Алан Милн - Дом в медвежьем углу
В отличие и даже в противоположность кэрролловской "Алисе", вызвавшей в XX веке массу откликов общефилософского или по меньшей мере междисциплинарного характера, "Винни Пух" А.А. Милна (в дальнейшем ВП) долгое время считался чисто детским произведением, мировая слава которого вызвана, как писали или могли бы писать критики, "самобытным изображением детского мира"; собранием веселых и забавных историй про игрушечного медвежонка "с Опилками в голове" (кстати, опилки ВП "пририсовал" Б. Заходер -- первый и до настоящего издания единственный переводчик этого текста на русский язык; в оригинале говорится просто об отсутствии мозгов, один раз упоминается fluff (шерсть, свалявшийся пух или, в крайнем случае, мякина).
В 1963 г. появляется книга "The Pooh perplex" ("Пухова путаница") [Crew 1963]*, где, как тонко пишет советский литературовед, "происходит пародийное исследование этой саги с позиций всевозможных критических "измов" -формализма, фрейдизма и т. д. [Урнов 1983:15}. В 1976 г. выходит книга "The Tao of Pooh" ("Дао Пуха"), в которой с опорой на текст (к сожалению, видоизмененный) ВП толкуются положения одного из направлений древней китайской философии. В 70-е годы оксфордский энтузиаст переводит первую книгу ВП на латынь.
* Ссылки даются на список литературы в конце книги с указанием фамилии автора, и там, где необходимо, страницы.
[11
]
Задача настоящего издания сложнее. Она состоит в том, чтобы на основе новой переводческой концепции текста ВП, философских комментариев и семиотической интерпретации отнюдь не заставлять читателя находить в ВП то, чего там нет, но попытаться обратить его внимание на то, что в нем, на наш взгляд, может быть.
1. Автор
Алан Александр Милн (1882--1956) был достаточно типичным английским писателем средней руки, автором многочисленных пьес, детективных романов, скетчей, комических рассказов и детских стихов в духе Эдварда Лира. Долгое время Милн был заместителем главного редактора сатирического журнала "Панч". ВП, по его собственным воспоминаниям, не играл особенной роли в его жизни. В его автобиографии [Milne 1939} ВП упоминается один раз, да и то в довольно ироническом контексте. Детские книги -принесли А. Милну славу (ВП -безусловно мировую). Однако для Милна это были всего лишь книги, написанные в связи с ранним детством его сына, которые, как ему казалось, должны были забыться сразу после того, как они были написаны. Однако они не забывались и все время напоминали о себе бесконечным потоком читательских писем, от которых страдали не только Милн с женой, но в дальнейшем и их сын, который, став взрослым, для всех людей продолжал оставаться Кристофером Робином из ВП. Милн просто мечтал избавиться от ВП, но не мог. В мировой культуре он так и останется как автор ВП, подобно авторам "Дон Кихота", "Гаргантюа", "Гулливера" или "Горя от ума". Алан Милн во многом просмотрел ВП (или притворялся, что просмотрел). Кристофер Милн, его сын, относился к ВП более адекватно, но также мечтал от него избавиться (см. его книгу "The Enchanted Places" ("Зачарованные места") [Milne 1976}. Быть живым персонажем, вероятно, очень трудно, так как на тебя смотрят как на не
[12
]
что завершенное, трансгредиентное, внеположное внешнему миру, как бы сказал М.М. Бахтин. Однако сам факт борьбы между Кристофером Милном и Кристофером Робином показывает, что сама эта проблема взаимоотношения персонажа и прототипа вполне реальна и требует своей философской интерпретации. Мы еще вернемся к этой проблеме, а пока обратимся к тексту ВП.
2. Текст и контекст
ВП, который представляет собой две самостоятельные книги: "Winnie-the-Pooh" (1926) и "The Hause at Pooh Corner" (1929) -- был написан в годы расцвета западноевропейской и американской прозы. Вот в каком литературном контексте появился ВП: "Улисс" Дж. Джойса (1922), "Волшебная гора" Томаса Манна (1924), "Любовник леди Чаттерли" Т. Лоуренса (1929), "В поисках утраченного времени" М. Пруста (последние романы цикла издавались в первой половине 1920-х годов), "Великий Гэтсби" Ф. С. Фицджеральда (1925), "Современная история" Дж. Голсуорси (трилогия издавалась в 1920-е годы), "Степной волк" Г. Гессе (1927), "Жизнь идиота" Р. Акутагавы (1927), "Мы" Е. Замятина (1924), "Козлиная песнь" К. Ваганова (1928), "Бесплодная земля" Т. С. Элиота (1922), "Конармия" И. Бабеля (1922), "Берлин, Александерплац" А. Деблина (1929), "Замок" Ф. Кафки (1926), "Звук и ярость" У. Фолкнера, "Защита Лужина" В. В. Набокова, "Прощай, оружие" Э. Хемингуэя, "Смерть героя" Р. Олдингтона, "На Западном фронте без перемен" Э. М. Ремарка, "Взгляни на дом свой, ангел" Т. Вулфа (1929). В 1929 г. М. А. Булгаков начал писать "Мастера и Маргариту"*. Милн мог не интересоваться многими из этих произведений, мог большую часть из них не читать
* Циничный Дмитрий Александрович Пригов как-то не преминул к этому списку добавить "Mein Kampf".
[13
]
(из его автобиографии, во всяком случае, не видно увлечения модернистской прозой), но это не имело никакого значения. Эстетические и философские идеи всегда носятся в воздухе, проникают в человеческое сознание помимо его воли и управляют его поведением. А. Милн был талантливый человек (иначе он не написал бы ВП), но, по-видимому, недалекий (иначе он оценил бы то, что написал). Важно другое: ВП появился в период самого мощного расцвета прозы XX века, что не могло не повлиять на структуру этого произведения, не могло, так сказать, не отбросить на него своих лучей. Это мы и стараемся показать ниже.
3. Метод
Если использовать один термин, то наш подход может быть назван аналитическим. Это значит, что он представляет собой синтез аналитических парадигм философского анализа языка и текста, которые были разработаны в XX веке: классический структурализм и постструктурализм (структурная поэтика и мотивный анализ); аналитическая психология в широком смысле (от психоанализа 3. Фрейда до эмпирической трансперсональной психологии С. Грофа); аналитическая философия (философия обыденного языка позднего Витгенштейна и оксфордцев, теория речевых актов, семантика возможных миров и философская (модальная) логика).
При анализе ВП мы будем придерживаться следующих фундаментальных утверждений:
(1) все элементы художественного текста взаимосвязаны. Это тезис классического структурализма [Лотман 1964, 1970, 1972];
(2) связь между элементами художественной системы носит трансуровневый характер и проявляет себя в
[14
]
виде повторяющихся единиц разных уровней (мотивов). Это тезис классического постструктурализма в его отечественном изводе (мотивный анализ [Гаспаров 1995]);
(3) в тексте нет ничего случайного. Самые свободные ассоциации являются самыми надежными. Это традиционный тезис классического психоанализа [Фрейд 1990];
(4) за каждым поверхностным и единичным проявлением текста лежат глубинные и универсальные проявления, носящие мифологический характер. Это тезис постфрейдовской аналитической психологии [Юнг 1991, Fromm 1951, Гроф 1992];
(5) значение каждого элемента текста определяется контекстом его употребления. Текст не описывает мир, а вступает в сложные взаимоотношения с миром. Тезис аналитической философии [Витгенштейн 1994, Остин 1986];
(6) то, что не существует в одном тексте (одном возможном мире), может существовать в других текстах (возможных мирах). Это тезис семантики возможных миров [Крипке 1981, Хинтикка 1980];
(7) значение текста на художественном языке представляет собой совокупность высказываний естественного языка, на котором написан художественный текст. Тезис "философии текста" [Руднев 1996,1999];
(8) текст -- не застывшая сущность, но диалог между автором, читателем и исследователем. Тезис философской поэтики М. М. Бахтина [Бахтин 1963,1972}.
[15
]
Между этими различными концепциями помимо общности фундаментального взгляда на мир как на семиотическое образование, то есть на то, что в принципе может быть прочитано или расшифровано, существуют тонкие генетико-типологические связи. Теория языковых игр Витгенштейна достаточно близка к теории речевых жанров М. М. Бахтина (не случайно, что брат М. М. Бахтина Николай Михайлович был близким другом Витгенштейна). Аналитическая психология и аналитическая философия тесно связаны между собой тем, что для обоих направлений мысли единственной реальностью является язык и единственным продуктивным анализом -- анализ языка. Метод свободных ассоциаций Фрейда, через пятьдесят лет давший рецепцию в виде мотивного анализа, во многом напоминает метод оксфордской философии обыденного языка. И там и здесь налицо терапия тщательным анализом разговорной речи. Витгенштейн недаром называл Фрейда своим учителем [Bartley 1974}.
Так или иначе, если попытаться свести восемь вышеприведенных тезисов в один, то получится примерно следующее:
текст -- это системное единство (1), проявляющее себя посредством повторяющихся мотивов (2), выявляемых при помощи метода свободных ассоциаций (3), обнаруживающих скрытые глубинные мифологические значения (4), определяемые контекстом, с которым текст вступает в сложные взаимоотношения (5), носящие характер межмировых отношений между языком текста и языком реальности (7), строящихся как диалог текста с читателем и исследователем (8).
