Алексей Белянинов - Много дней впереди
Мы оба и не вспомнили, что дрались, что с тех пор не разговариваем.
У Оли всегда так: сказала что-нибудь и сейчас же ей надо это сделать.
- Подожди ты! - ухватил я её за руку, а то она уже собралась бежать к Вере Петровне. - Никуда не пойдём. Ещё чего!.. Она же начнёт, начнёт чего-нибудь... Дайте самое честное пионерское, что не проболтаетесь никому? Иначе ничего не узнаете!
- Что ты!.. - сказал Костя и сам себя крепко стукнул кулаком в грудь.
- Давай, давай, мы ждём, - теребила меня за плечо Оля.
- Со мной нечего кому-то сидеть. Что я, заболел? Я хочу другое сделать... От конторы экспедиции скоро пойдёт машина на поиски мамы. Там в кузов должны накидать одежду, много тёплой меховой одежды. Найдётся, где мне спрятаться! И я поеду с ними...
- Поедешь? С ними? - ахнула Оля.
- А что? Почему мне не ехать? Не могу же я... Они будут искать маму, а я должен ждать и мучиться? И не говорите мне ничего! - закричал я на них. - Ничего не говорите! Всё равно сделаю так, как сказал!
- Ты раньше не бывал в тайге... - Это Кристеп только теперь заговорил, а то молчал. - Ты не знаешь, как надо, что надо делать, чтобы искать...
- Всё равно!
- Оксэ! Я разве говорю тебе: оставайся, Женя? Если один спрячется в кузове, два разве не спрячутся? Я с тобой поеду, Ыйген. Вдвоём хорошо, одному плохо.
- Поедем, все поедем! - засуетился Костя. - И я поеду... Втроём ещё лучше!
- Нет, не лучше, - ответил ему Кристеп. - Много, если втроём... Троих заметят, тогда ни один не поедет.
- Вы сошли с ума!.. - закричала Оля.
Но я её перебил:
- Обещала молчать? Вот и молчи...
- Я честного пионерского не давала!
- Ах, ты не давала?.. Но вот: одно слово скажешь - мы с тобой враги навсегда. Молчи! От тебя одно требуется - сбегать к твоей маме. Я ведь у вас дома должен был их ждать, когда они вернутся. А чего ждать?.. Скажешь ей, когда машина уйдёт. А то ещё и меня станут повсюду искать, подумают, что я тоже потерялся...
- Ох, Женька, какой ты! - сказала Оля, но больше не возражала.
- Ты молодец, парень! - сказал Костя и ударил меня по плечу. - Ты когда к нам приехал, я сперва думал - ты так, мамсик... А теперь вижу неправильно я это...
- Ко мне домой тоже сходите, - попросил Кристеп ребят. - Так скажите: когда я вернусь, не знаю. И куда поехал, зачем, скажите... Моя сумка в парте лежит, отнесите домой. Пошли, Ыйген, а то опоздаем, уйдёт машина.
Оля и Костя провожали нас до площади, а дальше мы пошли вдвоём с Кристепом и оглядывались по сторонам: боялись встретиться с дядей Федей, или с Олиной мамой, или с главным врачом.
Прятались в магазине, в том самом... Румяная продавщица - что тогда шапку нам показывала - подозрительно оглядывала то меня, то Кристепа, а потом спросила:
- Вы чего, мальчишки, здесь ошиваетесь? Чего здесь забыли, чего потеряли?
Я растерялся, не знал, что ответить. Кристеп нас обоих выручил:
- Кто ошивается? Никто не ошивается. Мы моего отца ждём... Отец велел, чтобы мы его здесь ждали.
Она вроде успокоилась и больше не обращала на нас внимания.
А нам через большое окно были хорошо видны распахнутые ворота и кусочек двора экспедиции. Наверно, много часов прошло, прежде чем к этим воротам подкатила машина. Шофёр, одетый в полушубок и меховые унты, как у лётчиков, вылез из кабины и направился к дому - пошёл сказать, что он готов, что можно отправляться.
- Сейчас? - шёпотом спросил я у Кристепа. Мне казалось: если громко спросить, все поймут, о чём мы договариваемся, и нас оставят в Ыйылы.
- Маленько подождём, - ответил он.
Как хорошо, что подождали!..
В воротах показался Фёдор Григорьевич. Он залез в кузов и проверил, что там и как уложено, крепко ли привязаны железные бочки с бензином впереди, у кабины. Потом он спрыгнул на землю, поговорил с шофёром, пнул ногой покрышки на задних колёсах. Шофёр и он вернулись в контору.
- Теперь давай быстро, самое время, другого не будет, - толкнул я Кристепа в бок.
Пригибаясь, мы бегом добрались до машины с обратной стороны, чтобы нас не заметили из окон. Сперва Кристеп с колеса махнул в кузов, следом за ним я. Целый ворох меховых штанов и курток, три тулупа, спальные мешки всё это было уложено возле заднего борта. Лёжа на животе, мы разрыли две норы, каждый для себя. Забрались туда и укрылись. Устроились головами друг к другу так, чтобы можно было перешёптываться.
- Слышишь меня? - спросил я.
- Слышу.
- Как ты?
- Хорошо... Внизу мех, сверху мех. Однако, когда поедем, ветер не достанет нас.
Возле машины послышались голоса, и мы притихли, сжались, как будто тут и нет никого.
Говорил Фёдор Григорьевич, он стоял рядом, но казалось, его голос идёт откуда-то издалека.
- Едем!..
Ему отвечал мамин главный врач - я его узнал.
- Я думаю, нашу больничную машину мы нагоним в Хара-Сайялыке. Раньше нет смысла останавливаться. А там уже договоримся, как действовать, там и разделимся по разным направлениям. Согласны?
- Согласен, - ответил Фёдор Григорьевич. - Поехали, поехали... Вот только Женя... Не успел мальчишка вернуться, надо было бы подбодрить его... Но в школу к нему не успеем заехать - времени нельзя терять ни минуты. Вы, Пётр Тихонович, в кабину, а я устроюсь здесь, в кузове. И не спорьте, некогда спорить!
- Надо ехать, чтобы скорей до Хара-Сайялыка добраться. - Это кто-то незнакомый сказал, должно быть, шофёр.
Было слышно, как коротко хлопнула дверца кабины. Протяжно заскрипел борт - это дядя Федя полез в кузов.
Я сжался и дыхание затаил; я очень боялся: вдруг он возьмёт доху!.. Или ту, которой я укрыт, или ту, которой Кристеп. И тогда всё пропало!
Но нет, обошлось...
Мотор заурчал.
Я боком почувствовал первый толчок. Машина тронулась, она с места взяла большую скорость.
- Едем, едем, едем, - шептал я сам себе. - Едем за тобой и найдём...
Пока машина шла по накатанной дороге, лежать было действительно хорошо - тепло и мягко. Но потом началось! Толчок за толчком, и ухватиться, главное, не за что, чтобы держаться. Так все бока отобьёшь, пока доедешь... Но я терпел, ни разу не охнул. Правильно, шофёр, гони. Скорей приедем, скорей и поиски начнём. Ну куда, куда она могла деваться?! Ну что могло с ней случиться?!
Машина внезапно остановилась.
Я ещё ничего не успел понять: кто-то рывком сдёрнул с меня доху.
- Вылезай кто там есть! - сказал дядя Федя - он на коленях стоял возле меня. - То-то я смотрю: доха копошится, как живая... Э-э, вас ещё и двое!
- Это Кристеп со мной, - сказал я.
- Я вижу... Ты сын охотника Гермогенова, Спиридона Иннокентьевича, я не ошибаюсь?
- Спиридон Иннокентьевич - мой отец, - сказал Кристеп.
Вот так дела!.. А мне казалось, я лежу неподвижно!
Я ничего не говорил, а у Кристепа и вовсе испуганный был вид. Он даже не вылезал из-под своей дохи. Голова его в лисьей шапке торчала наружу, и он был похож на какого-то невиданного зверя - весь чёрный, а голова рыжая. В другое время я бы захохотал и стал бы дразнить его...
Главный врач заглядывал в кузов с одной подножки, шофёр - с другой.
- Что ты с ними поделаешь?.. - проворчал старик. - Не возвращаться же из-за них в Ыйылы? Придётся позвонить из Хара-Сайялыка, чтобы там не беспокоились...
- А не надо звонить, - сказал я. - И никто там не беспокоится. Сейчас все уже знают, что мы с вами уехали.
- Время... - сказал шофёр.
- Да, время, - сказал Пётр Тихонович. - Фёдор Григорьевич, давайте обоих сюда, а я переберусь к вам в кузов.
- Дядя Федя, - попросил я, - мы в кабину не хотим. Верно, Кристеп? Мы лучше с вами... А вы... вы не сердитесь на меня...
- Я не сержусь, Женя, - сказал он совсем тихо и очень грустно и обратился к старику: - Не хотят они, Пётр Тихонович, меняться местами. Садитесь... А я их здесь хорошенько устрою, ничего...
Он расстелил две длинные и широкие дохи возле самой кабины. И так закутал меня и Кристепа - каждого по отдельности, - что одни только носы торчали да глаза блестели. Кристеп был похож на большой тюк. И я, наверно, тоже, если со стороны посмотреть.
Дядя Федя ещё подоткнул нам полы под ноги и постучал по крыше кабины.
Машина снова помчалась.
- Едем дальше?..
И Кристеп отозвался:
- Однако, едем!
Мы ехали!..
Дорога была как узкая полоска между деревьями, и эта полоска убегала назад. Словно кто-то разматывал длинный-длинный, бесконечный бинт. Да, тайга сжимала с обеих сторон дорогу. Деревья были тихие, какие-то сонные. Сосны протягивали к машине белые мохнатые лапы. Лиственницы стояли голые. Их чёрные ветки прочёркивали пасмурный день, как если бы в альбоме с серой бумагой нарисовать их остро заточенным карандашом и давить сильно.
На полном ходу разговаривать было трудно: ветер вырывал слова изо рта, разбрасывал их далеко по сторонам. Я уткнулся подбородком в воротник и молчал. И Кристеп молчал.
Машина резко сбавила ход, нас качнуло вправо и прижало к бочке с бензином... Что это шофёр?.. Не знает, как мы торопимся в Хара-Сайялык?
Дядя Федя - он сидел передо мной - встал со своего места посмотреть, что такое случилось, почему медленно едем. И мы с Кристепом кое-как выпутались из дох, поднялись на ноги, ухватились за крышу кабины, чтобы не упасть.
