Юрий Сотник - Ищу Троекурова
Я оглянулся на девочку. Та была уже далеко. Сняв маску, я свернул в переулок и пошел искать более подходящего "Троекурова".
Переулок привел меня к Семеновской роще. Это был как бы кусочек леса, окруженный городом. Тут росли старые березы и высокие, с прямыми стволами сосны, а за ними виднелись многоэтажные дома. Слева от меня деревья были реже, и под ними не было кустарника. Там прохаживались мамы с разноцветными колясочками и возилась всякая малышня. Зато правая часть леска густо поросла кустами, среди которых вились глухие тропинки. Здесь мне очень понравилось: для разбойника лучшего места и не найти. Я надел маску, вынул и зарядил пистолет и, прячась в кустах, стал поджидать свою жертву. Прохожих было мало, и сначала попадались только взрослые, но я все равно не скучал. Метров сто, перебегая от куста к кусту, я следовал за пожилым гражданином в высокой соломенной шляпе, потом выстрелил и пустился удирать. Как гражданин реагировал на это, я не увидел, потому что летел от него со всех ног. То же самое я проделал с двумя гражданками. Тут уже я услышал, как они вскрикнули после выстрела и одна из них что-то сказала о "проклятых хулиганах".
Удирая от гражданок, я чуть не налетел на мальчишку примерно моего возраста. Я вовремя дернулся назад, и он прошел мимо, не заметив меня. Пробираясь за кустами, я стал следить за ним. Ростом он был с меня и довольно щуплый. Одет в куцый серенький пиджачок и синие тренировочные брюки. В руке он держал гибкий прут и со свистом хлестал им, сбивая желтые головки одуванчиков. Я подумал, что мне следует выскочить и сказать: "Ты чего природу портишь? Отдавай прут!" Но тут же меня взяло сомнение: а что, если он не захочет отдать прут? А что, если он этим прутом меня? Да еще с таким же свистом, как по одуванчикам!
Как видно, мальчишка услышал, что я за ним крадусь: он вдруг остановился, повернулся и стал всматриваться в кусты. Я присел. Мальчишка меня почему-то не увидел, зато уж я его разглядел. У него было узкое смуглое лицо. Темные глаза сидели очень близко к носу, и один из них еще косил. И вообще выражение у него было такое, что мне стало ясно: этого медом не корми, только дай кого-нибудь отлупить.
Мальчишка так и не заметил меня. Он двинулся дальше, продолжая нахлестывать прутом, и у меня отлегло от сердца. Но скоро я разозлился на себя: ведь этак я подвига не совершу, если буду раздумывать, кто меня отлупит, а кто - нет. Небось Дубровский не раздумывал, он просто нападал - и все! И я дал себе слово: больше не буду играть как маленький, пугая выстрелами взрослых. Дождусь еще одного "Троекурова" и без всяких колебаний нападу на него, чем бы мне это ни грозило.
Минут пять на тропинке никто не появлялся. Но вот где-то слева послышалось какое-то беспорядочное постукивание. Оно приближалось. Притаившись за кустом, я напряженно смотрел в ту сторону. Появился еще один "Троекуров". Он был розовощекий, с золотистыми волосиками, на которых криво сидела матросская бескозырка, в темно-синем матросском костюмчике. "Троекуров" без всякого разбора колотил палочками по игрушечному барабану. Никогда я не видел подобного барабана! Он был ярко-красный, с золотыми ободками по краям, и с нижнего края его свисало множество золотых кистей. Палочки тоже были не просто деревянные, а золотистые.
Вот "Троекуров" почти поравнялся со мной. Я посмотрел направо, потом налево. По тропинке вроде никто больше не шел. Немножко смутило меня, что этот "Троекуров" слишком уж маловат, наверно, в первом классе учится. Но раздумывать было некогда. Я выскочил и загородил ему дорогу:
- Стой!
Он замер и, не мигая, снизу вверх уставился голубыми глазами на мою маску. При этом он почему-то сжал губы и надул щеки. Я торопливо старался придумать, что мне с ним делать дальше. Я даже не знал, какие обвинения ему можно было предъявить, а ведь на тропинке вот-вот кто-нибудь мог показаться. Я выпятил посильнее нижнюю губу и показал рукой на узкий закоулочек среди кустов:
- Иди туда!
"Троекуров" не шелохнулся и смотрел по-прежнему не мигая. Он только перестал надувать щеки и, наоборот, до отказа втянул в рот обе губы. Я взял его за ворот матроски и потащил за собой. Он не сопротивлялся. В кустах он снова застыл передо мной. Он был уже не розовый, а бледный, рот его начал как-то кривиться, а большие ресницы - моргать. Бить его мне совсем не хотелось, и я решительно не знал, что - мне с ним делать. Лишь бы только не стоять перед ним дураком, я нацелил ему в нос дуло пистолета и сказал басом:
- Отдавай барабан!
И тут произошло такое, чего я никак не ожидал: "Троекуров" поспешно снял со своей шеи ремешок, сунул мне барабан в руки и бросился в кусты. Через несколько секунд я услышал, как он, захлебываясь, кричит:
- Ма-ама! Ой, ма-а-ама! Ма-а-ама!..
Я бросил барабан и пустился удирать в противоположную сторону. Я летел через кусты, не разбирая дороги (до сих пор удивляюсь, как глаза себе не выколол), маска порвалась и слетела с меня, пистолет я где-то уронил и не стал поднимать...
Только прилетев на свою улицу, я пошел шагом, то и дело оглядываясь, чувствуя, что у меня вот-вот разорвется сердце.
Так закончилась моя карьера благородного разбойника.
Мама вернулась домой раньше меня, и она, конечно, стала расспрашивать, зачем я надел школьную форму. Я уже не помню, что тогда ответил. Мама расспрашивала, что со мной случилось, почему я какой-то сам не свой. Я бурчал себе под нос, что со мной ничего не случилось.
Я слонялся из угла в угол и думал о своем "Троекурове". Чем больше я вспоминал его розовую физиономию, его большие голубые глаза, тем яснее мне становилось, что он даже не первоклашка, а самый настоящий дошколенок. И весь вечер я пребывал в каком-то грустном недоумении: как же это меня угораздило напасть на вот такого да еще грабить его?
Уже лежа в постели, я стал думать о великолепном барабане. Неужели он так и пропадет в кустах? А может быть, поблизости оказалась мама "Троекурова", и он привел ее туда, где я на него напал, и они нашли барабан? Ведь место там глухое, барабан едва ли кто-нибудь найдет, кроме самого "Троекурова". Я решил, что завтра же после школы отправлюсь в рощу и посмотрю: лежит в кустах барабан или не лежит. Если я не увижу там его, у меня станет легче на душе.
Но чтобы выполнить этот план, у меня на следующий день пороху не хватило. Я и в школу-то шел, озираясь по сторонам. Мне все казалось, что я вот-вот наскочу на своего ограбленного, а он окажется со взрослыми, и каким-нибудь образом узнает меня, и подымет крик, и меня заберут в милицию. Не пошел я в рощу и через три дня, и через пять, хотя все эти дни стоял у меня перед глазами красный барабан с золотыми кистями.
Лишь через неделю, когда с утра стал моросить мелкий дождик, я сообразил, что в рощу сходить можно, что там сегодня наверняка никто не гуляет. После уроков я первым выбежал из класса, накинул в раздевалке пластмассовый плащ с капюшоном, спрятал под него ранец и отправился к месту своего преступления.
Грустный это был для меня день. Семеновская роща оказалась совсем пустынной. Ни души не было видно под опустившими ветви березами, под высокими потемневшими соснами. Я пошел по тропинке направо, через кусты. Было трудно идти, потому что глинистая дорожка раскисла и ноги мои то и дело разъезжались. Я прошел почти весь кустарник и понял, что не могу узнать то место, где я совершил свой разбойничий подвиг.
И все-таки я нашел барабан. Интересно, что я нашел его по звуку. Возвращаясь назад, я остановился на тропинке, чтобы еще раз оглядеться и поразмыслить, где же все это произошло. Дождик сыпал частый, но очень мелкий. Он негромко шипел, падая на кусты. И вдруг я услышал, что к этому шипению примешивается какой-то другой звук - неровное постукивание. Я сошел с тропинки влево, сделал три или четыре шага и увидел красный барабан. Он лежал под кустом чуть наклонившись. Дождик шел мелкий, но капли, стекавшие с листьев на кусте, были крупные. Они-то и барабанили по туго натянутой перепонке. Барабанили беспорядочно, как барабанил когда-то своими палочками "Троекуров", шагая по тропинке. Только гораздо тише.
Я постоял над барабаном и пошел крочь. Больше я в Семеновскую рощу в тот год не заходил.
И все же должен сказать, что эта история принесла мне некоторую пользу.
Когда ко мне приставал какой-нибудь оболтус на голову выше меня, я относился к этому, как говорится, философски. Наполучив от него подзатыльников, я отправлялся дальше, раздумывая дорогой: каким благородным героем этот верзила себя воображает?
1970 г.
