ВЛАДИМИР СИНЕНКО - ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ
Паровозостроительный оставили за Артемом и Сашкой Рыжим.
Лазько и Кожемякин пойдут на Гельферих-Саде, а студент Михаил Доброхотов — он тоже был на митинге — и слесарь Табачников организуют митинг на заводе Пильстрема.
Здорово! Значит, сперва забастовки, а потом и восстание.
— Дело идет к этому, — подтвердил Федор. — Встретимся здесь и завтра?
— Давайте лучше у меня дома, — заметил Лазько.
— Далеко живешь, — возразил Проша Зарывайко. — Может, к вам будем захаживать, товарищ Артем?
Сергеев почесал за ухом.
— Я пока без пристанища. Нельзя ли, ребята, — здесь на окраине снять комнатушку? Конечно, у надежного человека и чтобы от полиции было легко смыться. Не люблю, признаться, фараонов.
Все рассмеялись, а Табачников обрадованно предложил:
— Хотите ко мне на Молочную? У бати старые счеты с жандармами... Жить будете как у Христа за пазухой!
— Придумал! — возмутился Корнеев. — Хороша «пазуха» — рядом казармы Старобельского полка! Хата неконспиративная, — заключил молодой подпольщик, раньше Артема присланный сюда из Екатеринослава.
— Беру к себе! — заявил Володя Кожемякин. — На Корсиковскую. Дядька мой человек добрый, комната просторная, а в ней только я да мои дружки — Петро Спесивцев и Сашка Васильев. Они тоже за революцию.
— А для меня там уголка не найдется? — спросил Митя Доброхотов. Небритый, в шинели с оборванными пуговицами, похож на «вечного студента». — Тоже ночую где попало...
— Могу еще трех-четырех взять, — обрадовался Кожемякин.
В глазах Сергеева вспыхнул острый интерес:
— Пять постояльцев? А давайте-ка жить коммуной! Все общее — заработок, харчи, одежка и вечерние беседы по душам. И кто без работы окажется — с голоду не помрет.
И Володя Кожемякин повел товарищей к себе на Корсиковскую, 21. Его распирало от счастья. С ним будет жить не только студент Доброхотов, но и сам Артем! А о коммуне он слышал и от своего друга — Сашки Васильева. Значит, о таком не только в книгах пишут?
СЕКРЕТНЫЕ АЛЬБОМЫ
Федор долго нажимал на кнопку — три длинных условных звонка. Час поздний, но Стоклицкая не должна еще спать.
Щелкнул замок, дверь приоткрылась, и показалось бледное лицо Мины. В руке свеча, сквозняк шевелит язычок пламени.
— Не ждала я тебя сегодня, Артем.
— Есть новости от наших, из-за рубежа?
— Одну посылку получила, да и ту еще не распечатала. Не спит Сережка!
На окнах кабинета тяжелые шторы. Свеча горит слабо, но Стоклицкой все кажется, что свет из ее комнаты виден со двора.
Мина вносит в кабинет таз с водой и протягивает от стены до стены тонкий шпагат. В темном углу человеческий скелет, и гость щелкает его по лбу. Молчит, свидетель!
У окна письменный стол на пузатых ножках, шкафы вдоль стены. На полках медицинские справочники, стеклянные банки и пузырьки. Федор задумчиво щурится. А что, если?.. Тем более что в аптеке работает Алик, брат мужа Стоклицкой. Но согласится ли Мина? Если охранка докопается — ей грозит виселица.
— Начали? — опускается Мина на корточки у таза. На полу толстые альбомы. — Надень, Артем, фартук!
— Пустяки. Одежка у меня затрапезная.
Стоклицкая с треском раздирает альбом и погружает в таз отдельные листы картона с наклеенными литографиями.
Виды Швейцарии. Женевское озеро, Савойские Альпы на заднем плане. Чистенькие, уютные города со свободными гражданами. Женева... Раньше там печаталась ленинская «Искра», а когда меньшевики после Второго съезда завладели ею, Ленин стал издавать новую газету — «Вперед». Третий месяц большевики России получают ее из-за границы.
Отклеивая картинки и расслаивая картон, Федор извлекал из него мокрые газеты на тонкой бумаге. Досадно — гибнут прекрасные литографии! Особенно хороша «Долина Николайталь с курортом Пермат». На переднем плане разлив синих цветов. Крокусы, что ли?
Альпийский луг на фоне заснеженных пиков Юнгфрау или Монблана...
— О чем задумался, Артем? — окликнула его Мина. — Не хочется портить картинки? Мне тоже на первых порах было жалко их. Но ведь надо?
Еще как! Газета «Вперед» — достойный продолжатель старой «Искры». Раскол в партии углубляется, городским комитетом РСДРП в Харькове все еще заправляют трусливые соглашатели. Они вконец развалили здешнее подполье. Чувствуя свою слабость, меньшевики под нажимом рабочих держат в своем комитете Авилова. Он популярен на заводах.
Борис Васильевич Авилов... Отличный агитатор, а вот твердости не хватает. Не верит в классовое чутье рабочего, в его готовность к восстанию. Дескать, их интересует лишь экономическая борьба! И все твердит: «Усиливать раскол в партии, рубить последние концы? Надо искать точки примирения...»
Но в январе и феврале в Харькове забастовало до сорока тысяч рабочих. Сила огромная! И как ни артачился Авилов, Федор сколотил в противовес меньшевистскому комитету группу «Вперед». Так ее назвали в честь новой ленинской газеты.
К ядру «впередовцев» — Артему, студенту Доброхотову, учителю Мерцалову, Авилову (его к этому времени уже выпустили из тюрьмы), Доре Двойрес и Мечниковой — присоединились многие социал-демократы города, больше молодежь.
Но что за каторжный труд — добывать «Вперед» из альбомов! Федор осторожно расправляет мокрую газету, развешивает ее на шпагате, как белье. К утру она подсохнет. Мина разгладит ее страницы утюгом и сложит в аккуратные пачки. Утром газету раздадут по заводам.
— Мина! — обрадованно шепнул Федор. — «Вперед» за пятнадцатое февраля! Со статьей о созыве Третьего съезда.
— Правда? — живо откликнулась Стоклицкая и, став рядом с Федором, стала читать.
Вдруг шорох за спиной заставил Мину вздрогнуть. Кто-то в прихожей... Неужели она не закрыла за Артемом наружную дверь? Ужас сковал Стоклицкую. Но Федор ничего не замечал.
А кто-то уже взялся за ручку двери. Дверь скрипнула, приоткрылась. По спине Стоклицкой побежали мурашки. Закричать, бежать?
Из уст Мины вырвался тихий стон. Федор удивленно взглянул на Стоклицкую и всем корпусом обернулся к двери.
На пороге тер кулачками сонные глаза пятилетний Сержик.
— Ты чего, маленький, бродишь ночью? — улыбнулся Федор.
Надув губы, ребенок капризно протянул:
— Мама лвет мои калтинки, когда я сплю... дядя Алтем, забели у нее эти книзки. Там лазные звелуски — слоны, обезьянки...
Мина кинулась к малышу, прижала к груди свое сокровище.
— Да что ты, дурашка! Наоборот, мы с дядей Артемом чиним книжки. Пойдем в кроватку бай-бай!
Уложив ребенка и вернувшись в кабинет, Стоклицкая вздохнула:
— Не проболтался бы...
— Чепуха, Мина. Мало ли что лепечет дитя?
Твоими устами бы да мед пить. — И Мина в сердцах разодрала альбом с картинками швейцарского художника Арнольда Бёклина.
Пейзажи Беклина со сказочными существами чересчур угрюмы и пугают Стоклицкую. Уход от жизни в царство фантастики. Однако картины, населенные очеловеченными тритонами и кентаврами, чем-то нравятся Федору.
— А этот «Остров мертвых»? — протягивает Мина Сергееву литографию. — Небо и деревья словно окутаны траурным крепом. Белые стены домов — как призраки, а окна — глаза привидений.
И труп в саване, плывущий в челне к последнему берегу...
— Ну-ну, не раскисай, товарищ Стоклицкая, — усмехается Федор. — Мистика, но ведь написана удивительно! А эти фавны над спящей дриадой?
— Еще приснятся... — сердится Мина и погружает литографию в воду. — Надо написать, чтобы нам больше не посылали газет в альбомах Беклина. Ведь были же транспорты с картинками зверей из зоопарка Гагекбека!
Страх, навеянный Беклином, овладевает Стоклицкой, и она боязливо поглядывает в темный угол, где стоит скелет.
И в эти жуткие минуты из прихожей послышался четкий, как выстрел, звук ключа, вставленного в замок наружной двери. Стоклицкая погасила свечу.
Полиция? Каторги не миновать, если застукают с «нелегальщиной».
— В чем дело? — спросил Федор и вскочил.
— Не знаю... Ключ есть только у брата мужа, но Алик пользуется ключом лишь в мое отсутствие. Наверное, жандармы его арестовали и привели.
А дверь уже открылась, в прихожей тихо переговаривались. Федор немного успокоился. Полиция вежливостью не отличается.
— Вильгельмина! — глухо донеслось в комнату. — Ты уже спишь? Это я, Александр. Срочное дело... Я не один. Не пугайся.
Федор зажег свечу и вышел первым.
— Почему, почему без звонка?!—накинулась Мина на деверя.
«Беда... — вздохнул Федор. — Пора Мине дать отдых».
Помощник фармацевта растерянно оправдывался:
— Товарищ только что с поезда. Привез багаж из-за границы. Да ты не бойся — нас не видели!
— Не понял, ничего не понял! — вытирала Стоклицкая слезы. — Разве в моем покое дело? Нарушение правил конспирации. Кто с тобой?
Мешковатый приезжий протер пенсне и представился:
— Дядя Том. — Встряхнул чемодан и шутливо добавил: —Гонец со срочным грузом от Саблиной, с инструкциями Владимира Ильича. Извините за ночной переполох! В пути заносы, и поезд опоздал.