Сельма Лагерлеф - Подменыш
- Ясное дело, я хочу вернуть его, - ответила жена, - но только не таким путем.
Крестьянин поднял было руку, чтобы снова ударить детеныша, но прежде чем он успел это сделать, жена заслонила тролленка собственным телом, и удар достался ей.
- Боже небесный! - воззвал крестьянин. - Теперь мне понятно, ты собираешься подстроить все так, чтобы наш ребенок остался у троллей на всю жизнь.
Он замолчал в ожидании, но жена по-прежнему лежала на полу, защищая своим телом тролленка.
Тогда муж, отбросив палку, в гневе и печали вышел из горницы.
Он все удивлялся, почему он не настоял на своем, пусть бы жена противилась... Но что-то его останавливало. Не мог он ей перечить.
Снова прошло несколько дней в горе и печали. Тяжко матери терять дитя. Но хуже всего на свете получить вместо него подменыша. Это постоянно подогревает ее тоску и не дает ей покоя.
- Не знаю уж, чем и кормить подменыша, - сказала однажды утром крестьянка мужу. - Не желает он есть то, что я ему ставлю.
- Ничего удивительного, - ответил муж. - Разве ты не слыхала, что тролли не едят ничего, кроме лягушек да мышей?
- Не хочешь ли ты сказать, что я должна пойти к лягушачьему пруду и добывать там корм? - спросила жена.
- Нет, ясное дело, я этого не требую, - усмехнулся муж. - Лучше всего бы ему умереть с голоду.
Прошла целая неделя, а крестьянка все никак не могла заставить тролленка что-нибудь съесть. Она расставила вокруг него разные лакомства, но тролленок только кривился да плевался, когда она хотела заставить его что-нибудь отведать.
Однажды вечером, когда, казалось, он вот-вот умрет с голоду, в горницу примчалась кошка с крысой в зубах. Тогда крестьянка вырвала крысу у кошки, бросила ее подменышу и быстро вышла из горницы, чтобы не видеть, как он ест.
Когда же крестьянин заметил, что жена его и впрямь начала добывать подменышу лягушек, мышей да пауков, его охватило такое отвращение, что он не мог дольше его скрывать. И слова доброго он ей сказать не мог. Однако же она сохранила еще какую-то долю прежней над ним власти, которая не давала ему уйти из дома.
Но этого мало. Слуги тоже начали выказывать неуважение и непочтительность хозяйке. А хозяин перестал делать вид, будто он этого не замечает. Поняла хозяйка, что коли она и впредь станет защищать подменыша, тяжек и горек ей станет каждый божий день. Но уж такой она уродилась: когда на ее пути вставал кто-нибудь, кого все ненавидели, она старалась изо всех сил прийти бедняге на помощь. Вот и теперь, чем больше страданий выпадало на ее долю из-за подменыша, тем бдительней и зорче следила она за тем, чтобы ему не причинили ни малейшего зла.
Спустя несколько лет, в полдень крестьянка сидела одна в горнице и накладывала заплатку на детскую одежду. "Да, - подумала она, - тот не ведает добрых дней, кому нужно заботиться о чужом ребенке".
Она все латала и латала, но прорехи в одежке были такие большие и их было так много, что, когда она смотрела на них, слезы выступали у нее на глазах.
"Однако это уж точно, - подумала она, - да коли б я латала курточку собственному моему сыну, я бы прорех не считала. Ну до чего ж мне тяжко с этим подменышем, - вздохнула крестьянка, увидев еще одну прореху. - Лучше всего было бы завести его в такой дремучий лес, чтобы он не смог найти дорогу домой, и бросить его там".
- Вообще-то не так уж трудно избавиться от него, - продолжала она разговаривать сама с собой. - Стоит хоть на миг выпустить его из виду, как он утопится в колодце, или сгорит в очаге, или же его искусают собаки, а то и лошади растопчут. Да, от такого злого и отчаянного, как он, избавиться легко. Нет ни одного человека в усадьбе, в ком бы он не вызывал ненависти, и если б я вечно не держала тролленка возле себя, кто-нибудь уж воспользовался бы случаем убрать его с дороги.
Она пошла взглянуть на детеныша, спавшего в углу горницы. Он подрос и был еще уродливей, чем в тот день, когда она увидела его в первый раз. Ротик превратился в свиной пятачок, бровки походили па две жесткие щетки, а кожа стала совсем коричневой.
"Латать твою одежку и сторожить тебя - это еще куда ни шло, - подумала она. - Это самая малость из тех тягот, которые мне приходится выносить из-за тебя. Мужу я опротивела, работники презирают меня, служанки насмехаются надо мной, даже кошка шипит, когда видит меня, а собака ворчит и скалит зубы, и виноват во всем этом - ты.
Однако же то, - продолжала размышлять она, - что животные и люди ненавидят меня, я бы все же могла еще вынести. Хуже всего то, что всякий раз, когда я тебя вижу, я еще сильнее тоскую по моему собственному ребенку. Ах, любимое мое дитя, где же ты? Спишь, поди, на подстилке из мха и хвороста у троллихи?
За дверью послышались шаги, и хозяйка поспешила снова вернуться к своему шитью. Вошел муж. Вид у него был повеселее, и заговорил он с ней поласковее, так, как давно уже не говорил.
- Сегодня в селении - ярмарка, - сказал он. - Что скажешь, не пойти ли нам туда?
Обрадовалась жена его словам и сказала, что охотно с ним пойдет.
- Тогда собирайся да побыстрее! - распорядился муж. - Придется нам идти пешком, ведь лошади в поле. Но если мы пойдем горной дорогой, мы, верно, поспеем вовремя.
Немного погодя крестьянка уже стояла на пороге, красивая, одетая в лучшее свое платье. Такой радости не выпадало на ее долю уже давно, и она вовсе позабыла про тролленка. "А вдруг, - внезапно подумала она, - муж хочет просто заманить меня с собой, чтобы работники могли тем временем, пока я им не мешаю, убить подменыша".
Она быстро вошла в горницу и вернулась уже с большим тролленком на руках.
- Ты что, не можешь оставить его дома? - спросил муж, но совсем не сердясь.
- Нет, я боюсь отойти от него, - ответила жена.
- Дело твое, - сказал муж, - но тебе, верно, будет тяжело тащить такую ношу через перевал.
Они отправились в путь, но идти было трудно, дорога круто поднималась в гору. Им пришлось вскарабкаться даже на самую вершину скалы, прежде чем дорога свернула к селению.
Жена внезапно почувствовала такую усталость, что и ногой шевельнуть не могла, и все пыталась уговорить рослого тролленка идти самому, но он этого не желал.
А муж был такой довольный и ласковый, каким не бывал с тех самых пор, как они потеряли собственного своего ребенка.
- Дай-ка теперь мне подменыша, - сказал он, - я понесу его немного.
- О нет, - отозвалась жена, - я справлюсь и сама; не хочу, чтобы ты возился с троллевым отродьем.
- Почему ты одна должна надрываться из-за него? - спросил муж и взял у нее детеныша.
А в то время, когда крестьянин взял детеныша, дорога была как раз всего тяжелее. Скользкая и коварная, бежала она краем горного ущелья над самым обрывом и была такой узенькой, что там едва помещалась нога человека. Жена шла позади и вдруг почувствовала беспокойство.
- Иди медленней!- крикнула она мужу: ей показалось, что он слишком торопится и потерял осторожность. Вскоре он и вправду споткнулся и чуть не уронил в пропасть ребенка.
"Если бы ребенок и в самом деле упал, мы бы избавились от него навсегда", - подумала крестьянка. Но тут же поняла, что муж намеревался сбросить ребенка вниз в ущелье, а потом сделал вид, что это был несчастный случай.
"Да, да, - думала она, - так оно и есть. Он подстроил все это, чтобы сжить подменыша со свету. А я бы и не заметила, что это - умышленно. Да, лучше всего не мешать ему сделать так, как он хочет".
Муж снова споткнулся о камень, и снова подменыш чуть не выскользнул у него из рук.
- Дай мне детеныша! Ты упадешь вместе с ним, - сказала жена.
- Нет, - отказался муж. - Я буду осторожен.
В тот же миг крестьянин споткнулся в третий раз. Он протянул руки, чтобы схватиться за ветку дерева, и тролленок упал. Жена шла за мужем по пятам, и хотя она совсем недавно говорила самой себе, что хорошо бы избавиться от подменыша, она резко рванулась вперед, успела схватить подменыша за одежку и вытащить его на дорогу.
Тут муж повернул к ней искаженное гневом, ставшее совершенно неузнаваемым лицо.
- Не очень-то ты была расторопна, когда уронила нашего ребенка в лесу, со злостью сказал он.
Жена ни слова не произнесла ему в ответ. Она так опечалилась из-за того, что он только притворялся ласковым, и заплакала.
- Отчего ты плачешь? - жестко спросил он. - Не такая уж большая была бы беда, коли б я уронил подменыша. Идем, а не то опоздаем.
- Пожалуй, у меня нет охоты идти на ярмарку, - сказала она.
- По правде говоря, и у меня охота пропала, - согласился с ней муж.
По дороге домой он все шел и спрашивал себя, сколько еще он сможет выдержать такую жизнь с женой. Если он употребит силу и вырвет тролленка у нее из рук, между ними снова все может быть ладно, полагал он. Но только он собрался вырвать у нее из рук ребенка, как вдруг встретился с ее взглядом, грустным и робким. И он еще раз совладал с собой ради нее, и все осталось по-прежнему, так же, как было.
Снова минуло несколько лет, но тут однажды летней ночью случилось так, что в крестьянской усадьбе начался пожар. Когда люди проснулись, горница и камора были полны дыма, а чердак пылал словно сплошное море огня. Нечего было и думать о том, чтобы погасить огонь или спасти дом, хоть бы успеть выбежать на двор, чтобы не сгореть самим.
