Евгений Наумов - Коралловый город
А Даша, вихрем промчавшись по двору, на узенькой улице нос к носу столкнулась с Макаром, возвращавшимся из прачечной с пустой сумкой.
Она резко остановилась и смерила его взглядом с ног до головы. Пальто ее было расстегнуто, одна косичка распустилась и выбилась из-под шапочки.
— Это правда? — крикнула она.
— Что правда? — буркнул Синицын. В животе у него заныло. Неужели этот Лысюра все-таки рассказал ей?
— Что ты волшебник! — выпалила Даша.
— Ну, правда, — сник Макар, но тотчас встрепенулся. — А ты откуда знаешь?
— Мне тот мальчишка рассказал, из вашего дома, который хрустальный стаканчик разбил, помнишь?
Синицын стиснул кулаки: ах ты, Шурубура несчастный, так ты отплатил за все добро?
— Значит, металлолом вы с Лысюрой нигде не собирали, он достался вам очень просто? — прищурилась Даша. — Ну-ка, покажи как.
— А зачем тебе? — попятился Синицын.
— Показывай! — наступала Поспелова. — Хочу знать, тяжело ли было. Хлопай в ладоши!
— Ну… а чего ты хочешь? — промямлил Макар.
Даша подумала.
— Давай старую кровать.
В это время из переулка вырвался самосвал. С пронзительным визгом машина затормозила перед внезапно появившейся кроватью так, что снежная пыль заклубилась под колесами. Шофер высунул из кабины побледневшее лицо и озадаченно завертел головой.
— Что за черт? — пробормотал он, еле ворочая языком от испуга. Ведь только что на улице ничего не было.
Тут он увидел стоявших на обочине детей.
— Чего хихикаете? Зачем поставили? — взорвался шофер. — А ну, мигом уберите!
И едва Синицын и Поспелова оттащили кровать в сторону, он дал полный газ. Если бы он оглянулся, то удивился бы еще больше: кровать исчезла.
— Значит, вот как ты делаешь чудеса, — протянула Даша, когда вдали затих шум мотора. — Хлоп в ладоши — и пожалуйста! Десять тонн как с неба падает. Вот так механизация…
— Не так уж и хлоп, — насупился Макар. — Мы по частям набрали, я все ладоши отхлестал, два дня болели. А Лысюра на одну ногу шкандыбал — ему утюг на ботинок шмякнулся. Производственная травма!
Даша залилась смехом, а потом посерьезнела.
— Ладоши, нога! А ребята пока наберут какую-то сотню килограммов, так у них все заболит — и руки, и ноги, и спины…
— Не так уж и заболит. Я сам когда-то собирал металлолом.
Он гулко ударил себя в грудь кулаком:
— Я тоже в детстве лиха хлебнул! И на прополку сахарной свеклы, и на сбор помидоров неоднократно хаживал.
— Знаем, как вы хаживаете, — буркнула Даша. — Девчонки работают, а вы по кустам хоронитесь…
Она снова загорячилась.
— Все равно, ведь это получается не по-пионерски: одни собирают на совесть, трудятся, а другие в это время спокойненько похлопывают в ладоши — и у них в десять раз больше. Да еще их же и хвалят. По-пионерски это, скажи?
— Нет, — вздохнул Синицын. — Не по-пионерски. А разве я виноват, что мне привалила такая удача? Зачем же я пойду собирать металлолом, как все, когда я могу набрать, сколько захочу, за одну секунду?
— Ну да, — подхватила Даша ехидно, — зачем мне и уроки учить, если я и так все знаю…
— Конечно, — тупо кивнул Синицын.
— Так из тебя тунеядец получится! — ужаснулась Поспелова.
— Чего это из меня тунеядец получится? — оторопел Макар.
— А как же, — убежденно сказала Даша и начала загибать пальцы. Учиться ты не хочешь, работать тебе не надо, все получаешь готовенькое. Кто же ты такой на самом деле? Да ты уже стал тунеядцем!
И она, победоносно задрав нос, пошла домой, но вдруг вернулась.
— Слушай, — зашептала она, отчаянно покраснев, — раз ты волшебник, то я хочу попросить…
— Ну, что ты хочешь, что? — торопил Макар.
Он обрадовался несказанно. Для Даши он сделает все на свете, что она только пожелает. А она вдруг выпалила:
— Сделай меня красивой!
— Как… красивой? — он оторопел.
— Ну да, красивой, самой красивой на свете, — пробормотала она. Красивее этой… Аллы Пугачевой!
— Какой Пугачевой? — хмыкнул Макар. — Которая в девятом «А» на конкурсе «А ну-ка, девушки!» главный приз получила?
— Что с тебя… Ну, в общем, чтобы я была красивее всех! нетерпеливо топнула Даша. Макар нахмурился.
— А зачем это тебе? — спросил он подозрительно.
— Чтобы стать киноартисткой! Неужели не понимаешь? — глаза Даши ярко блестели. Но Синицын заложил руки в карманы и твердо отчеканил:
— Нет, нет и нет.
— Это почему же? — побледнела Даша.
— Чтобы тебя другие целовали? — ляпнул Макар. Теперь Даша снова начала краснеть, но уже какими-то пятнами.
— Ты что говоришь, Синицын? — высокомерно посмотрела она на Макара прищуренными глазами. — Кто это меня вообще целовал?
Синицын вспыхнул.
— Да я так просто… — замямлил он. — Я ничего. На экране всегда целуются… с главным киноартистом. Прости, пожалуйста!
— Ладно, — успокоилась Даша. — Ни с кем я не собираюсь целоваться, даже на экране. Прощаю… если ты сделаешь меня самой красивой.
И тут у Синицына вырвалось:
— Зачем? Ты ведь и так самая красивая!
Даша смотрела на него во все глаза.
— Что? Что ты сказал?
Но Синицына уже никакими силами нельзя было заставить повторить то же самое. Он потупился и ковырял снег ботинком.
— Это правда? — допытывалась Даша. — Говори, правда?
Синицын только быстро взглянул на нее исподлобья.
— Мне этого еще никто не говорил, — шепотом призналась Даша и убежала.
А Синицын долго стоял на том же месте, пока не вырыл ботинком в снегу внушительную яму. Потом спохватился и стал ее закапывать.
Перевертыши с черной звезды
По школе разнеслась весть, что Пашка Многолет строит в своем сарае космический корабль. После уроков почти весь четвертый «А» отправился смотреть.
В сарае было холодно. В углу валялись старые доски, под ногами хрустел уголь, но «конструктора» это не смущало. Он так и кипел энергией: носился по сараю, весь чумазый, цепляясь ногами за мотки проволоки, обрезки жести, раскиданные вокруг. Из карманов у него торчали плоскогубцы, отвертки, гаечные ключи.
При виде корабля у всех перехватило дыхание. Вот это корабль! Сделанный из белой тонкой жести (и где только Пашка добыл ее?), он сверкал при свете единственной запыленной лампочки и острым носом целился прямо в толстую серую балку потолка.
— Какой! — замерла Даша. Макар искоса посмотрел на нее и сердито засопел. Подумаешь, корабль! Это же игрушка. Он даже и не взлетит!
Макар не заметил, что последние слова он выкрикнул. Пашка, прилаживавший в это время «дюзу», вскочил на ноги:
— А тебе чего?
Синицын постучал костяшками пальцев по обшивке. Раздался звонкий пустой звук.
— Внутри-то ничего нет. Ха-ха-ха!
— Это у тебя в голове ничего нет! — вскипел Пашка.
— А как он полетит? — не сдавался Макар.
— Как надо, так и полетит. Тебе какое дело? Уж тебя-то в полет не пригласим.
— Больно надо! Если захочу, я и сам могу полететь! — сорвалось с языка Макара. Лучше бы он не говорил этого. Ох, какие крики и смех раздались вокруг!
— Во, загнул!
— Болтун — находка для шпиона! — кто-то хлопнул его по плечу.
Макар готов был сквозь землю провалиться. Он опрометью бросился из сарая. Вслед ему раздались гогот и улюлюканье.
Он летел, не разбирая дороги. Эх, жаль, что не может он сразу же показать всем свое могущество. Надо немного потерпеть, подождать, зря он сгоряча сболтнул…
Дело в том, что в сарае у Макара уже давно стоял космический корабль, только не такой, как у Пашки, а настоящий, с двигателями и всеми приборами. Тик-Так выполнил просьбу Макара, но не сказал, как им управлять, велел подождать до какого-то времени. А Макару не терпелось, и он тайком каждый вечер ходил в сарай, пытаясь разобраться сам в механизмах корабля.
Но ничего, скоро они узнают!
Неожиданно он почувствовал, что кто-то ухватил его за рукав. Это была Даша.
— Расстроился? — спросила она сочувственно. Макар дернул плечом, но на душе у него стало тепло.
— Ты, небось, тоже не веришь? — бросил он угрюмо.
— Почему же? Ведь я-то знаю…
Макар окончательно оттаял. Он стал усиленно размахивать на ходу портфелем.
— Макар… — голос Даши заставил его насторожиться. В нем послышались необычные нотки. — Макар, возьми и меня с собой, пожалуйста!
Он остановился, будто о стену лбом ударился. Откуда она и про это узнала?
— К-куда? — выдавил он, прикидываясь.
— В космос, куда же еще! — затараторила Даша. — Ты не бойся, я тоже пригожусь, не буду сидеть без дела. А вдруг на нас чудовище какое нападет? Я могу перевязку сделать в случае чего, ведь я сандружинница! Правда, правда!
Он ошарашенно затоптался на месте.
