Владимир Железников - Таня и Юстик
- Ты? - не выдержала я. По-моему, он все про себя врал.
- Я, - ответил папа. - Думаешь, не страшно, когда рушится привычный мир, куда-то исчезает отец и мать и ты остаешься один среди чужих? Когда уходит то, что еще вчера было надежно, прочно и дорого...
Может быть, действительно страшно то, что папа сейчас наговорил, но мне показалось, что он чуть-чуть все преувеличил.
- Презирает трусость и приспособленчество, - сказал папа про меня Дале.
- Знакомо, - ответила Даля. - Слышу об этом в течение всего года. Она возилась у стола и иногда поглядывала на нас.
- Так вы учительница? - вспомнила я.
- Имейте в виду, - заметил папа, - до первого сентября осталось девять дней... - он посмотрел на часы, - и семь часов с минутами. Она в этом щепетильна.
Его шутка не вызвала у меня желания посмеяться - он всегда шутит, когда чувствует себя неуверенно, мы с мамой это уже изучили. Чем ему хуже, тем он больше шутит.
- Не волнуйся, - сказала Даля, - я не собираюсь тебя воспитывать, - и снова вышла из комнаты.
Папа опустился в кресло и закрыл глаза. Я дотронулась до его плеча, он открыл глаза и улыбнулся мне. Улыбочка у него была жалковатая.
- Как ты? - спросила я.
- Отлично, - ответил он.
- Я серьезно.
Видно было, что он врал.
Хлопнула входная дверь, и папа вскочил, ожидая, видно, что в комнату войдет сам Бачулис. Но на пороге появился долговязый парень, прямо не человек, а жердь. Он неловко нам поклонился.
- Ого! - сказал папа.
А мне почему-то вдруг стало смешно. Мне он сразу показался смешным.
- Наш Юстик. - Позади парня стояла Даля. - Сынок, познакомься - это дядя Пятрас. - Она смутилась: - Извините, - сказала Даля папе. - Мы всегда вас между собой называем Пятрасом... Юстик, не сутулься, - хлопнула его по спине. - Наказание с ним.
Тут у меня в голове все перемешалось - и то, что мой папа был когда-то Пятрасом, и этот долговязый Юстик, которому нельзя сутулиться, и захотелось выкинуть какую-нибудь штучку. У меня так бывает в самое неподходящее время. А тем временем Юстик начал действовать. Он, переваливаясь, подошел к папе и молча, не протягивая руки, кивнул головой. Папа едва доставал ему до подбородка, как-то мне даже стало обидно за него.
- А это Танечка, - сказала Даля. - Дочь дяди Пятраса.
Юстик подошел ко мне, так же тряхнул головой. "Если так трясти головой, - подумала я, - она может отскочить", - и посмотрела на Юстика. Мы поздоровались за руку. Ручища у него была тоже ничего себе, моя ладонь просто утонула в ней. Я подумала, что он слон, а я муравей, и хихикнула.
- Юстик, - сказал он неожиданно басом и покраснел.
Потом мы все сели, и Даля спросила у него, как его дела, а он ответил, что нормально. Я посмотрела на его ноги, они занимали полкомнаты, и снова хихикнула.
- Юстик, - сказала Даля и укоризненно посмотрела на него.
Юстик снова покраснел и подтянул ноги, но под стул они не влезли.
- Ему только что удалили зуб, - сказала Даля.
- Мама... - недовольно пробасил Юстик.
- Подумаешь, - сказала я. - Это совсем не больно. Под анестезией.
- Какие образованные дети, - сказала Даля и улыбнулась.
После ее улыбки со значением я тут же дала себе слово больше ничего не говорить.
Папа стоял в сторонке и не участвовал в нашем разговоре. А как только мы замолчали, он тут же спросил то, что его давно беспокоило:
- Даля, а почему Миколас не отвечал на мои письма все эти годы?.. Сразу после войны, вот когда мне это было необходимо. Я уже решил, что и его нет в живых, как дяди, Эмильки, Марты...
Я посмотрела на папу, и мне стало стыдно, что мы разговариваем про пустяки. Он стоял какой-то непривычно растерянный. И я подумала, что даже о нем я знаю далеко не все.
- Вы всегда здесь жили?
- Да... но... - Даля посмотрела на Юстика: - Сынок, взгляни, не вскипел ли чайник.
Она обращалась с ним как с маленьким мальчиком. Всякому было понятно, что она не хочет чего-то при нем говорить и поэтому отправила на кухню. А он встал на свои длинные ноги и ушел.
- Миколас собирался, - сказала Даля. - Много раз... Я могу с вами быть откровенной, Пятрас?
Папа кивнул.
- Это я не хотела, чтобы вы приезжали... Прошлое не давало ему покоя. Он без конца все вспоминал и вспоминал. Особенно сразу после войны. - Даля говорила быстро, словно боялась не успеть. - Мы тогда только познакомились, и я понимала, что ему надо отвлечься. Забыть все эти страхи и ужасы, лагеря смерти. Вот я и попросила его не отвечать вам.
- Зачем же вы тогда э т о сохранили? - спросил папа.
- Это не я, - сказала Даля.
- Но теперь-то все прошло?
- Время сделало свое дело. Он об этом почти не вспоминает. Или очень неохотно. И все же лучше поберечься. Обещайте не расспрашивать его.
Надо сказать, что мне это совсем не понравилось и папе тоже. Он почему-то подошел ко мне и погладил меня по голове, и я почувствовала тепло его руки, и пальцы у него чуть-чуть дрожали.
- И ты тоже, Танюша, - попросила Даля. - Если тебе что-нибудь будет интересно, спроси меня.
Я ничего не успела ответить, потому что в комнату, тяжело ступая, вошел толстый, седой, сильно сутулый человек. Внешне он был немного старше папы, но по тому, как папа посмотрел на него, я поняла, что это и есть сам Миколас Бачулис.
Он скользнул по нашим лицам безразличным взором и почти готов был пройти мимо нас, но потом, видно, узнал папу и что-то пробурчал. А папа бросился к нему навстречу, обнял его и, по-моему, даже заплакал, потому что когда он от него отошел, то все прятал глаза.
- Эх, ты, - сказал папа, - промолчал столько лет.
Бачулис пошевелил губами, точно хотел что-то сказать, но потом передумал. Еще пожевал и наконец выдавил:
- Похож... на него...
- Бабушкины слова, - сказала я.
Действительно, бабушка всегда говорила, что папа похож на дедушку. Иногда у нее это получалось радостно, а иногда скажет - и заплачет.
Бачулис развернулся в мою сторону, у него были маленькие глазки, из-за очков их почти не было видно. Казалось, что он спит на ходу.
- А ты, - сказал он, - похожа...
"Интересно, - подумала я, - на кого же я похожа?"
- ...на утенка, - досказал Бачулис.
- Не обижайся, Танюша, - сказала Даля. - У него все люди похожи на птиц и зверей.
Вернулся Юстик с чайником, и Даля пригласила нас к столу, и я хотела уже идти, но папа взял меня за руку и крепко сжал ее. Я посмотрела на него и поняла, что он сжал руку не нарочно, а от волнения.
- Постойте, - сказал папа каким-то странным голосом.
И все, конечно, остановились, потому что он попросил об этом так, словно заметил что-то необыкновенное. А папа подошел к первому стулу, осторожно дотронулся до него, словно боялся ему сделать больно, и почти прошептал:
- Здесь сидела Эмилька, - дотронулся до следующего стула, - здесь дядя... Марта... ты, Миколас... я...
Таким я папу еще никогда не видела, хотя он часто поступал неожиданно. По-моему, Бачулис от папиных слов смутился, снял очки и стал протирать стекла, как будто пришел с мороза в теплую комнату и они запотели. Затем он снова надел очки и спросил совсем другим голосом:
- Да, Юстик, как твой зуб?
Юстик перехватил мой взгляд и молча пожал плечами. Кажется, из их семьи он один был еще на что-то способен.
Зато Даля сразу схватилась за этот несчастный зуб, как за спасательный круг.
- Представляешь, - сказала она, - он сделал все по-своему.
Но папа не слышал их слов.
- Нас осталось двое, Миколас, - сказал он. - Займем свои места. Осторожно отодвинул стул и сел на с в о е место.
- Ну что ж, поиграем, - сказала Даля и подошла к столу.
Она не успела еще сесть, как пана быстро сказал:
- Пусть и х стулья никто не занимает. - Он посмотрел на нас: - Вы сядете там.
- Садитесь, дети. - Даля передвинула три чашки, которые стояли у т е х стульев.
Бачулис сел рядом с папой, как-то неловко, боком, и сразу стал пить чай. После папиных слов трудно было разговаривать об обыкновенном, и все долго молчали.
Даля сидела прямо, точно проглотила аршин, - учительницы умеют так сидеть, когда чем-нибудь недовольны. Конечно, она ведь предупредила папу, чтобы он помалкивал. Зато Юстик по все глаза смотрел на папу. По-моему, он ему понравился. А я не могла оторвать глаз от пустых стульев, на которых когда-то сидели люди, бесследно исчезнувшие из жизни.
- Юстик, - сказала Даля, - и ты, Танечка, пейте чай, а то он остынет.
Юстик тут же послушно стал пить чай. А мне почему-то захотелось стукнуть его ногой под столом, но я сдержалась: боялась, что испорчу папе настроение. Еще я подумала, что неплохо было бы опрокинуть чашку на стол, чтобы поднять панику в этом чинно-благородном семействе.
- Даля, у вас не найдется вина? - вдруг спросил папа.
Даля ответила, что вино у них есть, и хотела встать, но папа опередил ее, подошел к буфету сам и привычно открыл его.
Он достал вино, поставил его на стол, затем снова вернулся к буфету, принес рюмки, заметив: "Я взял старые", - расставил их. Сначала около стульев Эмильки, Марты, священника, потом всем остальным и в таком же порядке налил вино.
