Юрий Коротков - Мадемуазель Виктория
Мама все-таки остается, она очень устала за пять дней войны, все время теребит что-то нервными пальцами.
Вика с папой и дядя Феликс с Лешкой спускаются в автомобиль. Улицы Докки уже опустели, демонстрация направилась к центру города.
Эль-Нил и мост ат-Тахрир запружены народом. Кажется, уже все население Каира прошло по ним, а из окраин, из окрестных деревень все идут и идут люди.
Дядя Феликс выезжает на тротуар. Сегодня машины и люди поменялись местами.
Арабы идут с детьми. Самые маленькие на руках, те, кто постарше, вместе со взрослыми вскидывают вверх маленькие кулачки. Лица людей напряжены, решительны. И одновременно -- праздничны, люди радуются своей силе и своему множеству.
-- На-сер! На-сер! -- гремит стотысячный голос толпы так, что вздрагивают особняки Замалека.
Дядя Феликс быстро крутит руль, протискиваясь сквозь толпу. Со скоростью пешехода "мерседес" проползает мост ат-Тахрир и останавливается у здания Лиги арабских государств. Дальше ехать некуда -- вся площадь от Национального музея до здания правительства запружена народом. Лица обращены к зданию правительства. Его широкий желтый фасад вогнут вовнутрь, будто бы от напора демонстрации.
-- На-сер! На-сер!
Черный государственный орел, кажется, сейчас сорвется с фасада и взлетит над кипящей площадью.
Кто-то выскакивает к памятнику Освобождения и взмахом руки призывает ко вниманию. Гул откатывается от центра площади и гаснет. Человек кричит что-то, заглушаемое дыханием площади. И тотчас площадь Тахрир взрывается, торжествующий крик раскатывается по улицам, переносится по запруженному мосту через Гезиру на западный берег. -- Президент Насер с нами!
Арабы обнимаются и вскидывают к небу раскрытые ладони.
-- Президент Насер снова с нами!
-- Закирия! -- кричит Вика, торопливо опуская стекло машины. -Закирия-я-я!
В толпе мелькает длинная сутулая фигура Закирии. Он оборачивается на крик и подходит.
-- Сайда, мадемуазель, сайда, мистер! Президент Насер с нами! -улыбается Закирия.
-- Что сказал тот человек, Закирия? -- спрашивает дядя Феликс.
-- Он сказал, что президент забрал заявление об отставке. Он вернулся к нам! Сегодня наши враги увидели, на чьей стороне сила!
-- Американо! -- кричит араб в красной вязаной шапочке, указывая на машину.
Тотчас толпа арабов окружает ее, угрожающе размахивая кулаками.
-- Ля! Нет! -- торопливо отвечает Закирия. -- Ля, руси, бал-шафи! Русские, большевики!
-- Балшафи! Руси! -- арабы жмут руки папе, дяде Феликсу и даже Лешке.
-- Вам лучше уехать, -- говорит Закирия. -- Вас будут принимать за американцев.
Машина не может развернуться в толпе. Дядя Феликс задним ходом отгоняет ее на мост.
-- Плохо бы нам пришлось, окажись мы американцами, -- замечает дядя Феликс. -- Вовремя они своих спрятали в Греции.
-- Еще бы! Американцы вооружили Израиль... А ты заметил, что для египтян слово "балшафи" -- как заклинание победы? Они ждут помощи от нас.
-- А мы поможем? -- спрашивает Лешка.
-- А ты бы бросил друга в беде?
-- Нет, конечно, -- обижается Лешка.
-- Ну, так о чем разговор?
Дядя Феликс все не может развернуть машину и, наконец, направляется в глубь Гезиры, чтобы объехать демонстрацию.
-- Слушай, Феликс, давай крюк сделаем, -- предлагает папа. -- Последний раз глянем на колонию. Как-никак три года прожили, может, еще скучать будем в Москве.
Машина углубляется в Замалек. Улицы пустынны, заперты решетчатые ворота, в ранний час закрыты жалюзи. "У трех пирамид" никого нет, скучает хозяин среди пустых столиков. Обезлюдевшая колония грустно смотрит пыльными окнами. Вон Викино окно на третьем этаже. На подоконнике -- выгоревшие бумажные цветы, Вика клеила их на уроке труда, а мама оставила в суматохе переезда.
За живой изгородью стоят Аза и Леми.
-- Вика, -- машут они, будто расстались только сегодня утром. -Приходи играть с нами.
Вика недоуменно смотрит на них, на их тщательно выглаженные платьица, на старательно уложенные волосы, перехваченные нарядными ленточками. Играть? Играть, когда идет война и умирают люди, когда на соседних улицах кипит демонстрация!
-- Только в мяч мы теперь не играем, -- капризно говорит Аза. -- Джон ушел от нас, а Али очень толстый, он не может бегать за мячом.
-- Куда ушел Джон?
Аза морщится и машет рукой вдоль улицы.
-- На войну.
-- Он правильно сделал, -- говорит Вика. -- Очень хорошо! Аза и Леми удивленно вскидывают брови.
-- Очень хорошо, -- повторяет Вика, старательно выговаривая арабские слова, чтобы они правильно поняли. -- Кувеййис! Вери велл! -- и она громко хлопает дверцей машины.
-- Ай да Заяц! -- одобрительно кивает папа. -- Молодец! Так их!
Они смеются с дядей Феликсом, а Лешка смотрит на хмурую Вику круглыми глазами. Он первый раз видит ее такой.
ПОКА СТОИТ ЦИТАДЕЛЬ САЛЛАХ АД-ДИНА...
В холле в широких креслах по трое сидят ребята. Почти весь класс. Теперь все вместе -- и инженерские, и торгпредские.
Витька Сукачев протягивает Вике горсть фиников.
-- Откуда?-- удивляется она. В город выходить нельзя, торговцев теперь мало, да и не до сладостей.
-- Хусейн принес. Каждое утро прибегает, то финики тащит, то мандарины.
Финики свежие, сочные, правда, отдают мылом. В Египте все фрукты надо мыть горячей водой с мылом. Все равно вкусно. Третий класс сосредоточенно жует, собирая в горсть длинные светлые косточки. -- А Матрешкин вчера с малышами улетел, -- смеется Витька. -- Сидит сейчас дома и дует чай из самовара. С бубликами.
-- Скоро и мы двинемся, -- говорит Саша Пустовойт. -- "Иван Франко" уже Гибралтар прошел.
Вика прикидывает в уме расстояние от Гибралтарского пролива до египетских берегов: утром теплоход будет в Александрии. Значит, последний день в Каире...
-- Вот так, -- вздыхает вдруг Андрюшка. -- Разъедемся, значит, по домам, и -- поминай как звали!
-- Как это? -- удивляется Витька. -- Чего это ты?
-- А то. Данка вон в Литве живет, а я в Грузии. От Вильнюса до Тбилиси -- как от Москвы до Каира.
Ребята недоуменно переглядываются. Об этом никто не подумал. Все так привыкли уезжать домой на каникулы, чтобы на следующий год вновь собраться в русской школе в Баб-эль-Бахре. А теперь, выходит, насовсем -- в разные школы, в разные города, к новым друзьям...
Не будет рядом Саши, капризули Светки и веселого озорника Витьки...
-- Да за лето война сто раз кончится!
-- Ну да! -- кивает Андрюшка. -- Попробуй столько земли обратно отвоевать.
-- Нет, ребята, не может быть, -- возмущается Саша. -- Ну и что, что далеко? Ведь в одной стране будем жить! Это... это же как в одном доме! В одном большом доме.
-- А приезжайте ко мне, -- зажигается Андрюшка. -- Нет, правда! Я вас шашлыками угощу. Настоящими, кавказскими, не то что у Али-бизнесмена!
-- А ко мне, ко мне! В Зимний сходим, каждый дворик обойдем!
-- Нет, ко мне, -- требует Вика. -- Москва как раз посередине, отовсюду близко!
-- Главное -- не потеряться, -- говорит Саша. -- Дом-то дом, а уж очень большой. Новые друзья появятся...
-- Придумал! -- Витька таинственно оглядывается на пустой холл и понижает голос. -- Надо организовать братство! Настоящее тайное братство.
-- Почему тайное?
-- Ну так, для порядка. Братство должно быть тайным. И еще надо клятву придумать. Какое же братство без клятвы?
Витька опять оглядывается и знаками подзывает всех к себе.
-- Повторяйте: "Пока стоит цитадель Саллах ад-Дина"...
-- Цитадель Саллах ад-Дина... -- шепчут ребята, склонившись голова к голове.
-- "Пока молчит Сфинкс... " -- продолжает Вика.
-- Пока молчит Сфинкс...
-- "Клянусь не забывать своих друзей по тайному братству русской школы в Баб-эль-Бахре... "
-- В Баб-эль-Бахре...
-- Все, -- выдыхает Витька, откидываясь на спинку кресла.
-- Нет, не все, --волнуясь, говорит Данка. --"Клянусь не забывать своих друзей, с которыми делился водой в Ливийской пустыне".
-- "А если я нарушу эту страшную клятву, так пусть высохну, как мумия фараона Тутанхамона!" -- завершает Андрюшка, сверкая глазами.
-- Теперь адреса.
И тайное братство, забыв о распрях и ссорах, торопливо пишет московские, ленинградские, вильнюсские, минские, тбилисские адреса, примостив лист бумаги на колене.
ДОМОЙ!
Мама только подходит к постели, а Вика уже открывает глаза. За эти июньские дни она научилась просыпаться задолго до солнца. -- Едем?
-- Автобус у дверей.
Вика молча быстро одевается. Папа уже одет и выбрит. Кажется, что он вообще не спал в июне.
Вика укладывает Мишутку в чемодан, а галстук кладет сверху. Она наденет его на палубе теплохода. Палуба теплохода -- это уже советская земля.
-- Присядем на дорожку, -- говорит мама.
Они садятся на чемоданы. Хороший обычай -- посидеть перед дальней дорогой. Можно вспомнить, что было, и загадать, что будет.
Вика последний раз смотрит на острия далеких пирамид. Сфинкс, конечно, не запомнил ее, но она навсегда запомнила его странную, тревожную улыбку.
