Валентина Осеева - Динка. Динка прощается с детством (сборник)
Все, кто стоял в списке Ефима, собрались тут со своими детьми и стариками; только вместо покалеченной Прыськи пришла ее старшая дочка, десятилетняя Ульянка, в длинном, не по росту, безрукавном сарафане, в фартуке, по краю вышитом крестом. Ульянка, сморщив обсыпанный веснушками нос, не спускала глаз с панского крыльца. В этой же кучке солдаток стоял высокий, прямой и строгий Ефим. Скручивая козью ножку из махорки, он тоже нетерпеливо ждал Динку и, стараясь не показать своего волнения, шутил с пристававшей к нему Федоркой.
– Ой боже мой! Дядечка Ефим, хоть бы вы с Динкой пошли. Чего она так долго у пана?
– А я знаю чего? Може, кофей пьет!
– Э, ни! Не до кофею ей. Просыть вона, наша голубка, пана, а он уперся, да и ни в какую… – покачала головой старуха и, вытерев двумя пальцами рот, обернулась к солдаткам: – Мабуть, понапрасну ждем? Нема счастья солдатской доле!
На руках у солдатки заплакал ребенок.
– Цыц ты! Уймить его, тетю, бо, може, зараз сам пан выйдет и с хуторской панночкой! – испуганно сказала Ульянка.
– Не выйдет он, доню, для пана наши слезы как тот дождь: чим больше нападает, тем больше родит панская земля!
По другой стороне палисадника, около флигеля с высоким крылечком, стояли двое братьев Матюшкиных и юркий, сморщенный старичишка – первый богач на деревне Иван Заходько; рядом с ними, похаживая около крыльца, беседовали мужики победнее, рассчитывая и себе прихватить у пана за наличный расчет породистую корову, а то и две, если дозволят местные богатеи.
Матюшкины и окружавшие их мужики держались с достоинством; добротно одетые, несмотря на жаркий летний полдень, в синие суконные жупаны, в начищенных сапогах и в фуражках на смазанных маслом волосах, они, видимо, ждали Павлуху и о чем-то деловито сговаривались между собой. Но Павлуха, раздраженный неожиданным появлением Динки с прошением к пану, решительно пошагал к коровнику, с силой сдвинул тяжелые створки дверей и, повесив на них большой замок, показал солдаткам толстый кукиш.
– Хочь до ночи стойте, хочь землю грызите, а не видать вам панских коров! Я тут один надо всем распоряжаюсь, я панское добро стерегу, як пес!
– А это нам давно известно, что ты пес! – с усмешкой сказал Ефим, сплевывая изо рта цигарку. – Только ты и пану своему не верный пес!
– А тебе что тут надо? Привел голытьбу, да еще и барышню хуторскую с бумагой послал. Толчешься здесь с самого утра! Так зараз и выйдет до тебя пан, ожидай!
– Коровы симменталки[6] ему снадобились!
– Эй, бабы! Тут вам не церква, милостыню не подают!
– Кажна букашка свое место знае… А вы до пана лезете, всю экономию провоняли! Я б вас всех поганой метлой отсюдова вымел! – сплюнул Федор Матюшкин.
– И чего ты дывышься, Павлуха? Пошла барышня до пана, ну, это ихнее дело! Тут не об коровах речь… – тоненько хихикнул Заходько, прикрывая ладонью беззубый рот.
– А тебе, Иван Заходько, в домовину пора, дак ты уж хоть напоследок не страмись перед людьми! – презрительно сказал Ефим.
– Ох ты, проклятая голота! Ну гляди, Ефим, не заплакать бы тебе колысь!
– Ты б, старый черт, не заплакал, а моих слез тебе не видать!
– Гляди, Ефим… Много ты воли берешь, во все суешься. Гляди, не об слезах речь, кровью б не захлебнулся, – угрожающе бросил Павлуха и, взмахнув кулаком на плачущих солдаток, истошно заорал: – Очищай экономию! Нима чего тут комедию перед паном представлять! Не дам я коров на выплат, и кончено дело! А ну геть отсюда! Геть! Геть!..
– Да что ты, Павло? Есть у тебя совесть? Обожди, хоть барышню дождемся!
– Не гони, Павло! Что мы тебе делаем!.. – заплакали солдатки.
– Ось, барышня наша выйшла! – закричала вдруг Ульянка. – Барышня! Барышня!..
С крыльца поспешно сбежала Динка, волоча за собой платок и размахивая над головой бумагой, но лицо у нее было озабоченное. Солдатки двинулись вперед, налегли грудью на палисадник.
– С бумагой вышла!
– Только смутная чего-сь…
– Невже услышал господь наши слезы…
Богатеи молча, с нескрываемым ехидством смотрели на Динку.
– Барышня! – кинулась к ней Ульянка. – Чи дал, чи не дал пан?
– Он дал, дал! – запыхавшись и хлопая за собой калиткой, сказала Динка. – Только не так, как надо… Он дал на выплату до осени, и по выбору, но только не сейчас, а когда выплатите… – залпом сообщила она окружившим ее солдаткам.
– Ну а як же, як же, доню моя! Задаром же коров никто не даст!
– За это и говорить нечего!
– Дай тебе бог, Диночка!
– Постаралась ты за нас, голубка! – радуясь и утирая слезы, благодарили Динку солдатки.
Федорка тоже пробивалась к подружке, но Павлуха, раскидав всех вокруг и нагнув, как бык, голову, очутился вдруг перед Динкой.
– А ну дайте бумагу, барышня! – хрипло крикнул он, протягивая руку, но Динка поспешно спрятала бумагу за спину и почти упала на руки Ефима.
– Не тебе эта бумага, Павло! – хмуро сказал Ефим, пряча бумагу на грудь. – Ходим, Диночка, и вы, бабы, ходим, там почитаем!
– Десять коров дал! Всем по корове, на выбор… Только заплатить надо… – начала опять Динка, но Павло с глухой руганью промчался мимо нее к веранде и, вскочив на крыльцо, скрылся за дверью.
– Пойдем, пойдем… – заторопился Ефим.
– Ох, уговорит он пана! Отнимет пан коров!.. Дядько Ефим, держи бумагу крепче! Ох господи!.. Куда же он побег, проклятый! – с тревогой заголосили солдатки.
Перед Ефимом выросли вдруг братья Матюшкины. Рыжие усы их обвисли, в глазах, как зеленые змейки, свертывалась кольцами ненависть.
– Обожди-ка, Ефим… Не спеши с панской бумагою. Хоть ты по батькови и Бессмертным прозываешься, да на все божья воля… – зашипел Семен Матюшкин, загораживая дорогу.
Рядом с братом, широко расставив ноги, стоял Федор.
– Ой боже, матенько моя… – охнула Федорка, но Динка, возбужденная общим волнением, ощутила вдруг необычайную храбрость. Глаза ее загорелись злобой и жаждой мести.
– Все село закупили вы, братья Матюшкины! И поля ваши, и леса ваши, – сказала она, со злобой отчеканивая каждое слово. – А в лесах по ночам и музыка для вас играет! Так то скрипка мертвеца заливается…
Лица братьев позеленели, в толпе тихо охнули бабы, но в наступившей тишине вдруг со звоном посыпались стекла веранды, и Павло, споткнувшись на ступеньках крыльца, выбежал на дорожку.
– Вон! Вон отсюда! Всех вон!.. – гремел за его спиной голос пана.
Ефим поспешно схватил Динку за руку, солдатки, перекрестившись, бросились за ним.
Павло, окруженный со всех сторон встревоженными богатеями, медленно пошел к своему дому. Багрово-красные щеки его тряслись, губы прыгали.
– Ну, Ефим… – прошипел он, злобно сжимая кулаки. – Погоди…
– Сосчитаемся… сосчитаемся… – завертел головой Заходько.
– Обоих треба… Хуторска барышня тоже не об двух головах… – выдавил со злобой Федор Матюшкин. – Стаковались, гады, на хуторе…
– Ефима ко мне! Ефима Бессмертного! – снова появляясь на крыльце, крикнул пан. – Эй, кто там есть? Ефима ко мне послать!
У забора мелькнула стриженая голова младшего подпаска. Он, опасливо оглянувшись, подтянул штаны и бросился вдогонку за Ефимом.
* * *Но Ефиму было не до пана. Отойдя подальше от экономии и остановившись за хатой Федорки, окруженный взволнованными солдатками, еще не разобравшими хорошенько, что содержит в себе драгоценная бумага с подписью самого пана, Ефим медленно и торжественно, словно разбирая по складам, перечел им же написанные фамилии, с подробным описанием сирот, которые голодуют и просят милостыню, и только уж потом, подняв вверх бумагу перед заплаканными глазами вдовиц, показал пальцем на небрежную подпись пана и особо выделил слова: «Коров дать только по выплате, рассрочку до осени…»
– Но вы раньше возьмете! Мы придумаем как! – волнуясь, говорила Динка, обращаясь то к бабам, то к Ефиму. – Может, сначала собрать все гроши, у кого какие есть, и выплатить хоть одну корову, пока не накопятся деньги на вторую. Да еще за работу вам, за жнива засчитается…
– Як-то вона каже, Ефим? – обступили Ефима заинтересованные бабы.
Но он вдруг, весело подмигнув, поднял вверх палец.
– Стойте, бабы! Она дело говорит! Ну, мы там сами порешим. Ходимте в мою хату, да побалакаем!
Соседка с детьми и старухи с клюками двинулись за Ефимом. Федорка, прижимаясь к плечу Динки, шла с ней рядом.
– Ну, коровы – то особь статья, за коров мы зараз як-нибудь договоримся. А вот чого Павлуха от пана як пуля вылетел, га?
Солдатки зашумели, засмеялись и, опасливо оглядываясь на экономию, шепотом делились предположениями.
– Такого ще сроду не було, чтоб пан своего Павлуху выгнал!
– Видно, яка-то муха пана укусила!
Ефим внимательно посмотрел на Динку. Взгляд его встретился с ее торжествующим взглядом. Ефим поднял брови, усмехнулся.
– Пан просил тебя прийти к нему, – вспомнила Динка.
Ефим снова усмехнулся:
