Валентин Катаев - Остров Эрендорф
...Пейч пробыл в ставке четыре дня и 26-го вечером вылетел обратно...
* * *
Тридцатого мая утром гигантское здание Спортинг-Паласа, где было назначено первое заседание Учредительного собрания Штатов, вмещающее до сорока тысяч человек, содрогалось, как лейденская банка. Тридцать пять тысяч отборнейших джентльменов Штатов, получивших розовые пригласительные билеты за подписью Батиста, и пять тысяч наиболее способных статистов крупнейшего кинопредприятия, получивших по 2 доллара 50 центов за участие в этой постановке, не считая соединённого хора всех нью-йоркских мюзик-холлов и четырёх джаз-бандов, наполняли огромную кубатуру Спортинг-Паласа.
Тысячи аэропланов сбрасывали на головы прохожих целые тонны летучек с портретами Батиста и лозунгами.
Около шестнадцати тысяч американок рыдало от нетерпения у входа в Спортинг-Палас. Треск киноаппаратов заглушал всё.
Генерал-комендант, плотно привязанный к седлу лошади из южного штата, с каждым новым метром фильма всё более и более входил в историю.
Наконец появился мотор Батиста. Он стоял, выставив свой заметно пополневший зад далеко за пределы автомобиля, и, размахивая цилиндром на кремовой подкладке, говорил речь. Лифтбои, осыпанные пуговицами, бежали за автомобилем, крича по команде:
- Да здрав-ству-ет Ба-тист! Да здрав-ству-ет Батист!
Шестнадцать стенографисток записывали со специального грузовика речь Батиста.
Наконец Батист приблизился к Спортинг-Паласу и был внесён на трибуну лакеями. Полосатые коробки модисток полетели в воздух. Американки завыли. Цилиндры джентльменов блеснули на солнце и приподнялись. Джаз-банды грянули туш.
- Граждане! - сказал Батист.- Я должен сообщить вам две приятные новости. Во-первых, Учредительное собрание открыто, а во-вторых, я назначен его председателем.
Батист раскланялся и продолжал:
- Собственно говоря, цель настоящего Учредительного собрания сводится к тому, чтобы выбрать меня в президенты, потому что я не считаю для себя удобным управлять Штатами без официального одобрения народа.
- О-до-бря-ем! - крикнули лакеи и модистки.
- Итак,- сказал Батист,- теперь, когда одобрение получено, я хочу сказать небольшую отчётную речь о смокинговой политике моего правительства.
Джаз-банд заиграл туш.
Заседание продолжалось, и никто не заметил, как в зал вошёл довольно высокий человек в коричневом кепи. Это был Пейч. Он протолкался к самой трибуне, где стоял, закатив глаза, Батист, и не слишком громко сказал:
- Вы уже кончили?
- Нет, я ещё не кончил,- обиделся Батист.- Мне ещё нужно сказать несколько слов по поводу суда над шестым секретарём, а затем коснуться вопроса о чаевых.
- В таком случае, чтобы не терять даром времени,- сказал Пейч,- я беру слово для внеочередного заявления. Я Пейч. Кто меня никогда не видел, можете посмотреть.
Наступила страшная тишина.
Вентиляторы жужжали, рассыпая синие искры.
- Я - Пейч, а возле Спортинг-Паласа имеются в неограниченном количестве мои ребята, которые в данный момент, по всей вероятности, освобождают угнетённую аргентинскую кобылу от присутствия на ней генерал-коменданта. Я буду краток - пошли вон!
- Хорошо,- сказал Батист, пожимая плечами,- если вы на этом настаиваете, я могу уйти.
С этими словами Батист сошёл с трибуны и, подняв воротник смокинга, вышел через пожарный выход во двор цирка. Огорчённые тридцать пять тысяч джентльменов, пять тысяч статистов, соединённый хор и джаз-банды в десять минут очистили просторное помещение Спортинг-Паласа, где через полчаса состоялось первое заседание нового, истинно народного правительства.
24. Глаза доктора Шварца меркнут
Джимми тщательно установил над своей постелью небольшой радиоприёмник и надел на уши слуховые трубки. Все голоса и шумы земного шара, один за другим, хлынули ему в уши. Вот откуда-то издалека долетели звуки "Интернационала"... Вот чей-то голос сказал: "С пшеницей твёрдо, рожь колеблется в сторону понижения, лак для ногтей поднимается, с подмышниками слабо". Джимми продолжал менять тона. "Мы гибнем без угля у Бергена. Помогите!" чередовалось с: "Пью здоровье Жени, телеграфируйте спасибо Подраданскому" и "Приметы: вставной глаз, хромает, на подбородке шрам от канделябра, называет себя президентом". Затем декрет революционного комитета Штатов. Но дальше, дальше! Джимми следовало поймать самую деликатную, самую неуловимую волну радиостанции Матапаля. И вдруг Джимми насторожился. Он услышал тонкий, как комариное пение, звук... Затем голос:
- С вами хочет говорить доктор Шварц.
- Кто у аппарата?
- Я, Матапаль. Ну, как дела?
- Спасибо. С профессором мало возни, но с мисс Еленой трудно справиться. Удивительно упорные нервы. Она жалуется на какие-то странные сны, на двойственность. По ночам плачет.
- Удвойте энергию. Ещё несколько дней, а потом можно будет вернуть их в нормальное состояние. После катастрофы мне понадобится хороший геолог для исследования структуры новых материков.
- Сегодня вечером я буду влиять на них опять. До вечера заряда хватит.
- До свидания, доктор...
- До свиданья, патрон.
* * *
Джимми выключил приёмник и вскочил с постели.
- Нельзя терять ни минуты. Теперь мне почти всё ясно!
* * *
...Доктор Шварц надел чёрную крылатку и высокий цилиндр. Выходя на ежедневную послеобеденную прогулку вокруг острова, он любил быть старомодно элегантным.
* * *
Джимми спрятался в скалах. Он прождал недолго. Скоро показались остро поднятые плечи, а затем и вся высокая, чёрная фигура доктора. Как автомат, шагал он по хрустящему гравию пляжа. Его зеленоватые глаза были полузакрыты. Едва он поравнялся с Джимми, как страшный удар в подбородок сшиб его с ног. Мелькнуло кепи Джимми, затем длинные ноги доктора. Обхватив чёрное безжизненное туловище, Джимми быстро втащил его в пещеру.
Затем несколько метров хорошей кокосовой веревки и три носовых платка сделали своё дело, и Джимми уложил длинную, неподвижную фигуру доктора Шварца, похожую на помесь мумии с дождевым зонтиком, на постель.
* * *
...Елена бросила в воду камешек и вздохнула. Она не привыкла, чтобы её заставляли ждать. Небо низко розовело над океаном.
Джимми подошёл к ней и приподнял кепи.
- Простите, Роза, я заставил вас ждать. Одно маленькое дельце задержало меня.
Елена надула губки.
Она сказала:
- Пожалуйста, не воображайте, что я сюда пришла специально для вас. Я просто люблю гулять.
- Именно здесь?
- Именно здесь.
- На этом самом месте?
- Да.
Джимми взял её за руку. Она не сопротивлялась. Они медленно пошли вдоль берега. Солнце уже село, и луна становилась всё ярче в изумительно чистом воздухе. Из города доносились звуки оркестров и шум людей.
- Роза,- тихо сказал Джимми.- Я хочу вам рассказать одну вещь. Мне снилась сегодня линкольнская зима. Мне снился синий снег и золотые звёзды фонарей. Иней нежным бисером покрывал завитки ваших волос над розовым виском. Затем мне снилось замёрзшее озеро и косые фаланги конькобежцев, выбегавших из грелки. Играл оркестр. Коньки зеркально блистали никелем. Воздух возился тысячами ледяных иголочек под каждым фонарём и покалывал в носу, как после глотка свежей содовой воды. Потом мне снилось десятое дерево, если считать от калитки в глубине сада... Возле этого дерева... если вы помните... мы однажды с вами...
Елена вдруг остановилась и широко раскрытыми глазами посмотрела на Джимми. Изящным движением руки она провела по своему лбу и тряхнула головой, как бы просыпаясь.
- Да... да...- прошептала она.- Подождите... Я вам что-то хотела сказать... У меня спутались в голове все мысли... Спасибо, от окна не дует...
И вдруг она дико оглянулась вокруг.
- Что это значит? Где отец? Где Матапаль? Где я нахожусь? Джимми, вы здесь? Ради бога...
- Елена! - воскликнул Джимми.- Елена Грант! Я получил вашу записку. Я исполнил ваше желание.
И Джимми быстро, с трудом перескакивая через подробности, рассказал Елене всё.
- Какое сегодня число? - лихорадочно спросила Елена.
- Третье июня.
- Ради бога... Как можно скорее... Через семь дней будет катастрофа. Где отец?.. Ах, Джимми, вы ничего не знаете. Скорей! Скорей!
В двух словах она рассказала ему об открытии отца и о свидании с Матапалем 11 мая во Дворце Центра в Нью-Йорке.
Больше она ничего не помнила.
Через минуту Елена уже сторожила с револьвером в руках оглушённого доктора Шварца, а Джимми бежал за профессором Грантом.
- Скорей, скорей, как можно скорей!
* * *
Грант лёг спать после обеда Джонсоном, а проснулся Грантом. Он не узнал обстановки. В течение нескольких минут он собирался с мыслями, опуская и подымая свои окуляры, и вдруг вспомнил всё, вплоть до настойчивых глаз, смотревших на него в упор в кабинете Матапаля 11 мая в Нью-Йорке.
Грант поднял голову и побледнел. Он увидел календарь, показывающий 3 июня.