Константин Сергиенко - Бородинское пробуждение
Я пожал плечами.
– Ведь я намекал вам, что я человек не простой. Кое-какие, даже шутливые мои предсказания могут сбываться. Особенно если дело касается меня и моей личной свободы. Ведь Фальковский уверял, что я под арестом, хоть и условным.
– Ну! – Ростопчин взмахнул рукой. – Это он перестарался. Послушайте, давайте-ка сядем на тот диванчик.
Мы отошли в глубь зала.
– Дорогой мой, – заговорил Ростопчин. – Я ведь и сам понял, что вы человек не простой. Утром я только почувствовал это, но вот прошел день, и я уверен. Я сопоставил факты и решил, что обыкновенный человек вряд ли мог знать все, что вы мне рассказали. Депешу от Кутузова я получил именно с полковником Федоровым и как раз в то время, как вы сказали. И Платов заезжал, необыкновенное дело, что он в Москве. Что же касается Фальковского, то я вызвал его только потому, что не хотел терять вас из виду.
Он взял меня за руку.
– Фальковский мой лучший офицер. Я считал его способным раскрыть любое дело. Вашей странной биографией занимался он. Как только я почувствовал за вами силу, сразу решил звать Фальковского. Я сказал себе: пусть они сойдутся. Кто кого, понимаете? У Фальковского мертвая хватка, другой бы от него не ушел. Так вот я подумал, если вам удастся вырваться, то вы станете важным для меня человеком.
– Что значит важным человеком? В каком смысле?
– Ах, это не просто растолковать.
– Но я бы мог легко исчезнуть.
– Но вы не исчезли! Вы передо мной, значит, я вам нужен. Бог с ним, с Фальковским. Быть может, вы его отправили на тот свет, но я вам прощаю. Послушайте, с кем, как не со мной, вы развернете свои способности? И с кем, как не с вами, я сумею добиться своего! Я как в пустыне, милый, как в пустыне! Мне не на кого опереться.
Глаза его горели, на щеках появился румянец.
– Смотрите, вон перед вами цвет государства, хилые старцы, способные только шушукаться между собой. Вон тот – губернатор Обрезков, он только в карты играет и спит. Рядом вице-губернатор Арсеньев, по прозвищу «тесто», отпетый пьяница. Вон генерал-полицмейстер Ивашкин, нюня и трус, под каблуком у жены, какой из него полицейский? Предводитель дворянства дурак и обжора, архиепископ простой бабник. А прочие, прочие! Вон Трубецкой-пустослов, его не иначе как «тарара» кличут. Вон «алмазное видение» Голицын, ему только бы бриллианты носить. Вон «зефир» Раевский, его ветер, как бумагу, носит… Ах, батенька! У меня триста полицейских офицеров в Москве, из них стоящий один Фальковский. В Петербурге то же самое, а по всей России еще хуже!
– Что же вы хотите? – спросил я.
– Чего я хочу? Ах, дорогой… Для себя ничего, ровным счетом ничего! Я хочу сильной России, России, которая свернет шею этому Бонапарту!
– Но и другие того же хотят. Разве государь…
– Он слишком мягок, – перебил меня Ростопчин. – Он слишком добр.
– Но может быть, народ одолеет французов?
– Народ? Это будет ужасно. Народ – это бунт. Топоры, вилы, косы. Мы все будем болтаться в петле вместе с Бонапартом.
– Уж не хотите ли вы сами оказаться победителем?
– А почему бы и нет? – Ростопчин пожал плечами. – Превратить Москву в цитадель, встать во главе народного гнева.
– Вы же сами боитесь бунта.
– Бунт – это стихия. Если взять его в руки – это уже народная война.
– И вы во главе?
– А почему бы и нет? – Ростопчин снова пожал плечами. – Опрокинуть неприятеля, гнать за границу, освободить Европу. Разве плохие помыслы?
– А как посмотрит на это государь?
– Он будет аплодировать мне из Петербурга.
Шутит он или говорит серьезно, трудно было понять. Или он прекрасный актер или действительно сумасшедший.
– Чем же я могу вам помочь? – спросил я.
– Не вы один. Вы станете членом моего легиона. Одно ваше появление указывает, что такие люди есть. Я разыщу их и создам когорту стремительных и неотразимых. Они сметут передо мной все преграды! Дорогой мой, – он заговорил торопливо, – у меня есть кое-кто на примете, но это так, кулаки, а мне нужно умов.
– Вы полагаете, я соглашусь?
– Подумайте. Вы человек без биографии, без прошлого. Вы странствующий талант, созданный для действия и пропадающий втуне. Со мной вы обретете цель и свернете горы. Таких много, но они рассеяны по свету. Я найду и соберу их, я дам им девиз: per aspera ad astra – через тернии к звездам!
«Это похоже на заговор», – подумал я и сказал:
– Ваши слова можно понять как приглашение на службу?
– Не службу, дорогой мой! Приглашение к сотовариществу!
– Отвечать надо сейчас?
– Подумайте, но я не сомневаюсь, что вы согласитесь.
– А если нет?
– Не говорите так, не говорите. Вы первый человек, подходящий для легиона, о котором давно мечтаю.
– А штабс-капитан Фальковский?
– Что вы все о Фальковском! Сначала пусть он объявится.
– Я все еще под условным арестом?
– Какая чепуха! Вы вольны, но вы придете ко мне, я знаю! Или ты приставишь ко мне агента, подумал я. Скорее всего так и будет. И несдобровать мне, если стану уклоняться от продолжения разговора.
– Простите, – сказал Ростопчин. – Наша беседа уже интригует столпов общества. Я вас покидаю, но жду с надеждой. В любое время в моем особняке.
– Если все это не шутки, – сказал я.
– А хоть бы и шутки. – Ростопчин улыбнулся и вскинул брови. – Отчего же не пошутить с замечательным человеком? Но я вас жду, как условились. Там уже серьезно поговорим.
Он отошел. На нас действительно уже поглядывали. Я направился к выходу.
Маленькая собачонка белым комом влетела в зал и понеслась с лаем кругами. Никто не обращал на нее внимания. Собачка подскочила к лакею, который стоял около стариков с подносом, запрыгала, завертелась, запуталась у него в ногах.
Поднос в руках лакея дрогнул, звякнули и сдвинулись бокалы.
– Что это ты трясешься, любезный? – строго сказал один из «столпов».
– Да уж Фиделька больно кусает, ваше сиятельство.
Белый пушистый Фиделька хватал лакея за ноги в своей собачьей игре, взвизгивал, грозно рычал.
– Эка невидаль – Фиделька кусает! – сказал «столп». – У меня полк под ядрами смирно стоял, а ты собачонки трясешься.
– Виноват-с, – сказал лакей с несчастным, дергающимся лицом.
Фиделька с рычанием, уже остервенело рвал его белые чулки.
Я вышел из зала и чуть не столкнулся с девушкой, со смехом бежавшей из боковой комнаты. За ней, поскользнувшись на паркете, выскочил юноша. Он еле удержался на ногах, тряхнул рыжеватой растрепанной головой, блеснул очками, улыбнулся и побежал дальше, оставив впечатление чего-то знакомого. В зеленой гостиной стояли хохот и крик.
– Этот фант Вяземского! Где Вяземский?
– Вяземский исчез!
– Он с Жюли, у них давно вышел фант целоваться!
– Целоваться! У него жена в Калуге!
– А это Александр Македонский! – закричали на меня.
– Македонский, хотите вина?
– Так где же ваш меч?
– Давайте ему фант!
– Надоело в фанты! Никто не исполняет!
Разгоряченные лица, улыбки, смех. Атмосфера бесшабашного, чуть ли не лихорадочного веселья. Всегда ли у них так?
– Друзья! – закричал адъютант Ванечка. – Давайте играть в скромные желания!
– Это как? Объясните!
– Вы называете скромное желание, пишете на фантах. Потом мешаем и тащим фанты. Кто вытащил свое желание, тому и сбудется. Кто нет, записывает снова свое желание рядом с другим, опять мешаем и тащим!
– А потом?
– Сначала надо записать желания! У кого карандаш?
– У Салтыкова почерк хороший, пускай записывает!
– А желание обязательно скромное?
– Какое угодно, только лучше пишите скромное, а то никогда не сбудется!
– Налейте Македонскому вина, штрафную!
Меня заставили выпить большой бокал крепкого сладкого вина. Голова пошла кругом.
– Кто там первый? Начинаем! Ванечка, твое желание! Говори быстрее!
– Мое скромное желание стать флигель-адъютантом, – сказал Ванечка.
– Неплохо! Куда хватил! – закричали все.
– Записываю. Следующий!
– Мое скромное желание дожить до ста лет, – сказал улан.
– И это недурно. Дальше.
– Мое скромное желание получить Георгия, – сказал приятель улана.
– А Андрея Первозванного не хочешь?
– Что скажет воспитанник альма матер?
Студент слегка покраснел:
– Да что ж, мне бы хоть доучиться.
– Вот это скромно! – закричали все. – Это уж скромно!
– А у тебя, Анетте?
– Пусть Миша мой вернется с войны с руками и ногами.
– Сибаев? Да у него такие ручищи, такие ножищи, что никакое ядро не отшибет! Что ж тут загадывать? Остальные говорите!
– Мне бы теткино наследство получить!
– Мне в картах удачи!
– У меня секретное! Сама напишу!
– А у меня нету желаний, ей-богу нету! Только нескромные!
– Да подождите вы! Не успеваю писать!
Поднялся гомон. Что-то неладное творилось у меня с головой. Я вышел в соседнюю комнату и прилег на диван. Неужели от вина? Вместе с каким-то скольжением пространства голова была ясна, но странно ясна. Сознание тянуло не то в даль, не то в полудрему.
