Галина Галахова - Кеворка-небожитель
Он был преогромного роста и мощного телосложения и занимал в лесу много места. Карки, в последнее время бродившие от нечего делать по кваркеронским лесам, часто садились под ним — в его тень — чтобы отдохнуть от очередной войны и от затянувшейся кваркеронской неразберихи с ее строгими беспорядками. Быстрые ариды, с гортанными криками пролетавшие над ним, иногда садились на его ветви, чтобы отдохнуть после долгих перелетов, и оставляли ему на память сделанные их когтями отметины на его ветвях. Коричневый неспокойный туман авезудов обычно накрывал его по вечерам. И он следил за его причудливым движением и проникался пониманием сложности авезудской жизни. Кеоркийцы не раз устраивали на его поляне свои поражавшие воображение шумные игры с песнями и плясками. Он терпеливо сносил их крики, крепко смежал веки и своими прохладными ветками легко постегивал не в меру разгулявшегося какого-нибудь певуна или танцора по его разгоряченной спине. Они не обращали на него никакого внимания — думали, что это такой теплый ветер раскачивает деревья и шелестит над ними мягкой листвой.
Он взрастил на своих крепких ветвях множество поколений узорчатых листьев, и они — наделенные частицей его разума — уносились из Кваркеронского леса и летали потом по всему Альдебарану и пространству Олфея в поиска для него, Гвадария, новых знаний и приносили их на себе в виде разнообразных прожилок и новых рисунков. Но никто из альдебаранцев не знал, не догадывался — что это за листья такие, кто за ними стоит, или кого они, альдебаранцы, сами лицезреют, когда сидят под шатромшумной листвы или же отдыхают после долгого перелета на толстых ветках, покрытых узорчатыми листьями.
Светила, через которых Гвадарий управлял всем пространством Олфея и системой Альдебарана, в отличие от карков, аридов и авезудов, его вообще никогда в глаза не видели, он был защищен от них своим мощным мыслительным полем, однако, они отлично знали, что он есть, существует и что выше, могущественнее его здесь никого нет и быть не может.
Странное дело, но случалась с ним иногда такая проруха, когда он вдруг начинал сам в себе сомневаться и начинал думать, что это ему только кажется, что он свободен и управляет. Что на самом деле есть «некто», еще более невидимый, нежели он сам, — кто на самом деле управляет им, Гвадарием, но он, Гвадарий, его не видит, как не видели его никогда, например, Светила. А тем, кто управляет этим «некто» управляет, наверно, совсем другой «некто», и этих «нект» не счесть, и существуют они по принципу «матрешки». Это открытие он сделал давно, когда разведчик Вилт в третий раз вернулся с Земли и привез оттуда своему дальнему родственнику Эрумию, который был помешан на всяких блестящих побрякушках, множество металла, всякие там цепи, гвозди, заклепки и другие суверниры — фуражку, носки, солдатский котелок и большую матрешку. Так вот эту сувенирную матрешку Эрумий с презрением сразу отверг тогда и выбросил ее в кусты за полной ненадобностью, а весь свой драгоценный для него металл постепенно растерял во время служебных полетов.
Он, Фигософ, поднял матрешку, когда Эрумий улетел на очередное задание, и спрятал ее подальше, засунул в самое большое и старое свое дупло, не хотел, чтобы Эрумий ее обнаружил, когда начнет заниматься уборкой, а то, чего доброго, еще подумает, что он, Гвадарий, в игрушки здесь играет, покуда он, Эрумий, летает по делам. Чем-то родственным, почти родным, пахнуло на него, когда он впервые качал на своих ветвях большую матрешку с ее матрешечками внутри мал-мала-меньше, и это ощущение тогда его очень согрело и потом еще долго продолжало согревать во время альдебаранских холодов, стоило ему о той матрешке подумать. Так родилась у него маленькая личная тайна: больше личного у него не было ничего.
Фигософ давно открыл внутренние законы, управляющие системой и все шло для него, Гвадария, без сучка и задоринки до тех пор, пока однажды Эрумий не принес ему вот эту самую весть о предательстве Кеворки, его побеге из ВЭГА и помрачении Раплета на почве ревности к биобрутам.
Так как Светилам не дано было право самим общаться с Гвадарием, они всегда обращались к нему через Эрумия, что они сделали и в этот очередной раз. Они настоятельно просили Гвадария поскорее найти для этого ужасного случая взвешенное, философское решение, ибо Альдебаран мог лишиться сразу двух самых лучших своих разведчиков.
От большого внутреннего перенапряжения у Гвадария началась безмыслица и ужасно затрещала кора — потому что найти взвешенное, философское решение на этот раз оказалось убийственно трудным делом. Впервые он почувствовал себя полностью деревянным.
Эрумий топтался на маленькой площадке, которую он вытоптал на поляне до черного альдебарана не за один плавный хартинг беспорочной службы, и пялил глаза на Гвадария, то есть терпеливо ожидал ответа, чтобы отнести его затем Светилам. Но ответа не последовало, во всяком случае он его не дождался, потому что из леса на поляну вывалился неуклюжий карк Мулле и закричал на всю поляну как оглашенный:
— Эй, лесовик, не знаешь — где наши? Я ушел к одной знакомухе наполнить мой барабан выхлопными газами, возвращаюсь, а деревни нет. И ничего нет. Ни-че-го-шень-ки!
Эрумий вопросительно взглянул на Гвадария, но тот от него отмахнулся веткой, мол, с такими пустяками разбирайся сам и не лезь ко мне.
— Не знаешь разве, что вчера была война? И твоя деревушка исчезла с лица альдебарана и почти все ваши уничтожены. Все, песенка ваша спета, ку-ку!
Неповоротливый карк поскользнулся на листьях, зарылся в них с головой и глухо оттуда заголосил:
— О горе мне, несчастному, горе, вот возьму и размозжу себе башку об это старое бревно!
Гвадарий зашелестел всеми листьями, выражая крайнюю степень озабоченности и удивления, что ничего не знает про эту войну… и что означает, позвольте, это слово — «бревно», никогда не слышал?!
Эрумий склонился перед ним в глубоком поклоне, начал торопливо оправдываться, что не хотел беспокоить по такому ничтожному поводу, ну подумаешь какая-то война, словом — берег покой Гвадария для серьезных и важных раздумий, а бревно, бревно — это просто лысое состояние…
Мулле попытался встать, чтобы разбить себе голову, но не смог, ноги у него разъезжались на скользких от его слез листьях, он весь заплыл слезами. Он сидел, весь опутанный травой, связанный по рукам и ногам, и кричал диким голосом:
— Бедные мои братья погибли — кто отомстит за них? Я отомщу — пусти! — И он стал кусать траву направо-налево.
У Гвадария из-за его рева еще пуще растрещалась кора и треск этот уже был слышен на всю округу.
Вот на этот-то ужасный треск и вышел из кустов Цытирик, отправившийся на поиски Гвадария Фигософа — по его, Цытирика, разумению, только верховный правитель Альдебарана мог сейчас спасти Кеворку.
Опознав издали Эрумия по его фуражке, Цытирик хитро склонил голову на бок, глаза его совсем сузились: о-го-го, этой хитрющей вороне нечего одной делать в такой глуши — значит, и сам Гвадарий Фигософ находится где-то от нее поблизости…
— Любезный Эрумий, я услыхал издалека крик безутешного Мулле и поспешил ему на помощь. Действительно тяжелые нынче времена! Мулле, прими мое соболезнование, — Цытирик наклонился к Мулле и погладил его по тупой голове. — А как поживает наш достопочтимый Гвадарий Фигософ? — Цытирик низко поклонился Эрумию. — Надеюсь, с ним все в порядке? Мне было бы невыносимо больно услышать обратное, поскольку у меня к верховному правителю неотложное дело. Многоуважаемый Эрумий, не мог бы ты меня связать с Гвадарием Фигософом, попроси его принять Цытирика на пару минут по очень-очень важному вопросу, не терпящему отлагательства.
«Вот тебе и раз — Мулле оказался подсадным скворчем, — подумал Гвадарий в некотором остолбенении. — Настояший управитель обязан быть анонимным, и сколько хартингов я был таковым — мое местопребывание было засекречено… и надо же, самый тупоумный из тупоумных рассекретил его… надо бежать!»
Гвадарий дернулся, на Цытирика сверху посыпались ворохом листья, один из них он поймал на лету и увидел на нем замысловатые рисунки.
— Где я видел их? — прошептал Цытирик. — Ну конечно же… телевротический сеанс… закатка разведчиков в элементарные частицы… неужели?!
У Цытирика подкосились ноги: сраженный наповал чудовищной догадкой, чтобы не упасть, он ухватился за ближайшую ветку, которая раскачивалась прямо у него над головой, и, уже падая, сломал ее.
Гвадарий от боли вскрикнул:
— Как ты посмел, несчастный, меня ранить!
— Так Вы, Ваше Высочество, всего лишь дерево?! — только и нашелся что сказать Цытирик и повалился на колени, прикрыв свою плоскую голову руками.
Эрумий нахохлился, чтобы не видеть этот вселенский позор — так оскорбить Гвадария!
