Константин Сергиенко - Увези нас, Пегас!
– Спасибо, мистер Чартер, – сказала Мари ледяным тоном.
Она встала и ушла внутрь дома. Я поспешил за ней. Она стояла у раскрытого окна и смотрела в сад, уже подернутый желтоватой влагой сумерек. Ее лицо, овеянное последним отблеском неба, казалось таинственным и мечтательным.
– Как он играл! – тихо сказала она.
– Чартер играл замечательно, – согласился я.
– Отстаньте с вашим Чартером! – Она резко повернулась ко мне. – Куда вам всем… Это был он. Я знаю…
– Кто же? – спросил я.
– Белый Ламберт. – Она сказала это как бы для себя и тут же отвернулась.
Вот те раз! Белый Ламберт. Герой целой серии дешевых книжонок. Красавец весь в белом, по которому обмирают простушки в богом забытых селеньях. Придет Белый Ламберт, побренчит на гитаре, сыграет на трубе или на флейте – этот парень на все руки мастер, – возьмет простушку за руку и уведет в свой замок, тоже весь белый. Белый Ламберт – принц пустоголовых девчонок. Он побеждает злодеев, помогает бедным, а главное, спасает от скуки мечтательных девиц, которых родители не выпускают за ограду.
Я не знаю, кто пек эти книжки по пять центов каждая. «Белый Ламберт и Черный Корсар», «Любовь Белого Ламберта», «Белый Ламберт в стране гиббелинов».
В этом была вся Мари. Я проклинал себя. Как может нравиться такая девушка? Шкаф в ее комнате завален книгами, которые годятся только для растопки камина. Думаете, она очень любила Вальтера Скотта? Ну, «Айвенго» еще туда-сюда. Она могла прочесть душещипательные места, где герой спасает героиню из горящего замка. Но на длинные описания тогдашних нравов ее уже не хватало.
Вот что я видел у нее на столе: «Судьба пирата, или Последний разбойник морей», «Гондериль-вампир, или Пляска смерти», «Бедная Джесси и хрустальный башмачок», «Страдалица Джейн». И конечно, всеми верховодил Белый Ламберт. Теперь-то выяснилось, что Мари со дня на день ждала его появления.
Еще одной страстью Мари было аккуратное ведение семейной книги «Бланшар-ливр». Это здоровенный том с золотым тиснением на обложке. Чего в нем только нет! Мари старается, чтобы каждый день там появлялась новая запись.
Я как-то от нечего делать полистал «Бланшар-ливр». Тут и вырезки из газет, и картинки, и описание семейных обедов, и рецепты. «Возьмите засохшие сосновые иголки, корень китайского шиповника, красный корень, корень сассафраса, добавьте сухой лист остролиста, сахарную патоку, дрожжи, подсыпьте кукурузную муку и потом…» Дальше длинное описание, как приготовить необычайно вкусное домашнее пиво.
Каждого человека, побывавшего в доме, заставляют что-нибудь написать в этой книге. Я отделался скромной пометкой: «Случайно попал в сад и случайно оказался в доме. Майк Аллен. 11 мая 1860 года».
Самой длинной записью разразился Люк Чартер: «Считаю большой честью для пожарной команды города Гедеона оставить память в этом достославном фолианте семьи замечательного героя французской, испанской и мексиканской войн, а также отца впечатляющей леди, а также ныне хозяйки этого достославного дома, в котором хранятся достославные традиции семейственности, уюта, счастья и грома побед, гремевших над покоренной Францией, Испанией и Мексикой. Со всем уважением и любовью Люкас Чартер, лейтенант пожарных войск, в будущем сквайр».
Не говоря уже о малость корявом стиле, Чартер перегнул по военной части. Что это за войны – «французская, испанская и мексиканская»? Впрочем, мексиканская как раз была, но генерал уж никак не мог в ней участвовать. А «покоренная Франция»? Если бы сам месье Бланшар удосужился почитать книгу, он бы надрал Чартеру уши.
Мари не выносит, когда она не в центре внимания. Ей нравится уходить с галереи, чтобы все кричали: «Куда же ты, Мари? Нам без тебя скучно!» Она общий баловень. Если Отис Чепмен слишком увлечется Дейси Мей или Флорой Клейтон, она подзовет подружку к себе. Так или иначе Отису придется разговаривать с обеими. Она, конечно, не сомневалась, что любой помчится к ней по первому зову. Интересно, удалось бы ей расколоть близнецов Смитов?
Но она мне нравилась. Нравилась, и все – вот что обидно. Казалось, в ней спрятано маленькое солнышко. Оно брызжет вокруг горячим светом, а все остальные вроде планет так и вертятся кругом. Стоило ей пробежать мимо в белом платье, белых гольфах, с белой ракеткой в руках, стоило улыбнуться яркими губами и крикнуть: «Майк, догони!», как ничто не могло удержать меня на месте.
Мы бегали по саду, смеялись. Однажды я схватил ее в тени большого, почти склонившегося к земле дуба. Она упала, хохоча, толкалась. Потом вдруг стала серьезной и посмотрела прямо в глаза.
– Разве это хорошо – толкать леди? – спросила она. – Так делают только нехорошие люди.
Я встал поспешно и отряхнулся. Она осталась на траве, только руку под голову положила. Она сказала:
– Нельзя приставать к леди, когда ей это не нравится.
Я снова было кинулся к ней, но она вскочила и умчалась, звонко крича:
– Хетти, Хетти! Он сломал нашу ракетку!
Хетти совсем другая. Может, больная нога тому причиной, но я никогда не видел, чтобы Хетти кокетничала, ну хоть немного. Все-таки она девочка. Бывают минуты хорошего настроения, и тогда она могла бы как-то особенно посмотреть, ну хоть просто повести глазами, как это умеет любая девчонка, когда на нее уставится мальчик. Но нет.
Однажды я встретился с Хетти взглядом. Она сидела задумавшись, и вот я посмотрел ей в глаза. Мы не играли в гляделки, но получилось, что мы смотрели глаза в глаза несколько долгих секунд. Потом она быстро, словно спохватившись, отвела взор, и щеки ее слегка порозовели.
Это был грустный взгляд. Ее глаза как два маленьких светлых озерка, но очень глубоких. А на дне их спрятано что-то. Какая-то печаль и дума. Может быть, тайна.
Однажды, когда я сидел в саду, ко мне подошел Мюрат. Он положил мне голову на колени и начал смотреть в глаза. Я даже вздрогнул тогда. Никогда еще живое существо не смотрело на меня с такой немой силой. Он что-то хотел сказать, но ясно было, что сказать не может. Вот какие бывают глаза.
Как-то я застал Хетти в саду. Она читала книгу. Когда я подошел, Хетти быстро закрыла и спрятала томик. Но я заметил, это был Лонгфелло. Я мог бы прочесть ей наизусть:
Вы, кто любите легенды
И народные баллады,
Этот голос дней минувших,
Голос прошлого, манящий
К молчаливому раздумью,
Говорящий так по-детски,
Что едва уловит ухо,
Песня это или сказка, —
Вам из диких стран принес я
Эту Песнь о Гайавате!
О, я много знал из «Гайаваты», но я только спросил:
– Что ты читаешь, Хетти?
– Просто стихи, – ответила она.
Я понимал, почему она прячет книгу. Лонгфелло в этих местах совсем не жаловали. Ведь этот человек написал «Стихи о рабстве». Я думаю, если бы мисс Харриет Бичер показалась на улицах Гедеона, ее бы закидали тухлыми яйцами, а может, и забили палками. Никто здесь не читал «Хижины дяди Тома», но все знали, что в этой книге одно вранье. Какая-то тощая жердь, никогда не бывавшая в штате Кентукки, взялась писать про этот штат и несчастных черных.
А знает она, что ровно месяц назад в Традесканции сорок негров убили своих хозяев, сожгли имение, разбежались кто куда и поймать удалось не всех? Знает она, что Билл Таллаверо, сумасшедший плантатор из Натчеза, дал вольную своим черным и с тех пор по округе все с ног на голову встало?
Неужели Хетти аболиционистка? На прошлой неделе в местной газете появилась заметка:
«Зараза ползет из соседних штатов. Вы слышали, что такое „подземная железная дорога“? Нет, это не чудо из чудес, не думайте. Находятся белые, которые помогают неграм бежать на Север. Они устраивают тайники и передают беглых друг другу, как по цепочке. Уму непостижимо! Нас посетил сэр Аткинс, редактор газеты „Телеграф“ из Джорджии. Он и рассказал про „подземную дорогу“. Неужто такое может существовать и у нас? Да провались они пропадом, эти проклятые аболиционисты! Они еще будут рыть, как кроты, наши поля и пастбища! Вешать их на первом суку!»
Я уже заметил, что Хетти часто бывает в лачугах у негров. Она все время шепчется с дядюшкой Парижем, обменивается улыбочками с поварихой Сорбонной. И даже мрачный Кардинал расплывается, когда видит Хетти. Что и говорить, прислуга очень любила Хетти. Я так думаю, не без ее участия кое-что перепадало неграм с господского стола. Один раз видел, как целый песочный торт перекочевал в лачуги.
Все это неплохо. Быть доброй девочкой хорошо. Но почему только с черными она оживляется, смеется, как колокольчик, а на галерее забьется в угол и молчит, молчит напролет весь вечер? Я никогда не слышал такого серебряного смеха, который звенит, когда Хетти уходит к черным. Чем мы хуже ее дружков и подружек из лачуг? Я никогда не обижал Хетти, Мари с ней ласкова, а едкий Отис Чепмен старается не задевать Хетти своими шуточками.
Что касается Морриса, тут дело темное. Я до сих пор не пойму, зачем он нес какую-то чепуху в саду. «Хочется только с тобой. Буду носить на руках». Нет, честное слово, Моррис чудак. С того раза он не перекинулся с Хетти словечком. Может, подумал, что слишком много ей наобещал. Да и Хетти теперь старалась не появляться вечерами на галерее. Она уходила туда, где рядом со своими тростниковыми хижинами негры усаживались в кружок, пели и рассказывали разные истории.
