на меня.
— Как сказать… не знаю… наверное… то есть…
Динь!
Лифт открылся у меня за спиной. Я обернулся — слава богу, не Хитер.
— Скажите об этом маме, — выпалил я, врываясь в лифт.
Поднявшись на пятый этаж, я открыл свою дверь и по привычке швырнул ранец в гостиную. Он, как всегда, приземлился на диване.
Однако мама, совсем не как всегда, схватила его и сбросила на пол.
Волосы у нее были закручены на бигуди, лицо тщательно покрашено.
— Где ты пропадал? Только не неси околесицу. Ты добирался до дома на черепахе? Забыл, что мы должны быть на студии через пятнадцать минут?
Ох, это проклятое шоу!.. Оно просто из головы у меня выпало. Ток-шоу Софи Карп.
— Прости, мам, — пробубнил я.
В этот момент затренькал телефон.
— Приведи себя в порядок и будь паинькой. — Мама сняла трубку. — Слушаю… Да, это я… Где? Нет, не был… Да ничего, спасибо.
