Анатолий Петухов - Дай лапу, друг медведь !
- Ведь педсовет!.. Меня еще никогда не обсуждали на педсовете...
- А в педсовете кто? Те же учителя. Они все тебя знают. Знают, что исправляешься...
Когда подошли к деревне, Борька замедлил шаг.
- Совсем неохота домой... - тихо сказал он.
- Пойдем к нам, - предложил Андрюшка. - Книжки про птиц посмотрим, телевизор включим...
- А уроки? - тоскливо спросил Борька. - Учиться-то все равно надо. И он побрел к своему дому.
23
Андрюшка решительно не знал, чем помочь Борьке, как отвести от него беду. Уроки не шли на ум. За окном в палисаднике у пустых кормушек сновали синицы и воробьи - просили корму, но Андрюшка и их не замечал. Он помнил, как Борька, побитый отцом, едва сидел в лодке, и теперь, чем ближе подходил вечер, тем тревожней становилось у него на сердце.
"За табак избил - за куртку подавно побьет!" - думал он и не видел способа, как и чем защитить Борьку.
Уже в сумерках Андрюшка не выдержал и вышел из дому. Он знал, что отец Борьки, Федор Трофимович, низкорослый большеголовый мужик, работает на зернотоке, и отправился туда.
Они встретились на дороге перед самым зернотоком - Федор Трофимович уже кончил работу и шел домой. Андрюшка остановился, поздоровался.
- А-а, Андрюха?! - неожиданно обрадовался Сизов-старший и, как взрослому, протянул Андрюшке руку. - Здорово, здорово! Куда это правишь?
- К вам.
- На ток, что ли?
- Нет. Мне с вами, дядя Федя, поговорить надо.
- Со мной? Ну, если надо, пойдем, сядем на бревнышко.
Они отошли к стене зернотока, сели на бревно.
- Я уж сам к тебе хотел прийти, - неожиданно признался Федор Трофимович, - чтобы спасибо сказать. Борька-то у меня, как с тобой ходить начал, за ум взялся! Все учит, учит, другой раз дак и жалко его... Что и говорить, туго ему учение дается, как и мне туго давалось, однако отдача есть - двоек за ту неделю не принес. И замечаний в дневнике нету. Все это, как я разумею, от тебя. Потому и говорю - спасибо! - Он похлопал Андрюшку ладонью по колену. - Вот так. А теперь говори, о чем хотел сказать. Поди, Борька чего-то натворил?
- Точно пока неизвестно, - замялся Андрюшка. - В общем, у Валерки Гвоздева кто-то куртку порезал. Всю спину.
- Неужто?!
- Ага... А у Борьки бритву в кармане нашли. Лезвие...
- Он! Тогда он, стервец!.. Да я за такое шкуру спущу! - Федор Трофимович вскочил.
- Обождите! - Андрюшка схватил его за рукав. - Может, не он!
- А бритва? На что ему бритва? Зачем в кармане носить, как жулику?
- Дядя Федя! - умоляюще воскликнул Андрюшка. - Мало ли что у него в карманах бывает! Табак у него был?
- Был! Курит, дьяволенок! Теперь, может, перестал, а курил. Я ему за это такую проборцию дал!..
- И зря. Не курит он. И никогда не курил.
- А табак? На что табак?!
- Послушайте, дядя Федя!.. - Андрюшка почувствовал, что нашел какую-то нить, держась которой можно выбраться из трудного положения и помочь Борьке. - Вы помните, как сами перевернутую шубу по овсяному полю на веревочке тащили? А дедушка Макар стрелял.
- Ну, помню. - От неожиданности такого напоминания Федор Трофимович растерялся. - И что из того?
- А то! Вы шубу тащили, а мы с Борькой табак по краю поля на Стрелихе тайком сыпали, чтобы медведи в овес не ходили.
В сумерках было видно, как удивленно приподнялись брови над широко расставленными глазами Федора Трофимовича.
- Да ну? Ведь врешь!
- Честно!.. И вы Борьку побили совсем зря.
Федор Трофимович грузно сел на бревно и, сутулый, сникший, вдруг стал очень похож на Борьку - такой же небольшой, угловатый, пришибленный.
- Чего же сам-то Борька мне не признался?
- Так то же тайна была! Я никому ни слова, и он никому. Да и не поверили бы вы.
- Не поверил бы, - вздохнув, согласился Федор Трофимович. - Сказал, что не курит, а я не поверил.
- Вот видите!.. И теперь может так получиться. А знаете, как обидно, если не виноват!
- Это, Андрюха, я знаю. По себе знаю!.. - Помолчал, видно вспоминая что-то, потом, будто очнувшись, спросил: - Все? Или еще чего скажешь?
- Все.
Они вместе встали и пошли к деревне.
...Весь день Борька сидел над раскрытыми учебниками, но ничего не выучил. Матери, которая приходила с фермы всего на часок, он ничего не сказал: не хотел раньше времени расстраивать, и с тоской и страхом ждал возвращения отца. Он готов был провалиться сквозь землю, когда услышал в сенях его шаги. Он спрятал под стол забинтованную руку, уткнулся в книгу, но буквы прыгали перед глазами.
Отец молча скинул у порога сапоги и долго гремел в углу умывальником.
- Ужинал?
Борька отрицательно мотнул головой.
- Так все и сидишь с книжкой? Ведь голова лопнет.
- Завтра тебя... директорша вызывает. С восьми утра до семи вечера. Обязательно велела прийти. И чтобы мама тоже, - не поднимая головы, сказал Борька.
- Чего опять?
Борька съежился, всхлипнул.
- Ладно. В обед схожу, сам узнаю... Да брось книгу-то! Все равно не учишь - по лицу вижу.
- Ничего... неохота... - прошептал Борька и не сдержался: голова его, будто надломившись, упала на книгу.
Федор Трофимович, приземистый, угловатый, остановился посреди избы и долго смотрел на судорожно вздрагивающие плечи сына. На мгновение ему показалось, что это не сын, а он сам, Федька, маленький, головастый, с острыми лопатками, сидит за столом и, уронив голову на учебник, плачет, незаслуженно обиженный и никем не понятый.
- Ты погоди реветь-то!.. - дрогнувшим голосом сказал отец. - Ежели не виноват, все уладится.
Но Борька ничего не слышал, слезы душили его.
- Экий ты у меня!.. - Федор Трофимович сел к сыну, неловко прижал к себе. - Будет!.. Я ведь, смотри, все понимаю, все!.. Самого зазря били. А чего поделаешь?.. И ты меня... прости за тот раз. Думал, вправду курить начал.
Не сразу дошел до Борьки смысл отцовских слов, а когда он понял, о чем речь, приподнял голову, недоуменно спросил:
- Откуда... узнал?
- С Андрюхой беседовал. Сам пришел. Вот и рассказал.
- И про Валеркину куртку?
- И про куртку. Говорит, все на тебя думают, а точно никто не знает... Ты за его держись, за Андрюху-то! Он надежный. А тот случай, что с табаком вышел... забудь. И вот мое слово: больше пальцем не трону! Только и ты мне по-честному, правду...
Борька сидел, прижавшись к отцу, слушал его неуклюжую, совсем необычную речь и чувствовал, как тает, как уходит из сердца обида.
- А я ведь тебе никогда и не врал, - тихо сказал Борька. - Только ты не всегда... верил.
- А теперь буду. Ей-богу, буду верить!.. - Он помолчал. - Трудно ты жить начинаешь. Трудно... И я так же начинал... - Он умолк, засмущавшись своей минутной слабости, порывисто поднялся и сказал: - Давай-ка ужинать!..
...Утром Андрюшка видел в окно, как Борька сыпал корм птицам в кормушки, развешанные на облетевших кустах калины, и понял, что у Сизовых пока все спокойно.
24
Начался пятый урок, когда Федор Трофимович и Анастасия Прокопьевна Сизовы пришли в школу. Невысокие и чем-то удивительно похожие друг на друга - то ли широкими лицами, то ли одинаково настороженными светло-серыми глазами, - они остановились у двери в директорскую.
- Ты хоть шапку-то сними! - шепотом подсказала мужу Анастасия Прокопьевна.
Федор Трофимович стащил с головы картуз, ладонью пригладил взъерошенные волосы.
- Ну, чего, пойдем!.. - и осторожно постучал в дверь.
Директор школы Нонна Федоровна Круглова, пожилая и очень спокойная женщина, работала в школе много лет и Сизовых, конечно, знала в лицо. Она поднялась им навстречу из-за своего широкого стола и дружелюбно пригласила:
- Вот сюда, поближе садитесь! - И взглянула на часы: - К сожалению, Ирина Васильевна, классный руководитель пятого "Б", в котором учится ваш сын, сейчас на уроке. Но мы с ней обо всем переговорили, поэтому я могу беседовать с вами одна.
Она села, на минуту задумалась.
Федор Трофимович и Анастасия Прокопьевна не мигая смотрели на добродушное крупное лицо директора и затаенно ждали, что же она им скажет.
- Вы в кабинете у меня не первый раз, - начала Нонна Федоровна. Мальчик у вас трудный, и я еще ни разу не могла вас обрадовать его успехами ни в учебе, ни в поведении. Но нынешний учебный год Боря начал неплохо. Учиться стал лучше, и поведение удовлетворительное.
Отец и мать Борьки облегченно вздохнули.
- Это отрадный сдвиг. И вдруг вчера он опять сорвался... Вы знаете, что он сделал?
Анастасия Прокопьевна испуганно заморгала, а Федор Трофимович кашлянул и робко спросил:
- Значит, все-таки он... порезал?
- Он. Случай невероятный. Такого у нас в школе не было.
- Господи, за что же он так-то?.. - прошептала Анастасия Прокопьевна.
- Накануне Валерик Гвоздев обрызгал его грязью, даже не обрызгал, а по-хулигански окатил грязью! И вот Борис решил таким способом ему отомстить. Гвоздева мы тоже накажем. Но вся беда в том, что куртку-то отремонтировать невозможно. Я сама ее смотрела - вещь испорчена. А школа не имеет средств, чтобы возместить родителям Гвоздева ущерб.
